А когда увидел меня, улыбнулся и выключил плеер.

— Привел, Эль. Как побегала?

Эль. Он опять назвал меня Эль.

Я осмотрела валун, ка котором сидел Уилл, поняла, каким образомон. на него забрался, и тоже залезла. Я даже не спросила разрешения. По его улыбке было понятно, что все в порядке.

От этой улыбки у меня даже защемило сердце. В хорошем смысле этого слова.

Я уселась рядом, но не слишком близко. Мне казалось, что после пробежки от меня попахивает. К тому же перед выходом из дома я щедро полила себя репеллентом, так как здешние комары почему-то очень меня полюбили. А репеллент не имеет ничего общего с феромонами (если вы понимаете, о чем я).

Но, по-моему, Уилл ничего не заметил.

— Послушай, — сказал он.

Я приготовилась слушать. Мне показалось, что он хочет мне что-то сказать. Например, как сильно меня любит. Хотя видел всего несколько раз. И один раз ужинал.

Странные все-таки дела творятся.

Но Уилл не собирался ничего говорить. Просто хотел, чтобы я послушала.

Кроме журчания воды, я услышала лишь пение птиц и треск цикад в листве деревьев. Не было слышно ни машин, ни самолетов, ни даже приветственных криков родителей, которые пришли болеть за своих детишек, играющих в лакросс и бейсбол. Как будто мы оказались в другом мире, в пятнистом от причудливой игры солнца и теней оазисе. Хотя на самом деле всего в несколько сотнях метров от нас была автострада.

Через минуту, чувствуя себя очень глупо, я сказала:

— Знаешь, Уилл, я ничего не слышу.

Он взглянул на меня с едва заметной усмешкой.

— Знаю, — ответил он. — Разве не здорово? Это одно из немногих мест в наших краях, куда не проник человек. Понимаешь? Здесь нет ни линий электропередач, ни магазинов, ни кафе.

Его глаза такого же цвета, как и мой бассейн, когда я в него добавляю правильную пропорцию хлорина и соли. Только мой бассейн даже в самом глубоком месте всего сто восемьдесят сантиметров, а глаза Уилла кажутся бездонными… я словно нырнула в них и никак не могла достичь дна.

— Очень красиво, — сказала я об овраге и посмотрела в сторону. Не слишком хорошо размышлять о том, какие красивые глаза у парня, который уже занят.

— Ты правда так думаешь? — спросил Уилл, оглядывая овраг. Наверное, он никогда не думал об этом. О том, что овраг красивый. — Пожалуй. Тут очень спокойно.

Не может быть, чтобы он торчал здесь специально для того, чтобы насладиться покоем.

— А что ты слушаешь? — спросила я и взяла его плеер, который он выключил и отложил в сторону, когда увидел, что я залезаю на камень.

— Да так, — с беспокойством ответил он, заметив, что я начала просматривать его записи, — ничего особенного.

— Да ладно, — поддразнила я. — В моем — Эминем. Ничего хуже просто и быть не может…

Оказывается, может. Потому что он слушал баллады о любви, которые пели трубадуры в Средние века.

— О господи! — воскликнула я, не сумев сдержаться при виде слов, которые проступили на маленьком экране.

Потом мне стало так стыдно, что захотелось умереть.

Но Уилл не оскорбился, а захохотал. По-настоящему. Просто зашелся в смехе.

— Прости, — я была убита наповал, — я не хотела… Вообще-то очень многие любят классические… вещи.

Он перестал смеяться и вместо того, чтобы послать меня куда подальше за неумение ценить музыкальные вкусы собеседника, сказал, покачивая головой:

— Боже, если бы ты сейчас видела свое лицо. Наверное, ты выглядела точно так же, когда обнаружила в фильтре бассейна змею…

Немного раздраженно, в основном из-за того, что опять нарушила заповедь Нэнси: «Нельзя смешить парней», я сказала:

— Прости. Просто я не ожидала, что ты можешь сидеть один в лесу и слушать, — я посмотрела на плеер и прочитала: — «Придворные, короли и трубадуры».

— Ну да, — неожиданно погрустнел Уилл и осторожно взял у меня плеер. — Я и сам не ожидал.

И снова тень скользнула по его лицу, как тогда, у меня в бассейне. Зря я это сказала.

Я вообще не знала, что можно говорить, а что — нет. Единственное, в чем я была уверена, — он точно не захочет слышать о том, что в Средние века у всех поголовно были вши и плохие зубы. Поэтому я решила остановиться.

Кроме того, мне вдруг пришло в голову, что Уиллу уже были высказаны претензии по поводу сидения в одиночестве под средневековую музыку еще тогда, когда я встретила его в парке в компании Лэнса и Дженифер.

Мне почему-то казалось, что мрачное настроение Уилла не связано с тем, что я застукала его за этим занятием. Как-то раз в порыве подросткового нигилизма я взломала папину коллекцию песен группы «Bee Gees», но даже после поддразниваний Джеффа я не выглядела такой… такой безнадежной, как Уилл сейчас.

Я вдруг поняла, что Уилл замолчал совсем не потому, что я застала его за слушанием уродской музыки. Все было хуже, гораздо хуже.

