Эта любовь склонила Элдрича взять Кловиса на осмотр строений перед обедом, на который Кловиса пригласили одним летним днем 1698 года. Они прогуливались по прямоугольному двору, восхищаясь новой статуей Меркурия, поставленной на место старого фонтана со змеем на шаре в центральной чаше. Потом обошли стройный корпус высокой куполообразной башни, построенной Реном над сторожкой. Башня служила приютом для колокола Большой Том, раньше висевшего в колокольне собора Святой церкви. Каждую ночь колокол отбивал сто один удар – сигнал для закрытия ворот. Число ударов означало первоначальное количество учеников в колледже, когда он был основан.

Кловис смотрел и восхищался. Они говорили понемногу о том и о сем, как подобает образованным и культурным людям. Затем Элдрич затронул вопрос, который Кловис предвидел.

– Думаю, лучше сказать вам спокойно и без околичностей об этом, – начал Элдрич, – потому что я в самом деле в неловком положении.

– О лорде Баллинкри, я полагаю.

Он почти ожидал, что Артура отошлют домой с позором раньше. Причина упущения открылась, когда Элдрич повернулся к нему с приятной улыбкой и произнес:

– Я не святой, как вы, наверное, слышали, Морлэнд. Вино, табак, экстравагантные развлечения – они мне знакомы. Действительно, господа студенты говорят, что они только подражают мне, когда позволяют себе светские кутежи. Поэтому мне довольно неловко заводить речь о вашем пасынке.

– О его кутежах? – прямо спросил Кловис.

– Я не могу отослать его за неподобающее поведение или за дурное влияние на других молодых джентльменов. Но я прошу вас, не могли бы вы добровольно забрать его и поместить куда-нибудь в другое место, куда-нибудь...

– Где он причинит меньше вреда?

– Скажем, куда-нибудь, где он будет более счастлив и полезен. Он не заботится о своем имени. Я боюсь, что его такие рискованные дебоши приведут к серьезным неприятностям, если что-нибудь не предпринять. Он моложе других молодых джентльменов и, вероятно, поэтому менее поддается доводам рассудка. Для его же собственного блага, Морлэнд, заберете ли вы его?

Кловис нахмурился в раздумье.

– Трудность в том, что его уже забирали однажды «для его блага». Я отправил его сюда раньше, чем принято, из-за того, что дома он не поддавался контролю. И что я скажу его матери, безумно любящей его?

– Что касается последнего, я могу вас по-дружески предупредить, что если он не убьет себя кутежами, я серьезно подумаю о его исключении за политические выходки.

Кловис удивился:

– Я не знал, что у него есть малейшие политические интересы.

– Насколько он искренен в своих высказываниях, я не знаю. Но здесь господствует дух вигов, а он известен сильными симпатиями к якобитам, и некоторые встречи в его комнате подозрительны. Если я буду вынужден, я использую это как повод для его исключения.

– Понимаю. Теперь, очевидно, я должен опередить вас, чтобы избежать скандала. Но это не решает вопроса, что делать с ним.

Они поднялись на один пролет лестницы от укромной зелени на дорожку, покрытую гравием, и двинулись к входу в Большой зал. Кловис догадался, что настоятель счел разговор почти завершенным.

– Думаю, я смогу помочь вам в этом, – успокоил его Элдрич. – Ваш пасынок, несмотря на все его недостатки, не глуп, и, кажется, проявляет искренний интерес к архитектуре. Почему бы вам не направить его изучать сей предмет? Это займет его, даст ему уважаемый и удовлетворительный способ зарабатывать на жизнь и даже, может быть, исправить его. Ванбро[9] поручено построить новый дом для графа Карлайла на месте руин замка Хендерскельф, который, как вы знаете, недалеко от Йорка. Я могу дать вам рекомендательное письмо к Ванбро с просьбой взять лорда Баллинкри в ученики.

– Я не знаю Ванбро как архитектора, – заметил Кловис. – Я думал, что пригласим Талмана.

Настоятель остановился в дверном проеме и обернулся, чтобы осмотреть двор.

– Говард поссорился с Талманом. У них очень плохие отношения, настолько плохие, что я вполне верю разговорам о судебной тяжбе между ними. Ван еще ничего не построил, но он самый подходящий из любителей. Я видел его предварительные проекты для нового замка и скажу вам, Морлэнд, они заставили некоторые головы задуматься. Хауксмур помогает ему. Рен тоже ломал голову над планами в промежутках между работой в соборе Святого Павла и Гринвичском госпитале. Они все были здесь месяц назад, осматривали Башню Тома. Я очень удивлюсь, если Говард не завершит новый замок куполом с фонарем, – он взглянул вверх на большую башню, а затем улыбнулся Кловису. – Я очень рад, что нам удалось достроить этот купол. Кстати, я слышал, у вас есть даже более ранний пример творения Рена. Он говорит, что построил изящную голубятню в Морлэнде.

Кловис тоже улыбнулся.

– Да, для леди Челмсфорд. Это ее прихоть. Вы обсуждали наш вопрос с Ванбро?

Элдрич развел руками.

– Должен признаться, что я не обсуждал с ним мою маленькую проблему, только в самом общем смысле, конечно. Я могу вам обещать, однако, что рекомендательное письмо от меня не будет совершенно проигнорировано.

