— Грейс?

— Ничего. Вот мы и приехали! Дай я помогу тебе надеть галстук.


Открылись двойные двери, и перед их взором предстала знаменитая ледяная танцевальная площадка «Сайроса». Джин Ленсен и танцевальный оркестр клуба «Сайрос» были в ударе. Белые костюмы, приглаженные волосы, сверкающая медь. В воздухе стоял запах сигарет и пьянящий аромат духов с горьковатым привкусом пота огромного множества женщин.

— Неудивительно, что улицы были пусты, — пробормотала Грейс. — Все здесь.

И действительно, казалось, вся светская публика Лондона собралась здесь, под одной крышей. Веселые модницы, дребезжащие бусами и сверкающие искусственными бриллиантами, стройные, как газели, женщины в шелках и перьях, безупречные мужчины в белых рубашках.

— Ну, в отношении шампанского ты была права, — сказал Дики.

Официанты, снующие с подносами взад-вперед, предлагали напитки. Он взял один бокал для Грейс, другой для себя.

— Посмотри туда!

Возле длинной стойки бара высилась пирамида бокалов, рискующая в любой момент рухнуть. Бармен поднялся по стремянке и принялся разливать шампанское «Моэ э Шандон» из огромной бутылки. Сверкающая жидкость, пенясь, стекала по пирамиде, наполняя бокалы, а сидящие поблизости посетители аплодировали.

Дики, явно чувствуя себя неуместно одетым и потому неуверенным в себе, просиял, когда кто-то его окликнул. Грейс узнала Ронни Хейзелтон из «Таймс» с группой надоедливых подружек. Энергично вышагивая по залу, она сначала хотела добраться до Дики, но потом исчезла в толпе.

Вдали от танцевальной площадки сидела за столиками и оживленно беседовала менее блестящая публика: лысеющие седые мужчины в очках, коренастые маленькие бородачи. Книжные люди, подумала Грейс, заметив Сэмюэла Вултона, известного издателя, только что основавшего собственную компанию. Редакторы, романисты, поэты, скрытые в тени титулованных и богатых симпатичных молодых людей и девушек, которым нравилось играть в деловых людей. Должно быть, это литературная вечеринка — во всяком случае, теоретически.

— Вы уже, как я вижу, высохли.

Он стоял прямо перед ней. Слишком близко.

— Вы следили за мной? — Она говорила, не отрывая взгляда от танцевальной площадки. Прожектор высвечивал одного из барабанщиков, выдающего оглушительное соло.

— Я собирался задать вам тот же вопрос.

Она повернулась, посмотрела на него, и вдруг внутри у нее все задрожало, ей захотелось смеяться, возбужденно, по-девчоночьи, совершенно неподобающим ей образом.

В этом крупном широкоплечем человеке с могучей шеей чувствовалась непреодолимая мужественность. Ей хотелось потанцевать с ним, чтобы почувствовать большие руки, тяжело лежащие на ее плечах и спине.

— Ну, давайте же! — Она погрозила ему пальцем. — Признавайтесь!

Он улыбнулся:

— Я увидел, как вы вошли сюда с вашим другом пятнадцать минут назад. Сам я нахожусь здесь уже два часа.

— Вздор! Ваше такси проскочило мимо нашего на Риджент-стрит.

Он поднял бровь.

— Как лестно. Очевидно, я произвел на вас впечатление.

— Ну, по-моему, вы мне раньше отдавили ногу, если это называется впечатлением.

Он взял у нее пустой бокал из-под шампанского и подал ей полный.

— Я хочу сказать, что, когда вы о ком-то думаете, когда не можете выбросить человека из головы, вы видите его повсюду, — сказал он.

Грейс позволила себе хихикнуть. Он был из тех, в чью технику соблазнения входит словесный поединок.

— Тридцать восемь, — сказала она, оглядев его с головы до ног.

— Простите?

— Вам лет тридцать восемь. Или, может быть, сорок. Разведены. В Америке это легко, не так ли? Может быть, даже дважды разведены.

Теперь он засмеялся.

— Полагаю, я это заслужил, мисс…

— Можете называть меня Сапфайр.

— Позвольте? — Он протянул руку, чтобы чокнуться с ней.

— А вы? Кто вы?

— Я? — Он пожал плечами. — Я типичный ирландец. Великий Льстец.

Она сделала большие глаза.

— Но ваш акцент менее всего напоминает ирландский. Я полагаю, ваш прадедушка происходит откуда-нибудь из Скибберина или Баллидихоба. Разве этого недостаточно, чтобы быть американцем?

Она не знала, как это произошло — было жарко, и у нее немного закружилась голова, — но его правая рука коснулась ее щеки. Он держал ее лицо так, чтобы ей не оставалось ничего иного, как только смотреть в его светлые смеющиеся глаза.

— Догадываюсь, что мне предстоит небольшой роман, — сказал он. — А вы?


