Наталья Нестерова - Школа для толстушек

– Класс! – похвалил Лева.

Лана гордо прошлась по комнате, покрутилась перед зеркалом, а потом плюхнулась на диван, высоко задрав ноги и затем скрестив их. Лева подсел к ней.

– Лан! – попросил он робко. – Научи меня целоваться.

– Ты что? – рассмеялась девушка с индексом массы тела приближающимся к дистрофии. – Ты же еще маленький.

– Я по развитию в десятом классе учусь, – заявил Лева.

– Обманываешь!

– Честное слово! Спроси меня что-нибудь.

Из программы старших классов Лана помнила только то, что учителя математики звали Логарифм.

– Что такое логарифм? – задала она каверзный вопрос. Лева ответил без запинки:

– Логарифмом числа "а" по основанию "б" служит степень, в которую необходимо возвести число "а", чтобы получить число "б". Логарифм восьми по основанию два – это три, так как два в кубе – это восемь.

– Гениально! – прошептала Лана, качая головой.

– Логарифм ста, – развивал успех Лева, – по основанию десяти – это два, так как десять в квадрате – это сто!

Он схватил двумя руками голову Ланы и прижался к ее рту губами. Через несколько секунд Лапа отстранилась, хихикая:

– Разве так целуются? Не надо губы напрягать и открой их немножко.

Потом отстранился Лева.

– Язык обязательно толкать? – спросил он.

– Это называется французский поцелуи. Не понравилось?

– Затрудняюсь сказать. А руки куда девать?

– Положи вот так: одну мне на плечо, другую на грудь. Правда, у меня грудь упругая? И расслабься, что ты как деревянный. Ну, поехали!

Лева только вошел во вкус и стал проявлять успехи, как их учебное занятие нарушил истошный возмущенный вопль. В дверях стоял Тофик. Он тряс кулаками и дрожал животом. Лана быстро оттолкнула Леву и принялась оправдываться:

– Я тут ни при чем! Он сам!

Лева вскочил с дивана и бросился к окну. Хорошо, что они упражнялись на первом этаже: Лева мягко приземлился на клумбу. Пробежал по соседскому участку, перемахнул через ограду и оказался на своем. Он плохо соображал, что делает, но инстинкт подсказывал – надо удирать.

Лева нажал на потайную кнопку в прихожей, зеркало ушло в сторону. Он повернул ключ и выбежал на улицу. Позвал собак и помчался к калитке, где висел замок, но для бутафории, поскольку Лева давно его открыл. Собачья стая и мальчик побежали к лесу.

Заложники сообразили, что их основное занятие в цивилизованных условиях, на постельном белье и с горячим питанием, будет не менее приятным.

Марк давил на кнопку микрофона и призывал:

– Эй, фундаменталисты! Лева, хватит дурачиться! Ответь мне!

Олег пришел с неожиданным известием, что дверь открыта и путь свободен. Они потянулись на волю.

Вместо заслуживающего как трепки, так и благодарности Левы их встретил гневный Тофик. Он размахивал Левиными очками (перед поцелуями снял, а в суматохе забыл) и кричал:

– Убю! Клянусь, убю! Ваш нэгодяй моя дэвочка сблызныл!

Поля, Ирина и Ксюша дружно ахнули. Олег присвистнул. Вася и Марк сохраняли спокойствие.

– Не волнуйтесь! – миролюбиво улыбнулся Марк. – Это же дети. Сколько лет вашей дочери?

– Эт не дочь! – пыхтел Тофик. – Эт мой жена! Теперь дар речи потерял Марк, а Вася восторженно воскликнул:

– Ну ё! Во дает пацан!

– Еще неизвестно, кто кого соблазнил, – подал голос Олег.

– Ти уволен! Ти прогульщик! – Тофик ткнул в Олега пальцем.

– Да пошел ты! – пренебрежительно отозвался Олег. – Видал я таких! Тухлое мясо!

Ксюша пошла грудью на Тофика. Выхватила у него очки:

– Ты почему к нам все время лезешь? Ты что ребенка третируешь? Ты моих собак не видел? Тебе своих яиц не жалко?

Тофик попятился к выходу. Ирина и Поля оттащили Ксюшу. На передний фронт выдвинулись Олег и Вася, предлагая Тофику убираться по-хорошему. Призывы Марка «надо разобраться» потонули в общем гаме.

Наконец, посылая проклятия и обещая отомстить, Тофик удалился. Все собрались в гостиной. Марк держал речь.

– Я приношу вам извинения за действия, совершенные моим сыном. – Он поднял ладонь, предупреждая возражения, готовые вырваться из уст Поли и Ксюши. – Ситуация неординарная, но я убедительно призываю вас не влиять на воспитательный процесс. У меня с сыном состоится мужской разговор.

– Но где же Лева? – спросила Ирина.

– Гуляет с собаками, – высказала предположение Ксюша.

– А нам бы помыться и мужчин покормить, – подала голос Поля.

Лева не объявился ни через час, ни через три. К одиннадцати часам стемнело, а мальчика не было.

Ирина, которая в заточении проявила завидную выдержку, не находила себе места – то просила позвонить в милицию, то спрашивала Ксюшу, как собаки будут защищать Леву в случае опасности, нервно, на нитки, рвала носовой платок и давилась беззвучными рыданиями. Марк успокаивал жену, хотя волновался не меньше.