– Вы очень любезны, сэр. Я ценю ваше благоразумие в этом вопросе, – сказал Кловис, – но должен все обсудить с матерью мальчика, прежде чем принять решение.

Элдрич кивнул.

– Как вам будет угодно. А сейчас не войти ли нам? У меня есть партия настоящего французского красного вина. Я очень хотел бы узнать ваше мнение о нем. Не спрашивайте меня, как я его достал. Возможно, после обеда вам будет интересно взглянуть на некоторые мои собственные проекты по перестройке гостиницы Пеквотер? – его улыбка стала лукавой. – Если я вынужден буду просить о значительных пожертвованиях, вы прекрасно будете знать, за что вы платите.

* * *

Из Оксфорда Кловису надо было ехать в Лондон по делам. Вначале он побывал в доме Челмсфордов в Сент-Джеймсе. Затем, оставив лошадь у таверны с наказом накормить ее, дать ей отдохнуть и ждать его на Милк-стрит, он спустился по лестнице Уайтхолл к реке нанять лодку. Эта часть Лондона была сейчас печально пустынной из-за болезни и вдовства короля и более явной болезни наследницы. Голландец Вильгельм предпочитал двор в Хэмптоне, так как дым Лондона усиливал его астму. Принцесса Анна, у которой недавно произошел еще один выкидыш, начала страдать от подагры. Она предпочитала жить в Кенсингтоне, где ее сын Глостер имел свой двор. Лондон считался нездоровым местом для молодых царственных особ.

Бывая с Лондоне, Узурпатору приходилось использовать в качестве резиденции дворец Сент-Джеймс, ибо Уайтхолл, свидетель многих триумфов и славы, больше не существовал. В январе 1698 года голландская служанка полковника Стенли сушила какое-то белье слишком близко от огня, и оно загорелось. Огонь перекинулся на мебель, и прежде чем что-либо успели сделать, весь дом оказался в огне. Если бы двор находился на месте, возможно, дворец смогли бы спасти. Но для этого под рукой не было достаточного количества людей. Старое бревенчатое здание вспыхнуло и загорелось как пакля. Сто пятьдесят домов, все принадлежащие знати, включая дом Баллинкри, сгорели дотла, а еще двадцать были снесены взрывами в безуспешной попытке остановить огонь.

От всего дворца сохранился только большой банкетный зал, остальное разрушено. Теперь, хотя зелень начала покрывать ужасные следы пожарища, берег реки оставался обезображен пустырями, почерневшими каркасами домов, кучами булыжников и поврежденными деревьями частных садов. Узурпатор прибыл однажды, походил по руинам, привередливо выбирая дорогу и пробормотал что-то о восстановлении в будущем, но никто в это не верил. Лучшие куски камней уже начали исчезать, потому что народ разбирал их для строительства.

Кловис сетовал на упущенные возможности. Здесь мог бы подняться новый прекрасный дворец в стиле Палладио[10] на зависть всей Европе. Вместо этого люди постепенно обстраивались в смешанном стиле, как Бог на душу положит, на своих прежних местах, где они жили до Большого пожара.

У лестницы Кловис повернулся спиной к почерневшим руинам и сделал пару гребков к таможне. Кстати, весла были дешевле ниже по течению, отчего он получил огромное удовольствие. На таможне ему надо было похлопотать об освобождении от уплаты сборов. Оттуда он поднялся вверх по реке до Ломбард-стрит для встречи со своим банкиром и зашел в гостиницу Бел Инн в переулке Грейсчерч пообедать. Он проголодался, и на его удачу там в этот день предлагался обильный выбор кушаний. Он угостил себя пирогом с олениной, жареным цыпленком, гороховым пудингом, омарами, спаржей и клубникой с топлеными сливками. От вина он отказался, взял лишь немного пива, поскольку ему предстояло еще много дел, а вино в середине дня нагоняло на него сон.

После обеда он поднялся в кофейный дом Эдуарда Ллойда и провел там час, читая газеты и слушая сплетни, пока сидел за чашкой кофе. Потом спустился вниз к товарному складу Морлэндов на Белл Уорф. Наконец, разбитый и утомленный, но с сознанием хорошо выполненной за день работы, он вернулся на Милк-стрит. Здесь он держал маленький тесный домик, давно принадлежавший его матери и отцу, еще когда он был ребенком. Он сохранял его больше из сентиментальности, ибо гораздо легче было бы останавливаться в гостинице, будучи в Лондоне. Но дом оживлял в его памяти дорогие воспоминания, он все еще был полон вещей, выбранных и лелеянных его матерью. Кловис нанял старую пару – Гуди Тил и ее слепого мужа для ухода за домом. Они жили на нижнем этаже. Когда Кловис пришел, они грелись на солнце, сидя у дверей на паре табуретов.

Старая женщина кивнула ему и сказала:

– А-а, вот и вы, хозяин. Мальчик привел вашу лошадь и распряг ее. Седло он положил на кухне. Наверху вас ждет гость.

– Гость? – переспросил Кловис. – Я никого не жду.

– Он назвал себя, да я позабыла, – обронила она рассеянно. – Господин с Севера.

Наверху в гостиной Кловис обнаружил добродушно улыбающегося Джека Франкомба, ставшего тучнее и темнее с тех пор, как Кловис видел его последний раз. Он носил то же самое зеленое вельветовое пальто, которое выполняло свою работу со все большим и большим напряжением по мере того, как шло время.