— А ну пошел вон! — взревел Дарей, направляя своего коня на Демосфена. Тот шарахнулся в сторону, а потом, подобрав полы одежды, бросился наутек и скрылся в какой-то улице.

— Что мы наделали! — схватился за голову Фаний. — Что наделали! Мы обидели гордость Афин! Стыд и позор на мою голову!

— Да подожди стенать! — раздраженно махнул на него рукой Дарей. — Сейчас есть дела поважней! Лаис, скажи… — Голос его вдруг задрожал, и Лаис, взглянув на него, увидела на его глазах слезы.

— Дарей… — пробормотала она изумленно. — Что с тобой?!

Он ничего не говорил, отводил глаза и весь дрожал, и вид у него был такой несчастный, что Лаис сама чуть не заплакала.

Но что могло вдруг произойти с Дареем?..

И вдруг она поняла — что!

Его потрясли слова Демосфена о том, что шлюха остается шлюхой… Он влюблен в Нофаро, мечтает жениться на ней, однако сейчас он не может не думать о том, сколько пар рогов оставит она на его голове.

Лаис проворно соскользнула с осла, подбежала к Дарею, сидящему верхом, и схватилась за его ногу:

— Ты не должен думать о Нофаро ничего плохого! Она никогда не обманет тебя! Никогда! Ты же знаешь, ее продали в храм по воле отца. У нее нет никакой склонности к распутству! На матиомах по танцам, где нас обучают соблазнительным движениям, она занимается хуже всех! Зато на матиомах поварского мастерства, шитья и вышивания и ухода за цветами превосходит всех. Она будет верной женой, она будет прекрасной женой!

Она моляще смотрела снизу вверх на стражника, но по его лицу понимала, что ее слова не достигают цели.

— Может быть, — пробормотал Дарей. — Очень может быть, что ты права, Лаис. Но знаешь, теперь я не могу не думать о том, сколько мужчин владели ею до меня. И мне будет казаться, что она постоянно ищет разнообразия и мечтает о ком-то другом! Я… Я не смогу! Раньше я не подозревал, что так ревнив, но этот проклятый болтун словно шкуру с моего тела сорвал, у меня все болит, во мне словно зверь родился, который рычит и плачет в одно и то же время!

— Прекрати ныть! — вдруг вскричал Фаний.

Он тоже соскочил с осла и подбежал к всаднику. Оттолкнул Лаис и вцепился в ту же ногу Дарея, которую только что теребила она:

— Ты слаб и малодушен! В твоем могучем теле великана живет человек размером с кулак! Прекрасная девушка Нофаро доверила тебе свое сердце, а ты готов бросить ее из-за того, чего она еще даже не совершила! И, может быть, никогда не совершит! Я готов поклясться, что не совершит! Она не шлюха и не будет тебе изменять! Просто ты не любишь ее. А я… — Он громко всхлипнул. — А я так люблю Алфию, что готов простить ее за измену, за то, что она хотела убежать с этим подлым красивым мальчишкой. Я готов простить все… Только бы она была жива! Понимаешь?!

И он дернул Дарея за ногу с такой силой, что чуть не стащил его с коня.

— Далась вам моя правая нога! — заорал возмущенный всадник, отпихивая Фания. — Почему бы кому-то из вас для разнообразия не подергать меня за левую?!

Лаис не знала, смеяться или плакать. И вдруг ее осенило.

— Послушай, Дарей! — решительно сказала она. — Тебе не о чем волноваться! Нофаро, она… Она еще девственница! Понял? Отец продал ее в школу, но никто не успел развязать ее пояс! И если ты хочешь верную жену, ты должен поспешить забрать ее из храма. Ведь скоро у нас начнутся матиомы по владению мышцами лона, и тогда ей волей-неволей придется совокупиться с мужчиной!

У Дарея был такой вид, словно Зевс-громовержец решил испытать на нем одну из своих молний — и достиг цели, пригвоздив к земле стражника вместе с конем. Выражение невероятного восторга разливалось по его лицу, он даже прослезился от счастья!

«Лимонный сок с медом, яичный белок, — лихорадочно вспоминала Лаис советы Кириллы по «восстановлению девственности». — Нет, яичный белок с медом, а лимонный сок сам по себе… Ладно, у меня еще будет время вспомнить, сейчас не до того!»

— Что же мы тут стоим?! — вскричала она, спохватившись. — Ведь Демосфен сказал, что сейчас все афиняне смотрят творение Апеллеса! Наверняка и Орестес тоже там. Значит, самое время незаметно пробраться в твой дом, Фаний! А ну, поехали скорей!

И она проворно вскочила на задремавшего от безделья осла.

Путники миновали еще с десяток афинских улочек и переулков, и вот впереди засверкала под ветром и солнцем листва трех высоких серебристых олив.

— Мой дом! — простонал Фаний. — Мой родной дом! Здесь я появился на свет, отсюда провожал на погребальный костер отца и мать! Неужели я вернулся домой?!

И он совсем было собрался стукнуть пятками своего осла, чтобы на полном скаку промчаться в приотворенные ворота, однако Дарей свесился с коня и успел схватить бывшего водоноса за плечо.

— Погоди, Фаний, потерпи еще немного! — сказал он. — Здесь надо действовать похитрей! Мы же хотим не только восстановить твои права, но и покарать Орестеса, а главное — найти твою жену. Вдруг Орестес что-то знает о ней? Спугнешь этого паршивца — он сбежит, и мы никогда ее не отыщем!

