– Пойдем на речку? – предложил Лева.

Про Санлюб Марк рассказал Ирине, она поделилась с подругами. Рассуждала на тему: у Левы, кажется, наблюдается досадная привычка к уродливым аббревиатурам и сокращениям, вроде тех, какими увлекались в двадцатые – тридцатые годы малокультурные интеллигенты в первом поколении. Для уха интеллигента в третьем звучало чудовищно: женсовет, пролеткульт, стройбумтяжмаш. Хотя, конечно, Маяковский всячески пропагандировал неологизмы. Ксюша (Тексю) и Поля (Тюполь) посоветовали Ирине не заноситься выше Маяковского, ему не зря громадный памятник установили. И чем бы Лева ни тешился, главное, чтобы за компьютером не слеп.

Название прижилось. Оно заменило безликие «тут», «у нас», «здесь», и Ксюшин дом повысился в статусе – точно английское поместье, он имел теперь личное имя Санлюб.

Лева, разговаривая с Полиными родственниками по телефону, приводил их в замешательство. На вопрос, нельзя ли пригласить к телефону Полину Ивановну, он отвечал, как ему казалось, просто и понятно:

– Тюполь сейчас нет. Она на обследовании. Тексю ее заберет, и после семи они будут в Санлюбе.

На том конце провода воцарялось почтительное молчание, и затем следовал робкий вопрос, когда можно позвонить.

Марк, Олег и Вася при других обстоятельствах вряд ли бы стали приятелями, слишком разнились их интересы. Но деваться им было некуда: волею судьбы привязанные к женщинам и месту их пребывания, они невольно задружили, то есть стали вести беседы на типично мужские темы – политика, экономика, спорт, исторические фигуры современности. Быстро выяснились полярные позиции: Марк, был ярым демократом и сторонником личной инициативы, Вася отстаивал справедливые идеи социализма, Олег призывал к диктатуре и сильной руке. В их спорах не было победителей, а только поверженные, потому что на одного нападали двое.

– Почему Ельцин не лег на рельсы, как обещал? – горячо вопрошал Вася.

– Он предал Россию в Беловежской пуще! – вступал Олег. – Что у нас теперь на границах? Голая задница, только успеваем поворачиваться и пинки получать.

– Да поймите вы! – возмущался Марк. – Главное – экономика! Она сошла с рельсов командной системы.

– А машинисты кто? – ехидно спрашивал Вася.

– Ворюги, проныры и сволочи! – отвечал Олег.

– Вы не хотите видеть исторической перспективы. – разводил Марк руками. – Любая революция пожирает своих детей. После угара свободы наступает диктатура. Сейчас мы еще малой кровью отделались, по сравнению с семнадцатым годом.

– Ты нашу революцию не трожь! – грозил Вася-патриот.

– Давить как клопов. – кипятился Олег. – Расстрелять два десятка новых русских, остальные тут же в старые запросятся.

Первое время и за глаза мужчины отзывались друг о друге нелицеприятно. Марк называл Олега солдафоном, а Васю – бледно-розовым утопистом. Вася убеждал Полину, что Марк – прожженный циничный капиталист, а Олег опоздал родиться – в ЧК его бы с распростертыми объятиями приняли. Олег говорил Ксюше, что мужья ее подруг болтуны и пустомели – такие, как они, профукали Россию.

За двери спален подобные характеристики не выходили, а полемический азарт набирал силу. Теперь уже мужчины, задвинув женщин буквально – на кухню, – каждый вечер скрещивали словесные шпаги.

– Мне это почему-то напоминает, – поделилась с подругами Ирина, – как мой папа играл в шахматы на бульваре. Никакими силами его нельзя было удержать вечером дома.

Поля и Ксюша с ней согласились, с их отцами тоже происходило подобное. Мама Поли кляла мужа за то, что не помогает с детьми, а забивает козла во дворе. Отец Ксюши однажды проиграл в карты неродившийся выводок овчарки-рекордсменки.

Словом, мужские словесные утехи подруги воспринимали с извечной женской снисходительностью к детским слабостям сильного пола. Их собственные разговоры, большей частью заключавшиеся в перемывании косточек Олегу, Марку и Васе, напротив, казались исполненными философской и житейской мудрости, недоступной мужскому уму, который либо засыпал под пересказы, либо поражался их глупости.

Ирина пыталась рассмешить Марка, цитируя Ксюшу-, которая сказала, что мужчины похожи на собак: самые воспитанные гуляют без поводка.

– Женским цинизмом, – скривился Марк, – выложена дорога к мужской импотенции.

Поля, в надежде найти поддержку у Васи, вспомнила задевшие ее слова Ирины, что домашнее хозяйство – это карьера, ступеньки которой идут вниз.

– А ты куда собралась? – насторожился Вася. – О каком верхе мечтаешь? Я насмотрелся на деловых женщин. Мне такого добра не надо.

Ксюша на все лады живописала Олегу достоинства своих подруг, не забывая при этом упоминать их недостатки: Поля, конечно, простушка, но… У Ирины в голове тараканы, но… далее следовали превосходные степени.

Олег, не вслушиваясь, отвечал:

– Если бы я не спал с тобой, то поверил бы сплетням о вас.

– Дружба – сестра любви, – глубокомысленно заявляла Ксюша.

– Но мужья у них разные! – напомнил Олег.

