Но материнские слезы на свадьбе – не к добру.

Через семь месяцев Леонида посадили за драку: муженек выбросил с балкона своего закадычного дружка.

Балкон этот располагался в квартире у Алки, разбитной, не первой молодости одинокой бабенки, и как на том балконе оказался молодожен – осталось невыясненным.

Пострадавший отделался переломом обеих ног, но заявление забрать наотрез отказался, и Леньке дали год колонии общего режима.

Симка как раз ходила на последнем месяце, и после родов мать с сестрой Наиной забрали молодую мать из роддома с условием, что она подаст на развод.

– Ленчик и так зверь зверем, а после тюряги совсем убийцей станет. И вообще, давай собирай малую, поедем к дядьке на север.

Симка пришла в ужас:

– На север? С ребенком?

– А на что жить будешь, горе ты мое? – прибегла к шантажу Наина.

– Не поеду, – уперлась Симка, – на хлебе и воде сидеть буду, а не поеду.

Мать с сестрой посовещались и плюнули:

– Черт с тобой, оставайся, будем деньги тебе посылать, сколько сможем.

Девятнадцатилетняя Серафима Андреевна Ворожко с младенцем осталась на Украине, а мать с сестрой снялись с обжитого места и укатили на север, на нефтепромыслы.

От Леонида из колонии приходили письма, но Симка прочитала только одно – ей хватило: бывший супружник рекомендовал свидетельство о разводе засунуть в одно место.

Так началась взрослая жизнь.

В целом все складывалось удачно. Симка была сама себе хозяйка и без надрыва вживалась в роль соломенной вдовы – матери-одиночки, но вольница кончилась, когда позвонила Таисия Федотовна – Ленькина мамаша.

– Сима, Леня просил передать, что он считает тебя своей женой, и обещает вести себя хорошо, – доверительно сообщила свекровь, со свадьбы не подававшая о себе вестей, – и вообще, он сильно переменился.

А через неделю Леонид осчастливил семью присутствием.

Симка увидела бывшего в дверной глазок и затряслась.

– Открой. Дай хоть на дочь посмотрю, – вполне мирно попросил Ленчик.

Танечка к отцу пошла, не испугалась, и Симка, истосковавшаяся по мужским рукам, уступила Ленчику по первому требованию.

Поначалу с работой Леньке не везло, он ходил мрачный, злой, Симка боялась мужа до обморока, потому что таким же мрачным и злым был секс, которым они занимались. Назвать это любовью язык не поворачивался. У Симки, при всей ее отзывчивости, чуть не развился синдром жертвы.

Но свекровь через знакомых устроила сына в автосервис, и жизнь стала налаживаться. Времени на секс у Леньки оставалось мало, Танечку определили к няньке, Симка пошла на курсы бухгалтеров и через полгода получила корочку.

Работу искать даже не пришлось. Ленчик поспособствовал, жену взяли кассиром в тот же автосервис.

В мужском коллективе на кассиршу засматривались, и мужу стали приходить в голову разные неприятные мысли.

– Дура! – отводил дома душу Ленчик. – Смотреть на тебя противно. Для кого вырядилась? Задом вертишь перед мужиками, как последняя сучка. Узнаю что – придушу.

– Ничем я не верчу, – дулась Симка, – и не виновата я, что у меня есть зад.

С фактами не поспоришь, и Ленчик затыкался.

Но Серафима Ворожко (чего уж там!) вертела-таки своим чертовски соблазнительным задом.

Постепенно Симка поняла, в чем ее сила. Гибкость и изворотливость, неунывающий характер, умеренное легкомыслие – именно этим она привлекала в большинстве своем негибких, неизворотливых и унылых представителей сильного пола.

На Симкин зад, упругий и круглый, как у Ким Бейсингер, запал директор автосервиса.

На одном из корпоративов, если так можно назвать обычную пьянку, приуроченную ко Дню автомобилиста, стареющий ковбой склонил кассиршу к сожительству, предложив на выбор: увольнение или место бухгалтера.

Симка все же не была лишена романтики, и домогательства босса ее оскорбили.

Первое желание – пожаловаться мужу – Симка задавила в зародыше. Не нужно много ума, чтобы понять: из этой затеи ничего, кроме второго срока Ленчику, не выйдет.

Серафима дернулась было уйти, но экономика издала тихий предсмертный стон, и, стиснув зубы, Симка уступила.

Место бухгалтера, на счастье, не освободилось, а вялотекущие отношения с боссом продолжались еще четыре года.

Через четыре года руководство автосервиса легло под бандитов – согласилось прятать угнанные машины, перебивать номера на двигателях и переправлять тачки в Чечню. Первым, кого босс пристроил к делу, был Ленчик. Как особо благонадежный.

Симкин муж сделался невыносимо нервным и угрюмым, но деньги примиряли супругов друг с другом и с действительностью. Правда, недолго.

Одна из угнанных машин оказалась собственностью сына прокурора области, и автосервис накрыли.

Леониду светило пять лет с конфискацией, бухгалтеру и директору – десятка. Симка тряслась от страха днем, а ночами вывозила из дома и рассовывала по подружкам бытовую технику и золото.

В разгар всех этих событий тетка Наина позвонила и объяснила ситуацию:

– Сима, мать уволили за пьянку, сидит дома, все пропивает, что под руку попадет. Давай решай: либо ты к нам, либо она к тебе.