Когда пробило полночь, Ирина выскочила из дома, стала бегать из конца в конец единственной улицы с криками «Лева!». К ней присоединились Ксюша и Поля, затем мужчины. Ксюша сказала, что нужно звать собак, потому что у них слух острее человеческого. Охранники у ворот заявили, что мальчик мимо них не проходил. Олег обнаружил открытую калитку, и все пошли в лес. Призывы "Ева! Сара! Дуня!

Лиза! Лева!" разносились далеко, и создавалось впечатление, что пропал не один ребенок, а целый детский сад.

Лева со сворой переплыл на другой берег. Далеко впереди увидел стог, где он решил заночевать. Больше он никогда не поверит писателям, которые укладывают своих героев в сено и те благополучно спят. Мало того что комары звенят и жалят, но и сено кишит какими-то насекомыми или само колется. Лева ворочался и чесал зудящее тело. Собаки устроились возле него полукругом. Некормленые, они не растянулись в сонной неге, не свернулись калачиками, а сидели в позе сфинксов, словно укоряя: мы ждем, пока ты отдохнешь, сколько же ты будешь ворочаться, пора домой. Потом они вдруг вскочили, залаяли, бросились в сторону реки. Вернулись, рычанием и лаем требуя, чтобы Лева шел сдаваться.

Когда форсировали речку, собаки бросились врассыпную в ответ на зовы, которые теперь и Лева хорошо слышал. С ним осталась только верная Ева. На ее щенячий лай вышел Олег.

– Привет, ловелас! – кивнул он Леве. – С тобой все в порядке?

– От-т-тносительно. – Леву трясло от холода и страха предстоящей расправы.

– Пошли домой. Там тебе относительное в абсолютное превратят.

Они шли по тропинке, и Лева пытался выяснить свою участь:

– Вы не знаете, что мне будет?

– Если бы ты был моим сыном, я бы выдрал тебя как сидорову козу. Но отец с тобой разговаривать будет.

– А к-какие пункты обвинения?

– По обоим вышка светит. Терроризм и совращение чужих жен.

– П-понятно.

Олегу стало жаль парнишку, у того зубы стучали громче, чем трещали кузнечики.

– Ты вот что, – предложил Олег, – скажи, будто я тебя надоумил запереть нас в подвале. А в смысле секса вали все на Лану. У нее в башке одна извилина, ей все равно никто не поверит.

– Нет-т-т, – проклацал Лева. – Неблагородно. Надо по-м-мужски нести ответственность.

– Тогда давай, мужик, держись, – усмехнулся Олег.

Три пары женских рук крутили Леву и охлопывали: «Ой, какой грязный! Почему мокрый? Солома в голове. Тебя не били? Сыпь на теле! Лесные блохи? Бедный ребенок, то клещи, то блохи. Синячок! Царапина! У тебя температура! Кушать хочешь?»

Лева счел тактически необходимым продемонстрировать не только повинно склоненную голову, но и готовность снять штаны для экзекуции. Он даже взялся за резинку на поясе шорт и вопросительно посмотрел на отца.

– Если я сочту… когда будет необходимо… Прекрати кривляться! Я вижу тебя насквозь!

– Тогда, папа, ты должен заметить, что мною двигали исключительно благие порывы.

– Цель не оправдывает средства! Есть вещи, с которыми не шутят! Мы тебе не друзья-сверстники, и играть с нами в кошки-мышки недопустимо!

– Да, папа. Конечно, папа. А что у тебя с руками?

– Разбил, когда пытался дверь открыть.

– О! – только и мог произнести Лева в раскаянии.

Марк, попав, наконец, в педагогическую колею, говорил о том, что шалости со взрослыми людьми свидетельствуют либо о нравственной отсталости ребенка, либо о его жестокости. Потому что реакция взрослых в корне отличается от детской. Например, дети много бегают, падают, разбивают коленки и плачут. Но как будет выглядеть взрослый человек с подобным поведением? По меньшей мере это наведет на мысль о психическом отклонении. С физиологической точки зрения взрослый не может расходовать такое же количество энергии, как ребенок, его сердце не справится с нагрузкой.

Марк ушел в сторону, рассуждая об особенностях детского и взрослого организмов. Он тянул время, потому что не знал, как подступиться ко второй статье обвинения. Лева послушно кивал, поддакивал, задавал уточняющие вопросы.

– Мне кажется, папа, – заметил он, – что педиатрия и детская психология имеют существенный методологический недостаток, потому что опираются, с одной стороны, лишь на эмпирический опыт, с другой – на избранные воспоминания о себе ребенке.

– Какие иные методы возможны?

– Прямая речь ребенка, конечно вооруженного терминологически.

– Позволь с тобой не согласиться…

Их беседа затянулась, и остальные обитатели дома, оккупировав гостиную, недоумевали. Ксюша и Поля несколько раз отправлялись на разведку, то есть подслушивать.

– Марк его точно не лупит, – пришла с сообщением Ксюша.

– Они про Фрейда говорят, – донесла Поля.

– У меня в голове не укладывается, – вздохнула Ирина, – как Левочка мог с Ланой…

– Может, он для науки? – высказала предположение Ксюша.

– Меня в его возрасте эта наука жуть как интересовала, – вспомнил Вася.

– И меня, – признался Олег. – Мы на пару действовали. Один девчонке шваброй юбку поднимает, а другой за ноги щиплет.