Синтия Хэррод-Иглз - Шевалье

Он уставился на Аннунсиату, словно не понимая ее, однако через некоторое время Матт ответил хриплым от длительного молчания голосом, как дверь, редко открывавшаяся, чьи петли заржавели:

– У меня нет детей.

Она подошла к нему и увидела, как он отшатнулся от нее. Графиня поняла, что он не хочет, чтобы она дотронулась до него. Не опуская рук, будто приближаясь к испуганной лошади или собаке, Аннунсиата положила их на его плечи, а затем нежно погладила его по голове.

Он содрогнулся от ее прикосновения, а она еще более тихо сказала:

– Я знаю, как ты страдаешь, так и надо, ты должен горевать. Но у всего есть свой срок. И сейчас твоей скорби пришел конец. Ты должен выйти на свет и продолжать жить.

Матт посмотрел ей в глаза. Пустой взгляд сменился таким выражением утраты, что она дрогнула. Для чего ему жить? Она видела, что у него на душе, так ясно, как будто он сам ей все рассказал. Какое здесь может быть утешение?

– Матт, послушай меня. Мне почти семьдесят лет. Я потеряла в своей жизни все, что было мне дорого. Проходило время, и я опять все начинала сначала, только для того, чтобы потерять снова. Моих мужей, детей, любимого человека – все прошлое. Я знала горе, подобное твоему.

Он слушал графиню, не отрывая взгляда от ее глаз, словно мог получить от них поддержку. Она продолжала гладить его по голове.

– Я должна была приехать к тебе раньше. Я оставила тебя одного, и это моя ошибка. Мой долг – помочь тебе, и я им пренебрегла. Но сейчас я здесь, чтобы помочь тебе выполнить твой долг. Пойдем, Матт, пойдем.

Она отступила, взяла его за руки и подняла. Он стал выше Мартина, на два или три дюйма, и выше ее.

– Солнце светит так ярко, воздух такой свежий. Жизнь еще дарит моменты удовольствия, хотя тебя и переполняет боль.

Она приблизила его к себе на шаг. В его глазах стояли слезы. В полумраке он был так похож на своего отца, что ее чувства смутились. Матт сделал последний шаг к ней, и графиня обняла его. Он уткнулся лицом в ее волосы, и она почувствовала, как он дрожит.

– Я вернулась, – произнесла она, – я не покину тебя.

Ее глаза были закрыты, и слезы потекли из-под опущенных век, потому что, несмотря на ее слова, возврата для нее не было. Аннунсиата вернулась в Морлэнд, но хозяином был Матт, а Мартин уже двадцать лет лежал в неизвестной могиле в Ирландии.

Изменения к лучшему произошли не сразу, но с момента, когда Аннунсиата переступила порог Морлэнда, в доме стало легче дышать. Даже те слуги, которые с готовностью пользовались преимуществами ситуации для ведения праздной и распущенной жизни, были довольны твердым порядком и дисциплиной. Постепенно восстановилась обычная жизнь, дом вычистили и привели в порядок, опустошенные кладовые вновь заполнились, и в атмосфере целенаправленных дел Матт начал оживать.

Он не скоро возобновил свои повседневные занятия. Поэтому Аннунсиата нуждалась в помощниках в управлении имением и для возобновления производства и продажи шерсти и одежды. Графиня не могла переселиться в Морлэнд навсегда, так как она выстроила замечательный дом и держала там большинство своих слуг. Она старалась посещать и ночевать в Морлэнде как можно чаще, обманывая себя тем, что живет в Шоузе, а в Морлэнде она – гость. Наведываясь в Морлэнд, она брала с собой Хлорис, без которой не могла обойтись, и отца Ринарда, который без особого труда и успешно решал многие из ее проблем.

В церкви Морлэнда возобновились мессы. При жизни Индии по ее примеру службы посещались небрежно. Многие слуги заявили о принадлежности к той или иной раскольничьей секте, чтобы подольше оставаться в постели. Аннунсиата положила этому конец. По ее приказу впредь каждый живущий и работающий в доме обязан посещать мессу дважды в день, а те, чья религия не позволяет это, могут рассчитаться сразу и искать другое место. Более того, каждый должен быть одет надлежащим образом, умыться перед входом в храм, а также внимательно и уважительно относиться к мессе. Ей пришлось уволить только одну девушку за появление в поспешно накинутой одежде и непричесанной и избавиться от лакея, зевавшего во время службы, после чего ее требования стали выполняться неукоснительно. Через несколько недель Матт тоже стал присутствовать на мессах. Аннунсиата вздохнула с облегчением – выздоровление началось.

Отец Ринард, пользуясь советами Клемента, помогал Аннунсиате разделять другие дела до того времени, пока Матт снова не возьмет в свои руки правление. Клемент в совершенстве овладел вычислениями, а Аннунсиата приняла на себя обязанности казначея. Отец Ринард был ее секретарем, а один из лакеев, быстро и хорошо разбиравшийся в цифрах, помогал вести записи. Слугу, ответственного за порядок во дворе, после беседы сочли ненадежным и поручили ему управлять сельскохозяйственными работами с отчетом перед Клементом. При необходимости он мог обращаться прямо к Аннунсиате.