Для собачьей стаи, и главным образом для вожака Сары и ее верной заместительницы Дуни, было непросто сразу принять в семью трех новых членов. Тем более, что хозяйка почему-то не задвинула новичков на нижние ступени иерархии, а вознесла на верхние. Собаки четко улавливали, что Ксюша, Ирина, Поля и Лева признают главенствующую роль особей с запахом самцов. На всякий случай, в ожидании того, что человеки одумаются, сообразят – новеньких надо воспитывать и держать в строгости, – Сара и Дуня, вслед за ними щенки показывали свои нехрупкие зубки при каждом удобном случае. Только Лиза, известная подлиза, виляла хвостом и бросалась под ласкающие руки. Но что с нее взять? Кокер, он и есть кокер. За кружок колбаски будет любовь с первого взгляда изображать.

Ни у Васи, ни у Марка, ни у Олега собак в детстве не было. Мечта была, а собак – нет. Поэтому мужчины с пылом и под руководством Ксюши и Левы принялись завоевывать авторитет у собак. Многое им было в диковинку. Дружно и сочувственно ахнули, когда Ксюша так врезала Саре, отказывающейся выполнять команды Олега, что Сара кубарем покатилась. Потом Ксюша еще час с лишним ломала вожаку волю и заставляла выполнять команды новичков. Дуня злобно рычала, наблюдая, тряслась от желания броситься на обидчиков. Но когда очередь дошла до нее, подчинялась как шелковая – не могла допустить крушения мира, где следование за вожаком – неписаная конституция и гарант порядка.

Первое время собаки, взяв в кольцо беседующих мужчин, при каждом их резком движении рычали и показывали клыки. После Ксюшиных тренировок-экзекуций стали подползать ближе, напрашивались на поглаживание и клали головы на колени собеседникам.

Странный путь к сердцу милых лохматых существ – сначала додавить в партере, унизить, заставить подчиняться, а потом рассчитывать на горячую привязанность – был непривычен для Марка, Васи и Олега, но соответствовал каким-то древним мужским инстинктам Я тебя втоптал в землю, а теперь люби меня беззаветно, и я тебе отвечу тем же. Это было потрясающее чувство! Они рассказывали взахлеб, как Сара и Дуня, щенки теперь им служат с непритворным почтением, но лучше всех неожиданно выразила мысль Поля, как бы не к месту заметив:

– У капусты едят листья, на салат или в голубцах. А есть еще кочерыжка, самая вкусная и сочная Но ее нужно очистить, вокруг несъедобные участки.

– Поля, ты философ? – поразился Марк.

– Моя жена, вы знаете ли, – бросился на «защиту» Вася, – в разных областях, но готовить умеет, таких поискать.

Если бы собаки относились к ним, как относились к Ирине и Поле – несмышленым кормилицам, которых следует охранять, – Вася, Олег и Марк приняли бы это как досадное должное. Но Сара и Дуня, а следом и остальные четвероногие вознесли их на командную высоту. И демонстрировали любовь, замешанную на уважении, страхе и преданности. В собачьей привязанности не было ничего оскорбительного. Напротив, она обязывала добрых рабовладельцев с удовольствием заботиться о своей собственности.

Место Левы в стае, его отношения с собаками не поддавались толкованию, потому что среди людей не существует подобных связей. Ирине иногда казалось, что сын похож на Маугли, но не на беспомощного младенца, а на разумного человечка, который заставляет животных включать прежде спавшие участки мозга.

ОДИН НА ВСЕХ

С приездом отца и поселением в Санлюбе Олега и Дяваса (дяди Васи) Левино бытие претерпело изменения, но не ухудшилось. Опека Тюполь и Тексю слегка уменьшилась, требовательность отца добавилась. Однако в целом Лева продолжал купаться в любви и заботе.

Если бы он решил сформулировать, откуда у взрослых исходят эти чувства, то, пожалуй, указал бы конкретную часть тела. Мама – полностью, с головы до ног, каждой клеточкой – сплошная любовь. Папа – тревога, живущая в голове и на выходе принимающая форму критических, замечаний, поучений и требований. Тюполь обожает сердцем. Она за него даже хватается в волнении:

– Ах, Левочка, я узнала, что тебе маленькому обрезание делали! Бедная крошка! Хочешь мусс из черной смородины?

Тексю чувствует животом. У нее «нутро переворачивается», когда она сталкивается с несправедливостью:

– Левочка, если тебя еще раз кто-нибудь плохим словом обзовет, ты мне скажи. Я ему кишки на харю намотаю.

Олег и Дявас, конечно, не питали к Леве большой любви и привязанности, но реализовывали с его помощью потаенные отцовские чувства, носившие конкретно-прикладной характер.

Левина семья была, как говорится, безрукой. Мама и бабушка рукоделием никогда не занимались. Дедушка и папа могли картину или люстру повесить, но замок в дверь врезать приглашали слесаря. «Наши золотые ручки, – шутила бабушка, – растут не оттуда».

Дядя Вася любил столярничать. Он поставил в гараже верстак, навез инструментов и приобщал Леву к своему хобби. Они делали скворечники. Дявас – с большим энтузиазмом, Лева – с вежливым участием. Его более интересовала эволюционная специализация столярно-плотницкого инструмента, чем процесс владения этим инструментом. Дявас строгал, пилил и шлифовал, а Лева развлекал его сведениями, почерпнутыми в Интернете о том, что слова «бурав», «коловорот», «стамеска» впервые появились в английских и немецких словарях в XV веке.