Было уже почти четыре утра, когда такси остановилось в конце Тофтс-Уолк в Хэмпстеде. Когда Грейс вышла, ее правый каблук застрял в решетке люка. Пробормотав слова, от которых у Пирсона все пришли бы в оцепенение, она выпрямилась, расплатилась с водителем и, прихрамывая, стала подниматься по крутому склону к дому номер 9 — узкому, конусообразному зданию в викторианском стиле с террасой. Она еще орудовала ключами, пытаясь открыть неподдающуюся дверь без особого шума, когда дверь изнутри открыл человек, которого она никогда раньше не видела. Высокий мужчина без пиджака, с блестящими каштановыми волосами и усами. Обескураживающе красивый. Настолько красивый, что немаловажный вопрос, почему совершенно незнакомый человек открывает ей дверь среди ночи, отошел на второй план по сравнению с другими проблемами: не слишком ли вызывающ ее макияж и пьяна ли она до безобразия или просто в меру говорлива?

— Мисс Резерфорд?

Это был американец. Еще один! Короткие рукава закатаны, обнажая загорелые, мускулистые руки. Он посторонился, дав ей войти. В коридоре было тесно, и она невольно соприкоснулась с ним.

— Простите, но…

— Джон Крамер. — Он протянул ей руку. Крепкое рукопожатие. Мягкий голос. — Я живу через улицу. Пришел вам помочь.

Она вмиг протрезвела, и ее охватила паника.

— Где Нэнси? И моя мама? Где они? — Она повесила жакет на вешалку и открыла дверь в гостиную. Все лампы были зажжены. В четыре утра.

— Ваша мама легла спать, а сестра сидит с ребенком.

Грейс развернулась.

— Что случилось?

— Феликс заболел, — ответил незнакомец. — Сейчас он спит, но доктор сказал, что его нельзя оставлять одного. — Он положил руку ей на плечо. — Хотите выпить чего-нибудь горячего?

— Нет, спасибо. Феликс!

Она направилась к лестнице, обуреваемая ужасными мыслями. Ее маленький племянник-красавчик, ее драгоценный мальчик…

— Секундочку, — окликнул ее Крамер, стоя у основания лестницы.

Когда Грейс дошла до площадки, дверь в комнату Феликса открылась и оттуда вышла Нэнси, прижимая палец к губам. Глаза красные, распухшие, густые светлые волосы свисали, как крысиные хвосты.

— Я так рада, что ты вернулась! — Ее голос звучал устало и тревожно. — Мне так тебя не хватало!

— Иди сюда! — Грейс раскрыла объятия и заключила в них свою младшую сестренку.

Нэнси была ниже Грейс. Она позволила крепко обнять себя и уткнулась головой под подбородок Грейс. Они всегда так обнимались, сколько себя помнили. Грейс погладила Нэнси по волосам, заправив их за уши.

— А теперь расскажи, что случилось?

— У него лихорадка. Я подумала, что просто зубки режутся — ты же знаешь, как это бывает. Я отпустила Эдну в обычное время, после детского обеда. — Нэнси освободилась из объятий Грейс и посмотрела ей в лицо. — Но после ее ухода ему стало очень плохо. Лобик у него горел, он покрылся испариной. Я сделала ему холодный компресс, но это не помогло. Я так переволновалась, Грейс! Бедняжке Тилли пришлось лечь спать самой, без сказок, без ласк. Мамы тоже не было дома — играла в бридж. Тилли была такой послушной… А потом Феликсу стало совсем плохо.

— Почему ты не позвонила мне в офис? — Грейс хотела потрясти Нэнси, но с трудом удержалась. — Ты должна была позвонить мне, как только началась лихорадка. Я бы сразу примчалась домой, ты же знаешь!

— Я пыталась тебе позвонить, но что-то случилось с телефоном. Затем… Это было так ужасно! У Феликса начался припадок. Я на мгновение положила его на кушетку, но тут же услышала звук падения. Я, конечно, бросилась к нему, он упал на пол, его всего трясло, я не могла его поднять. Это было так страшно, Грейс!

— Да уж, могу себе представить. Как долго это все продолжалось?

— Полагаю, минуту-другую, но мне это показалось столетием. — У Нэнси расширились зрачки, она дрожала. — Когда все закончилось, я взяла его на руки и побежала через улицу к Джону. Он удивительный! Позвонил доктору, затем пришел сюда и помог мне уложить Феликса в постель. И остался на весь вечер, то есть на всю ночь. Даже когда пришла мама, он настоял на том, чтобы остаться и дождаться тебя.

— Так что же сказал доктор? — У Грейс начало нервно подергиваться веко. Мысль о том, что малыш Феликс бьется на полу в припадке, ужаснула ее. — Как сейчас Феликс?

— Доктор сказал, что припадок, вероятно, был вызван лихорадкой. К тому времени, когда он пришел, температура немного упала, и он полагает, что худшее уже позади. Но он велел держать его в прохладе, давать ему воду, если он проснется, и для уверенности наблюдать за ним до утра. А завтра он опять придет.

— Хорошо. — Грейс поняла, что руки у нее сжаты в кулаки. Ей понадобились усилия, чтобы разжать их.

Снизу раздался скрип. Крамер, сосед, поднимался по лестнице с двумя чашками какао.

— Вот. Я не знал, положить ли туда сахар, но все же…

— Спасибо. — Грейс взяла чашку.

Нэнси как-то странно-застенчиво, даже кокетливо взяла свою. Она называла его Джоном…

— Хотите, чтобы я остался и посидел с Феликсом? — спросил он. — Уснуть, вероятно, мне все равно не удастся.

Бессонница имеет свои преимущества, так что пользуйтесь!