Следовало найти нескольких посредников, которые могли бы справиться с делом и помочь отцу Ринарду. На их поиск и отбор ушло некоторое время. Еще больше времени занял поиск агента в Лондоне, который бы пользовался полным доверием Аннунсиаты, так как, по ее мнению, Лондон переполняли антиякобиты, виги и сектанты. Но самой трудной задачей оказалось найти человека для ведения дел по разведению лошадей. В Йоркшире было много конюхов и управляющий в Твелвтриз вполне мог справиться с ежедневными обязанностями, но всеобъемлющее руководство – совсем другое дело. В течение некоторого времени Аннунсиата вынуждена была справляться сама с массой дел, что тяжелой ношей легло на ее плечи, потому что многое требовало именно ее внимания, то, что нельзя перепоручать слугам, например, решение личных проблем обитателей Морлэнда. Ей очень хотелось, чтобы кто-нибудь из взрослых родственников Морлэндов разделил ее заботы, и она стала понимать, насколько нелегко приходилось Матту, а еще раньше – его отцу. Если Матт медленно возвращался к жизни, она не смела его обвинять.

Одну из важных обязанностей взял на себя отец Ринард – руководство детской и уроками. Мальчики выросли беспризорными и невоспитанными из-за полного отсутствия внимания в течение этих лет, особенно Джемми, по примеру которого Эдмунд и Георг совсем отбились от рук. Роб, второй сын, был полной противоположностью братьев. Служанки считали его лучшим из детей и беспрестанно хвалили его. Аннунсиата сомневалась, что именно добродетель делала его послушным, а не корыстное желание и скрытая возможность получить выгоду из ситуации. Как любимцу нянек ему доставались сладости и различные маленькие подарки, чего не имели его непослушные братья.

Отец Ринард все изменил. Он ввел твердую дисциплину и ежедневные уроки, сочетавшиеся с верховой ездой, плаваньем и подвижными играми. Он придерживался мнения, сильно удивлявшего Аннунсиату, что мальчиков, особенно Джемми, слишком рано начали бить и били слишком много.

– Но, отец, как можно воспитывать их без побоев? – спрашивала Аннунсиата. – Дети не прислушиваются к разумным доводам.

– Я не сторонник воспитания без наказания, – улыбался отец Ринард, – но, понимаете, когда такого резвого мальчика, как Джемми, бьют с ранних лет, он привыкает к наказанию, и оно теряет эффективность. В настоящее время я вынужден бить его, чтобы в нем остался какой-нибудь след, в духовном смысле, вы понимаете. Но если продолжать и дальше телесные наказания, это только ожесточит его сердце.

– Что же тогда делать?

– Я должен добиться контроля над ним первым, мадам. Но после того как я добьюсь своего, я надеюсь постепенно сократить побои, чтобы они заняли свое место – наказание только за наихудшие проступки.

Поначалу революционный план отца Ринарда не приносил никаких результатов. Джемми по-прежнему не слушался и озорничал, и его продолжали наказывать. Однако, постепенно, по мере того, как младшие мальчики подчинялись дисциплине и находили в этом удовлетворенность, Джемми стал чувствовать себя не в своей тарелке и задавался вопросом, не будет ли обучение у «отца Лисы» более интересным, чем его отдельные проказы. Однажды утром вместо того, чтобы два лакея с усилием тащили его, сопротивляющегося, в классную комнату, Джемми забрел туда сам и оказался первым, и стал поджидать прихода «отца Лисы». Священник никак не выразил неожиданной радости от присутствия Джемми, а отнесся к нему как к обычному порядку вещей. Чтобы отдохнуть и из любопытства к своим правнукам, Аннунсиата дала один или два урока сама и нашла, что шесть мальчиков – это странная смесь. Открытие, естественно, ввергло ее в тревожное состояние, ибо стало ясно, почему Матт не считает себя их отцом. Характер их матери позволял заключить, что по крайней мере некоторые из них вообще не были Морлэндами. Но Джемми в глазах Аннунсиаты являлся совершенно определенно сыном Матта. Он был вылитая копия Матта, а в чем-то, как ей казалось, походил и на нее. Ей нравился твердый дух Джемми, и она обнаружила у него живой ум, быстро схватывающий суть. Аннунсиате стало доставлять удовольствие брать его с собой на верховые прогулки и рассказывать ему истории из ее собственного прошлого и из прошлого Морлэндов. Джемми любил слушать о гражданской войне и очень сильно гордился тем, что принц Руперт приходился ему прадедушкой. В это лето Аннунсиата, посадив его перед собой на лошадь, отвезла в Марстон Мур. Вопросы Джемми вскоре превзошли ее знания, и поэтому он попросил разрешения взять у нее одну из книг на эту тему. Аннунсиата дала ему экземпляр принадлежавшей Мартину книги Кларендона «История гражданской войны», после чего они еще больше сдружились.

Другие дети интересовали ее меньше. Роба она считала слабым и хитрым, он был ширококостным, толстым и бледным ребенком, со светлыми волосами с рыжеватым оттенком. Аннунсиата подозревала, что он мучает маленьких птиц и животных, чего она не терпела, хотя слуги не придавали этому большого значения. Эдмунд и Георг отличались тщедушной комплекцией, были гибкими, темноволосыми и загорелыми, как их мать, но непохожие на нее лицом. Георг уже заработал репутацию способного воришки. Он был крепче и грубее Эдмунда, который при другой жизни мог бы стать очаровательным. Аннунсиата без большого сожаления предсказывала Георгу виселицу. Томасу уже исполнилось пять, и он был готов к процедуре «надевания штанов», которую Аннунсиата вскоре устроила. Он был ленивым и невнимательным, любил поспать. Если он был нужен, слуги всегда могли найти его свернувшимся где-нибудь, как зверек, и укрывшим голову руками. Четырехлетний Чарльз представлялся Аннунсиате еще малышом, неотличимым от других детей. Тем не менее он уже обладал чертами характера, выделяющими его. Он был выше своих братьев в том же возрасте, темноволосым, как француз, и пребывал в серьезном, задумчивом состоянии, что делало его в младенческой одежде старше, чем Томас в штанах.