Я терялась в догадках и надеялась, что это не помешает Уиллу, если уж он расстался с Дженифер, пригласить меня куда-нибудь. Сделав глубокий вдох, я сказала:

— Слушай, это вообще не мое дело. Но может, у тебя неприятности?

Лицо Уилла мгновенно прояснилось, он удивился моему вопросу.

— Нет. Почему ты спрашиваешь?

— Дай подумать. — Я начала перечислять, загибая пальцы. — Ты — староста выпускного класса. Полузащитник футбольной команды. На выпускном вечере именно ты будешь произносить речь.

— Возможно, — улыбнулся он. Мое сердце вновь затрепетало.

— Наверняка будешь, — загнула я следующий палец. — Ты встречаешься с однэй из самых красивых девушек в школе. Любишь сидеть на природе и слушать средневековые баллады о любви. Тебе не кажется, что в тебе слишком много всего замешано и что все это не вяжется между собой?

Он ухмыльнулся:

— А ты всегда идешь напролом? — Его голубые глаза поблескивали, и это было чрезвычайно опасно. — Так принято у вас в Миннесоте, или эта черта присуща именно Эль Харрисон?

Я не знала, что ответить. Понимала, что должна что-то сказать, но в голову ничего не приходило. Что, собственно, случилось? Да просто он снова назвал меня Эль.

Я растерялась, услышав его легкомысленный ответ. Но, если он может шутить по этому поводу, значит, не собирается прекращать разговор. Может, он просто любит посидеть в одиночестве и послушать средневековую музыку? Может, у него просто нет бассейна, и это занятие заменяет ему плаванье.

Вот так я, помимо своего желания, вмешалась в то, во что не должна была вмешиваться. И не хотела.

Чувствуя себя ужасно глупо, я попыталась выбраться из щекотливой ситуации как можно быстрее.

— Ну, ладно, — сказала я, поднимаясь, — пока, увидимся…

Но крепкие пальцы сильно сжали мое запястье и удержали на месте.

— Подожди. — Уилл с любопытством посмотрел на меня. — Ты куда?

— Хм… — Я изо всех сил старалась сделать

» вид, что прикосновение парня — обычное дело. Он до меня дотронулся. Раньше ни один мальчик, не считая брата и Томми Мидоуса в парке Вестерн Скейтленд, меня не касался. — Домой.

— Ты спешишь?

— Ну… — протянула я. Может, я что-то недопоняла? Или он, правда, хочет, чтобы я осталась с ним? — Не очень. Мне просто показалось, что ты хочешь побыть один. Да и папа ждет моего звонка, чтобы отвезти меня домой.

— Я сам тебя отвезу. — Уилл встал и притянул меня к себе. Это было так неожиданно, что я чуть не потеряла равновесие и не соскользнула с камня.

Уилл обхватил меня за талию, чтобы я не упала.

Так мы и стояли. Одной рукой он обнимал меня за талию, другой — держал за руку, и его лицо было всего в нескольких сантиметрах от моего.

Если бы кто-нибудь нас сейчас увидел, то, скорее всего, подумал бы, что мы танцуем. Два ненормальных подростка, танцующих на камне.

Интересно, догадается этот кто-то, что один из подростков (как вы понимаете, я) хочет, чтобы это длилось вечно, хочет запомнить каждую черточку его лица, погладить по мягким темным волосам, поцеловать такие близкие губы. Чувствует ли Уилл то же самое? Я не знала. Но я смотрела в его бездонные синие глаза и понимала, что между нами происходит что-то необъяснимое.

Наверняка я ошибалась, потому что Уилл вдруг спросил:

— Ты в порядке? — И убрал руку с моей талии, и выпустил запястье.

— Да, — с нервным смешком ответила я, — прости.

Мы стали карабкаться по склону оврага. Уилл шел первым, заботливо раздвигая ветки колючей ежевики и протягивая руку на крутых подъемах, где мне было сложно справиться самой. Если бы он заметил, что каждый раз, когда он берет меня за руку, ее словно искрами пронзает, он бы вообще ее не выпускал. Но он ничего не заметил и почему-то заговорил о моих родителях.

Представляете?

— Вы трое очень забавные, — заявил он.

— Правда?

Вот это новость! Я, конечно, знаю, что мой папа выглядит забавным в своих окулярах. Но когда Уилл приходил к нам, папа их не надевал. Да и в маме ничего смешного нет. Она очень милая и симпатичная, пока не раскроет рот и не заведет свою волынку о «широком разлете бровей».

— Как они поддразнивали тебя за то, что ты так печешься о чистоте фильтров в бассейне, и как ты им в отместку рассказала о змее. Это было очень забавно. Я никогда не шучу с родителями. Мой папа способен говорить лишь о моем дальнейшем образовании.

— Уф, — с облегчением вздохнула я, кбгда мы свернули с темы моих родителей. — В этом нет ничего ужасного, ведь ты будущей весной заканчиваешь школу?

— Да. И папа хочет, чтобы я поступил в Военно-морскую академию. Только здесь никто ее так не называет. Здесь говорят просто «академия».

Интересно, как это, когда твой папа военный? Могу поспорить, что он никогда не давал Уиллу в школу бутерброды с картофельным салатом.