Фаний тяжело вздохнул и кивнул, давая понять, что со всем согласен.

— Вы спрячьтесь вот здесь, — заметно приободрившийся Дарей показал в глухой закоулок. — А я пойду перекинусь словцом с домочадцами Орестеса.

Лаис и Фаний не без усилия поворотили своих усталых ослов, которым взбрело в голову заупрямиться именно в это время, и только они свернули в закоулок, как до них долетел громкий плач. В первую минуту нашим путешественникам показалось, будто рыдает женщина, и Фаний рванулся назад так стремительно, что Лаис еле успела вцепиться в узду его осла. Усталое животное охотно остановилось, а в следующее мгновение путники поняли: это плачет не женщина, а мальчик.

Фаний облегченно перевел дыхание. Лаис приложила палец к губам и уставилась на своего спутника умоляюще. Фаний кивнул в знак того, что будет держаться спокойно, однако уже в следующий миг сама Лаис чуть не сорвалась с осла и не бросилась к воротам, потому что до нее донесся разъяренный мужской голос:

— Что, моей любви тебе уже мало, малыш Линос? Решил подыскать себе нового хозяина? Пощедрей и поласковей? Смотри, негодник: будешь опять прижиматься к посторонним мужчинам, я отошлю тебя в портовый притон! Там тебя приласкают так, что всю жизнь будешь ходить враскоряку! А заплатят так щедро, что с голоду подохнешь!

Это был голос Орестеса!

Лаис сразу узнала его, хоть он очень изменился: новые нотки, властные и капризные, жестокие и грубые, появились в нем. Это был голос человека, привыкшего повелевать и привыкшего, что ему подчиняются. Но главное было не то, как он говорил, а что говорил!

— Прости, прости, хозяин, — плача, отвечал мальчик. — Я не прижимался к этому господину. Он сам задрал мой хитон и стал меня щупать, называть хорошенькой девчонкой и маленькой шлюшкой. Я сказал, что принадлежу своему хозяину, Орестесу, а он ответил, что, наверное, этот Орестес сводник и не прочь на этом заработать, если заставляет своих наложников ходить накрашенными, словно…

— Молчи, глупец! — рявкнул Орестес. — Чего ты орешь, как осел, которому отрезали… — Он вдруг умолк, словно подавился. — А это еще кто?

В следующий миг голос его до неузнаваемости изменился. Лаис даже показалось, что, подобно лимнаде, злобной обитательнице болот, которая крала у юных красавиц их чарующие голоса и, меняя один на другой, заманивала в топь простодушных путников, Орестес изгнал из своей глотки голос властного и привередливого хозяина и заменил его добродушным, исполненным достоинства, сдержанным, уважительным и в то же время важным.

— Добрый тебе день, господин, — проговорил Орестес этим новым голосом. — Издалека ли ты держишь путь? И не могу ли я помочь тебе в твоих поисках?

— И тебе добрый день, друг, — ответил Дарей, и Лаис едва не прыснула: голос стражника тоже изменился, стал вкрадчивым и тошнотворно-фальшивым. Про такие голоса в народе говорят: «Ну до того сладкий, что, того и гляди, рвать потянет!» — Ты мне можешь очень помочь, если скажешь, где найти обитателей этого дома. Я смотрю, на дворе пусто…

— А что тебе нужно? — насторожился Орестес. — Я вижу тебя впервые и даже не знаю, могу ли сказать тебе все, что мне известно об этих людях. Добрые ли у тебя замыслы? Не привез ли ты дурное известие?

— Должен признаться, да, — тяжко вздохнул Дарей. — Знал ли ты Фания, торговца, которому принадлежал этот дом?

— Зна… знал, — выдохнул Орестес, и Лаис могла бы побиться об заклад хоть с самим Гермесом, который, как известно, никогда не проигрывал в спорах, что бывший раб Фания смертельно побледнел в это мгновение.

— Может быть, ты также знаешь, что бедный Фаний покинул этот свет?

— Что? — дрожащим голосом произнес Орестес, и Лаис снова готова была побиться об заклад с Гермесом, что голос юноши дрожит от радости, а в его лицо возвращаются былые краски.

— Что слышишь! Он умер в нищете и безвестности, проданный в рабство неизвестным злоумышленником.

— Неизвестным? — радостно воскликнул Орестес. — Какой ужас! Неужели Фаний не помнил, кто ему так удружил?

— Да, бедный Фаний лишился памяти, — скорбно повествовал Дарей, — и лишь накануне смерти вспомнил свое имя и звание, однако так и не смог вспомнить, как оказался в рабстве. Я был его охранником, жалел его, старался облегчить его жизнь, и перед смертью Фаний высказал мне свою последнюю волю.

— Какова же она? — Голос Орестеса снова изменился, и Лаис подумала, что Гермесу, наверное, уже надоело с ней спорить, тем паче что она постоянно угадывала, — наверняка и на сей раз угадала, что теперь Орестес с ума сходит от тревоги.

— Все имущество, дом, владения, включая те товары, которые он оставил в Пирее торговцу и владельцу тамошней лесхи Элию, Фаний завещал своей дорогой жене Алфии, — сообщил Дарей. — Однако, если она за это время покинула сей мир, имущество Фания переходит ко мне, ибо он хотел отблагодарить меня за мою доброту.