Торквилл так резко рванул с места, что колеса его «Порше» оставили на дорожном покрытии две яростно дымившиеся полосы.

— Хорошо повеселились, шеф? — спросил Сэм у шофера, с наслаждением наблюдавшего за развернувшимся на его глазах скандалом. — Это было поинтереснее, чем матч Вестэндерс, уверяю. А теперь, пожалуйста, на станцию Педдингтон, — сказал Сэм, обнимая Федерику за плечи.

Она позволила ему сделать это, перебирая в памяти со смешанным чувством облегчения и сожаления события последних четырех лет.


Федерика погрузилась в атмосферу праздника не только потому, что наступило Рождество, но и потому, что все были очень рады ее возвращению. Ингрид тут же не преминула заметить, что всегда считала Торквилла «отвратительным типом», в то время как Тоби и Джулиан признались, что вспомнили, при каких обстоятельствах видели его раньше, слишком поздно. «Тогда он был надменным и самоуверенным, — говорили они. — Мы подвели тебя, Феде».

Элен обрадовалась, что не одной ей приходится страдать, и стала сопровождать дочь в долгих прогулках среди скал, сокрушаясь в связи с болезненно затянувшимся молчанием Артура. «Я потеряла его, Феде. Он даже не желает со мной разговаривать», — плакалась она.

Джейк и Полли поддерживали Федерику так же, как и ее мать. В этот драматический период произошло сплочение семьи. Полли готовила большие овощные лазаньи, и они все вместе усаживались вокруг стола, окруженные игрушечными флотилиями Джейка, которые сейчас свисали с потолка, так что их уже нельзя было сбросить на пол неловким движением локтей и рук, и пили из больших стаканов вино и фирменный сок Полли из бузины, одновременно болтая на разные темы.

Федерика вернулась к Тоби, Джулиану и Расте, которого брала с собой на прогулки вместе с матерью. Она помогла Тоби украсить комнаты к Рождеству, а Джулиан ездил с ней в город за подарками.

— У меня нет ни гроша, — призналась она, думая о грудах денег, оставленных в Лондоне.

— Но они есть у меня, — радостно заверил ее Джулиан, — и ты можешь покупать все, что тебе только будет угодно.

Она проводила в Пиквистл Мэнор не меньше времени, чем у Тоби и Джулиана. Белка на полке для свитеров Сэма проснулась раньше времени, так что Ингрид перенесла ее гнездо на елку, а под его кроватью ухитрилось поселиться мышиное семейство, поэтому он вынужден был спать в одной из свободных комнат, чтобы не беспокоить непрошеных гостей. Обе семьи отмечали Рождество, устраивая вечеринки и ланчи, которые продолжались и после праздника, а Новый год был отмечен тостами с шампанским и теплыми объятиями.

Сэм обнял Федерику и поцеловал ее в щеку со словами:

— Это будет твой год, Феде, вот увидишь.

Ей оставалось только надеяться, что он окажется прав.


Торквилл слал пространные письма, не теряя Надежды возвратить ее назад. Он писал о своей глубокой любви к ней и сожалел, что вообще был знаком с Лючией. «Ты — это все, что у меня было, и я только хотел защитить тебя. Моя вина лишь в том, что я слишком о тебе заботился». Вначале Федерика читала все письма, но по мере того как они становились все более частыми и жалостными, она просто уничтожала их, не распечатывая. Однако одна строка врезалась ей в память: «Моя вина лишь в том, что я слишком о тебе заботился». Сказанная предателем Торквиллом, она звучала как пустая фраза, однако применительно к Артуру она приобретала совсем иное звучание.

Федерика ужасно сожалела о своем отношении к Артуру, забывая о крушении собственного замужества. Она прекрасно знала, насколько тяжело жить с ее матерью и при этом проявлять о ней беззаветную заботу. Наслушавшись полных раскаяния монологов Элен, она решила, что наступило время действовать.

Увидев Федерику у своей двери, Артур ощутил приступ разочарования. Он ведь надеялся, что это окажется Элен.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он.

— Я пришла, чтобы извиниться, Артур, — ответила она. Он с раскрытым ртом застыл в дверном проеме. — Я могу войти? — спросила она.

— Конечно, конечно, — запинаясь от неожиданности, произнес он, отступая, чтобы дать ей возможность пройти. Она прошла в кухню и сняла пальто. — Пожалуйста, присаживайся и позволь я тебе помогу, — сказал он, вешая пальто на спинку одного из стульев. — Чай?

— Да, пожалуй, на улице холодно, — согласилась она, потирая покрасневшие руки.

— Как ты добралась сюда?

— На такси.

— Твоя мать знает, что ты здесь?

— Нет.

— Хорошо.

Он приготовил ей чашку чая и присел напротив. Федерика добавила молока и смотрела, как оно растворяется в кипятке.

— Я ушла от Торквилла, — сообщила она без предисловий.

— Хорошо, — одобрил Артур.

— Мне следовало прислушаться к вашему мнению.

— Нет, вовсе нет, — поспешно возразил он, обезоруженный внезапной переменой в ее отношении к нему. — Это не мое дело.