Симка выбрала первый вариант.

* * *

…Сырой осенний воздух, пропитанный густым смолистым духом, забил Симкины ноздри еще на трапе самолета.

Пока Сима в растерянности принюхивалась к острому таежному запаху, тетка Наина прижала измученных дорогой беглянок к сердцу и продолжила разговор, начатый по телефону:

– Валька кодироваться не хочет, выглядит плохо. Ты не ругай ее, а попытайся по-хорошему поговорить. Может, тебя послушает.

В краснолицей, распухшей и совершенно беззубой женщине Симка с трудом узнала свою маму. Слезы брызнули из глаз фонтаном.

Сима и сама не знала, что ее больше расстроило: побег от следствия, мужа и любовника или до неузнаваемости изменившаяся мать. Скорее все сразу.

Глядя на Симку, Танечка ударилась в рев, следом всхлипнула бабушка, за бабушкой – тетка Наина. Наревевшись до икоты, женщины утерли носы и устроили совет.

На повестке дня стояло три вопроса:

– работа (домохозяйки на нефтепромыслах – крайняя редкость, а уж счастливые – тем паче);

– жилье;

– детский сад.

С каждым вопросом в отдельности были сложности, а в целом – ворох проблем, которые предстояло решать самим – дядька занемог и вернулся на историческую родину.

Места в детском саду были расписаны на несколько лет вперед – без взятки нечего и соваться, а денег на взятку не было.

С работой не сразу, но повезло: Симка устроилась горничной в ведомственную гостиницу. Удобство в посменной работе было одно, но явное: по очереди с теткой Наиной, у ко торой был свободный график, сидели с Танечкой.

Только в гостинице Симка поняла, что жизнь прошла мимо.

Голову кружили блеск номеров, галантные мужчины, сорвавшиеся с семейного поводка, и запах нефтедолларов.

Симка с удовлетворением ловила на себе откровенные взгляды, от которых сбивалось дыхание и сердце билось чаще, но в отношения ни с кем не вступала – дала себе слово, что задешево не продастся.

Слово свое Симка сдержала, чем не без оснований гордилась.

Прошло чуть больше года, когда на свет появилась вторая дочь – Мария, которую муж Юлий Юн – апологет всего русского – называл не иначе как Маня.

Луноликая Маня обвилась пухлыми ручонками вокруг сердечной сумки отца и повисла на ней, как коала на бамбуке.

Поделив с малышкой власть над мужем-отцом, Симка занялась гнездовитием. Сверяясь с глянцевыми журналами и голливудскими фильмами, наводнила дом немыслимыми напольными вазами, больше похожими на метательные предметы, псевдоампиром и безвкусными картинками в позолоченных ба гетах.

Люстра должна была поставить композиционную точку в свитом гнезде.

…Высокий потолок в специализированном магазине ощеривался светильниками, люстрами и потолочными бра, как сталактитами, но ничего похожего на икону стиля не наблюдалось.

Глаза разбегались, шея затекла, и что-то раздражающе действовало на нервы, Симка не могла понять – что, пока не наткнулась на пожирающий взгляд. Какой-то абрек, по виду чеченец – рано оперившийся юнец, смотрел с таким огнем в глазах, что у Юн-Ворожко колени подогнулись.

Черт возьми! Быт совсем засосал ее, если она почти забыла эти восхитительные токи, эти нервные покалывания в подушечках пальцев и холод под ложечкой.

Несколько секунд Симка видела свое отражение в черных глазах.

«Наглая рожа». С видом оскорбленного достоинства Серафима отвернулась от парня, чтобы продолжить поиск. Не тут-то было.

Плафоны, подвески, бра и канделябры слились в сплошное искрящееся пятно, Юн-Ворожко ничего не видела – образ невысокого смуглого юноши с опущенными уголками черных глаз, низкими, сросшимися широкими бровями и припухшими темными губами заслонял светильники.

Симка с усилием взяла себя в руки, вернулась к своим сталактитам. Выбирать было ну абсолютно не из чего.

Люстра «Баккара» на двенадцать рожков была подсмотрена в журнале Salon в разделе «Интерьеры». Люстра висела не то в пентхаусе у какого-то крутого адвоката с русскими корнями, не то у Анджелины Джоли в деревенском домике на юго-востоке Англии – не суть. Суть в том, что супруга-почти-что-олигарха Юлия Юна, Симка Юн-Ворожко, хотела в точности такую же, а ей подсовывали какую-то халтуру.

Симка неожиданно выдохлась, потеряла интерес к идеальному интерьеру:

– Может, эта?

Девушка-консультант тут же повязала покупательницу по рукам и ногам:

– Прекрасный выбор! У вас отличный вкус!

Шесть абажуров, соединенных коваными окружностями со стеклянными подвесками, подошли бы скорее для кабака или, в крайнем случае, в сауну, чем в квартиру, а сомнительное смешение стилей и цена оттолкнули бы любого. Только не Симку.

– Николай! – обернулась она в сторону охранника. – Проследи.

Если бы Симка захотела, Николай бы джигу научился танцевать, а уж забрать коробку с люстрой – легко. Охраннику хозяйка нравилась, и он терпел Симкины сумасбродные поручения, хотя это и не входило в его должностные обязанности.