Елена Арсеньева - Школа гетер

Да, Лаис было не по себе, и, пока Херея вел ее, она старалась не думать о том, что ее ждет, а размышляла о Нофаро. Как жаль, что они с Гелиодорой не успели даже поцеловать на прощание любимую подругу, и, конечно, смогут увидеться теперь очень не скоро: лишь когда окончат школу и станут свободными гетерами. Тогда они первым делом поедут в Мегару — навестить Нофаро. Она к тому времени уже станет почтенной супругой Дарея. Наверное, при встрече она будет держать на руках ребенка… Вообще эта пара народит множество детей, весело подумала Лаис.

Пытаясь представить себе Нофаро и Дарея в окружении малышей, прикидывая, сколько мальчиков и девочек у них будет и как их назовут, Лаис даже позабыла о собственной участи и пришла в себя, только когда внезапно натолкнулась на Херею. Он в эту минуту остановился, чтобы отпереть какую-то калитку.

Лаис огляделась. Они прошли обширный двор, окаймляющий храм с дальней от города стороны (здесь, собственно, и располагались те помещения, которые занимала школа гетер), и теперь должны были выйти в какой-то боковой дворик. Лаис никогда тут не была и принялась с любопытством озираться, однако, когда Херея отпер калитку и втолкнул туда девушку, она невольно отпрянула в ужасе.

Нет, это оказалась вовсе даже не темница — Лаис очутилась еще в одном дворе, посередине которого находился большой каменный водоем. Двор со всех сторон был огорожен прочными деревянными решетками, за которыми стояло десятка полтора молодых мужчин, обнаженных или едва прикрытых набедренными повязками. Каждый находился в своей отдельной клетке. Неуклюжие, тяжелые колодки сковывали их ноги. Это были рабы! Одни переговаривались, смеялись, бранились, другие стояли с отрешенным видом или спали на соломе, устилавшей каменный пол.

Однако стоило кому-то из них бросить случайный взгляд на Лаис, как он издал возбужденный вопль — и рабы все кинулись к решеткам и принялись трясти их, явно желая сломать и вырваться наружу. Лаис поняла, что их привел в исступление вид ее обнаженного тела! Неведомо, сколько времени эти молодые мужчины не знали женских объятий и теперь вмиг потеряли разум от нахлынувшего на них яростного желания. Их фаллосы были так напряжены, что, казалось, только ими можно было бы вышибать решетки!

— Иди быстрей, чего стала? — прошипел Херея, подталкивая Лаис в спину. — Вон в ту арку беги! Да побыстрей, а то они вырвутся наружу!

Он вынул из-под хитона на груди висевший на шнурке свисток, поднес к губам и дунул. Раздался резкий, пронзительный свист, а вслед за тем послышались лай и вой, столь громкие и жуткие, что Лаис оцепенела от страха.

Рабы сразу притихли. Видимо, где-то тут неподалеку держали свирепых собак, которых выпускали, если рабы слишком уж буянили. Наверное, они не раз испытали крепость собачьих зубов и совсем не хотели испытать вновь.

Лаис мельком удивилась, сколь же огромен храм Афродиты Пандемос, как же хорошо изолированы друг от друга разные его части, если за все время, проведенное в школе гетер, она ни разу не слышала такого лая и даже не подозревала, что где-то здесь держат собак.

— Только попробуйте опять поднять шум! — проорал Херея, грозя кулаком. — Услышу хоть чей-то голос — вам плохо придется! Ведите себя спокойно, и вечером я принесу вам сладкого вина!

Херея провел Лаис через длинную темную арку, в которой глох каждый звук, и даже собственных шагов они не слышали, в небольшой круглый дворик, окруженный высокими каменными стенами, пересек его и отодвинул тяжелый засов на низенькой двери.

— Сними сандалии, — приказал евнух.

Лаис удивилась, но послушалась и разулась.

— Входи, и смотри, тихо тут, — проворчал евнух, подбирая ее сандалии. — Поесть тебе попозже принесу.

— Погоди, Херея, — схватила его за руку Лаис. — Это что, те самые рабы, которых завтра приведут наверх, на матиому?!

— Конечно, а что, они тебе не понравились? — ехидно ухмыльнулся евнух.

— Да они же взбесились от одиночества! — воскликнула Лаис. — Они же набросятся на девушек и… и… Гелиодора такая нежная, она ведь этого не выдержит!

Забытая и в то же время незабываемая картина, вечный кошмар ее снов, встала перед глазами: она распростерта на палубе пентеконтеры, а сверху нависает свирепое, перечеркнутое шрамами лицо Терона, и она, пронзенная его похотью, умирающая от боли, знает, что вслед за Тероном ее будут беспощадно насиловать и другие мореходы!

— Не волнуйся, — донесся до Лаис голос Хереи, и она очнулась от этого страшного видения. — Твоей подружке ничего не грозит. И другим аулетридам тоже. Рабам дадут особое зелье — и они будут смирны, как овечки, с ними можно сделать все, что угодно!

Лаис показалось, что в голосе Хереи звучат нотки злорадства. Его, несчастного евнуха, лишенного радостей плоти, явно веселило, что нормальные, здоровые мужчины должны служить безропотной забавой для будущих гетер.