— Нет, ваше, — настаивала она. — Вы — мой отчим.

— Был, — с горечью заметил он.

Она посмотрела в его страдальческие глаза и осознала, что никогда толком не пыталась понять его.

— Вы им и сейчас остаетесь, — мягко сказала она. — Мама очень без вас тоскует.

Его лицо озарилось надеждой.

— Неужели?

— Она думает, что потеряла вас. — Федерика увидела, как в его маленьких умных глазках блеснула слеза.

— Не знаю, — произнес он, покачивая головой и поджимая губы. — Просто не знаю, что сказать.

— Я здесь вовсе не для того, чтобы вести переговоры о мире. Я пришла, чтобы извиниться за свое обращение с вами. Вы были очень добры к маме, но уж я-то знаю, каким ночным кошмаром она может быть, — усмехнулась она. — Но вы благородно терпели все ее выходки. — Она пристально посмотрела на него. — Вы должны дать ей возможность вернуться, поскольку никто другой не сможет с этим справиться.

— У нее тяжелый характер, но с ней не соскучишься.

— Чем она вас привлекла в самом начале? — из любопытства спросила Федерика, но, вовсе не желая того, открыла своими словами дверь в счастливые воспоминания, которые он до этого момента преднамеренно подавлял в себе.

Он откинулся в кресле и улыбнулся.

— Скажу так: с ней было трудно. Ей пришлось пережить тяжелые времена, но под слоем льда она осталась маленькой девочкой, которая отчаянно хотела быть любимой…

Федерика пила чай и слушала рассказ Артура об их встрече и браке, о том, что было хорошего и плохого до тех пор, пока он сам не осознал, что должен бороться за то, что имел.

Было уже поздно, когда Артур отвез Федерику домой. Он высадил ее возле дома дяди и в нерешительности застыл за рулем, колеблясь между желанием поехать к Элен и альтернативой возвращения в пустой дом. Его все еще согревало душевное тепло их разговора с Федерикой и нахлынувших нежных воспоминаний. Тем не менее он понимал, что восстановление их отношений может произойти только по инициативе Элен, иначе баланс сил будет нарушен в ее пользу и он снова потеряет жену, тогда уже, возможно, навсегда. Более того, она должна извлечь урок из своих ошибок и проявить желание и волю для того, чтобы изменить себя. Ему оставалось только надеяться, что она не откажется от него.


Сэм сопровождал Федерику на побережье, где он собирал ветки и устраивал костры, как они делали это в добрые старые времена. Он обеспечивал ее книгами для чтения и потом обсуждал их с ней по вечерам под веселое потрескивание дров в камине в кабинете Нуньо, прежде чем отвезти ее домой в отцовской машине. Теперь он уже мог сидеть в одной рубашке не только в кабинете, но даже на продуваемых ветрами скалах, поскольку ощущал невероятное тепло в своей груди, независимо от того, где находился — в помещении или на улице. Пока он был рядом с Федерикой, ему больше ничего не было нужно в этой жизни, кроме возможности делить с ней воздух, которым он дышал, и осознавать то, что она рядом. Мало-помалу он привык к ее присутствию так же, как к старому кожаному креслу Нуньо. Она всегда с нетерпением ожидала очередных прогулок и экскурсий, обедов с его родителями и дискуссий на темы литературы и истории. Пролетали недели, и мысли Федерики все реже обращались к Торквиллу, не считая нескольких ночных кошмаров, которые, когда она просыпалась, напоминали ей о том, почему она ушла от него.

Но о записках отца она забыть не могла и знала, что не успокоится, пока не найдет его.

Странный телефонный звонок подтолкнул ее к решению лететь в Чили. Она уже собиралась выходить из дома, когда вдруг зазвонил телефон. Отвечать не хотелось, — это мог быть Торквилл, но потом Федерика уверила себя, что это вряд ли возможно, поскольку уже несколько недель он не давал о себе знать. Однако когда она все же сняла трубку, ее рука дрожала.

— Алло, — тихо произнесла она.

— Алло, — отозвался молодой женский голос. — Я говорю с Федерикой Дженсен?

— Да, вы говорите с Федерикой Кампионе, Дженсен — моя бывшая фамилия, — твердо заявила она. — С кем я беседую?

— Мое имя Клер Шоутон. Я — подруга Хэла.

— О, привет, — дружелюбно отреагировала Федерика. — Чем могу быть полезна?

— Ну, дело в том, что вопрос очень деликатный, — начала та. — Я не хотела говорить с вашей мамой, поскольку знаю, как Хэл к ней относится.

— Хорошо, — согласилась Федерика, гадая, как именно Хэл сейчас относится к матери.

— И я не хотела бы иметь дело и с вашим отчимом, поскольку Хэл считает его человеком несколько странным.

— Ладно, все понятно.

— Он очень вас ценит, — продолжала Клер. — Я обнаружила ваш телефонный номер в его записной книжке. По телефону в Лондоне никто не отвечает.

— Понятно, — пробормотала Федерика, стараясь не думать о Торквилле. — Что там с Хэлом?

— Он стал алкоголиком, — заявила девушка, — и он нуждается в помощи. Дела у него совсем плохие.