Лаис неприязненно отвернулась и вошла в темницу.

Хлопнула дверь, тяжело грохнул засов.

Потолок каморки нависал довольно низко — его легко можно было достать рукой. Под потолком находилось узкое оконце, но вряд ли Лаис могла бы в него протиснуться, тут надо было бы уподобиться кошке. Впрочем, девушка знала, что она не будет пытаться выбраться из темницы. Зачем? Как-нибудь вытерпит сутки. Совсем скоро стемнеет, она ляжет и уснет до утра…

Лаис огляделась. Ложиться придется прямо на каменный неровный пол. Ночью тут будет ужасный холод. Уже сейчас она замерзла, ведь пришла сюда такая же обнаженная, как всегда ходила в теплых, залитых солнцем залах школы, которые прохладными ночами обогревались расписными сосудами с горящими угольями.

Может быть, конечно, Херея принесет ей что-нибудь теплое, какое-нибудь одеяло, горшок с углями или хотя бы подстилку? Он ведь должен вернуться с лепешкой и водой, Лаис слышала приказ Никареты.

А пока надо согреться, двигаясь. Вот сейчас самое время повторить те сложные танцевальные движения, которые были на последней матиоме! Как это они назывались? Жертвенный поднос, щипцы, цветы, ступа, рассыпка муки, полет, неистовство…

Лаис принялась было танцевать, мурлыча под нос одну из любимых мелодий, однако сразу пришлось остановиться: пол, мало того что неровный, оказался усыпан крупным песком, перемешанным с дробленым камнем, и подошвы босых ног были вмиг изранены и мучительно заболели.

Вот зачем Херея забрал ее сандалии! Чтобы она тут с места двинуться не могла!

Тут опять загрохотал засов, дверь приотворилась — и на пороге возник Херея. В сгущающейся тьме его хитон казался ослепительно белым.

— Вот, попей и поешь, — сказал он, протягивая Лаис небольшую лепешку и чашу с водой. — Быстрей, мне нужно унести посуду обратно.

— А когда ты придешь снова? — спросила девушка, торопливо жуя черствое печиво, и сморщилась, глотнув воды: та имела неприятный затхлый привкус.

— Когда придет время тебя выпустить, — буркнул Херея.

— То есть больше ты не дашь мне ни воды, ни еды? — спросила Лаис испуганно.

— Таков приказ, — пожал плечами Херея. — Ничего, моя красавица, помучайся немножко! Я видел, ты обрадовалась, когда узнала, что тебя посылают всего лишь в верхнюю темницу? Ну и зря! Здесь тебе невесело придется! Конечно, захочется пить, я понимаю! А снаружи бьет из стены источник чистейшей воды… Слышишь его? Мне приходилось видеть узниц, за сутки сошедших с ума от серебряного звона прохладных струй, которые так близко, но до которых невозможно добраться, чтобы утолить жажду! Посмотрим, как ты выдержишь все это… Посоветую тебе сидеть тихо: в стоке для нечистот в былые времена водились змеи. Очень может быть, что они и сейчас там живут. Ты сама услышишь, как они шипят там. Будешь шуметь, они могут приползти сюда — познакомиться с тобой.

И Херея, со смешком выхватив из рук Лаис еще не опустевшую чашу, быстро вышел, тяжело хлопнув дверью.

Девушка в ужасе обхватила себя руками, вслушиваясь в тишину, которая наступила после того, как утихли быстрые и легкие шаги Хереи. В самом деле, до нее доносилось пение капель воды… Сладостный звук, который способен свести с ума, подобно тому как пение сирен сводило с ума мореходов!

— Надо думать о другом, надо отвлечься, — сказала себе Лаис — и тут же зажала рот рукой: в полной тишине ее собственный голос прозвучал жутко, словно чужой! Казалось, он отражается от стен и рушится на девушку, словно камнепад. Такого она не ощущала, когда здесь был Херея: наверное, потому, что открытая дверь выпускала наружу звуки, а сейчас они все собрались в замкнутом пространстве и буйствовали, отражаясь от стен.

Какая-то мысль мелькнула у Лаис, когда она подумала о двери, но тут же и пропала. Осторожно ступая, она встала так, чтобы видеть краешек черного неба. Вечер в этих краях сменялся ночью мгновенно, без затяжных сумерек, которыми славилась Икария, и вот уже Лаис не могла ничего различить вокруг. У нее даже голова закружилась от этой всепоглощающей темноты!

Она изо всех сил пыталась не вслушиваться в глубокую тишину, нарушаемую лишь искусительным журчанием воды в фонтане, а главное, не ждать каждое мгновение змеиного шипения в стоке для нечистот.

Как же она подойдет туда, чтобы справить нужду? А вдруг змея выползет как раз в это мгновение?!

Лаис вспомнила про темницу кошмаров. Может быть, Херея заключил ее именно туда? Разве бывает что-то еще кошмарней, чем эта каморка?!

Надо отвлечься, успокоиться, в который раз приказала себе Лаис и попыталась подумать о каких-нибудь интересных вещах, которые узнала на матиомах по географии, истории и литературе. Но смогла вспомнить только одно стихотворение, которые они учили на поэтической матиоме: