Смерть! Он часто думал о пей, очень часто. Всю его жизнь она была так близка от него, что он давно свыкся с нею. В его семье многие умерли насильственной смертью в тот момент, когда они ее не ждали. И никто не знал, кто станет новой жертвой. Его семья, по мнению короля, была повинна в самом ужасном преступлении — в обладании правом на трон. В жилах Ховардов из Норфолка, по мнению многих, текло больше королевской крови, чем у Тюдоров. Король никогда не забывал об этом и всегда внимательно наблюдал за ними, пытаясь уловить признаки того, что Ховарды собираются заявить о своих правах.

— Будь осторожен! — часто говорил Сюррей его предусмотрительный отец.

«Но, — размышлял молодой поэт, тронув струны своей лютни, — в жизни каждого человека наступает момент, когда он больше не желает быть осторожным, когда его охватывает дерзкое желание поставить все на карту... и победить или заплатить за проигрыш своей головой».

В его голове рождались планы, один безрассуднее другого. Он стал строить их после того, как король заявил ему, что решил назначить губернатором Кале Эдварда Сеймура, лорда Хертфорда.

«Эти проклятые Сеймуры! Да кто они такие? — спрашивал себя Сюррей. — Выскочки! Юная Джейн когда-то стала женой короля, и теперь братья Сеймур превратились в самых могущественных людей в стране».

Сюррей позвал одного из своих людей и крикнул ему:

— Иди в покои моей сестры, герцогини Ричмондской, и скажи ей, что я хотел бы переговорить с нею! Скажи, что дело исключительной важности.

Человек ушел, а Сюррей принялся перебирать струны своей лютни.

Он задумался о своей сестре Марии. Она обладала яркой красотой Ховардов, в которой обаяние сочеталось с достоинством. Несколько лет назад Мария стала женой побочного сына короля, герцога Ричмонда, но вскоре овдовела и мечтала о втором замужестве. Женщины из рода Ховардов всегда нравились королю, хотя и недолго. Отец Сюррея, старый герцог Норфолкский, государственный казначей Англии, лишился королевской милости после всех тех неприятностей, которые причинила королю Екатерина Ховард. Сюррей улыбнулся.

Теперь Генрих стал старым, его внимание не так уж легко отвлечь, и он, Сюррей, не видит причин, почему бы женщине из рода Ховардов не попытаться вернуть семье милость короля.

Он сгорал от нетерпения. Он тешился мыслью о включении герба короля Эдуарда Исповедника в свой герб. Почему бы и нет? Это право даровал его семье Ричард III, ибо они были потомками Эдуарда II-го. Включив его герб в свой, Сюррей и его семья продемонстрируют всему двору, что, по их мнению, у них больше прав на престол, чем у Тюдоров.

«Представляю, какой гнев охватит короля, если я решусь на это! И что потом? — думал Сюррей. — Пожалуйте в Тауэр, милорд граф. И проститесь со своей головой. Вы совершили смертный грех! В вас больше королевской крови, чем у короля!»

Сюррей расхохотался. Его дед по матери, герцог Бэкингем, в 1521 году лишился головы, заявив свои права на престол!

«Я верю, что смогу сделать это, — подумал Сюррей, — ибо я устал жить по указке короля, устал ждать королевской милости, устал бояться королевского недовольства. Значит, вот какими становятся люди, постоянно живущие на краю пропасти?»

Отец посчитал бы его глупцом. Старый герцог был отважным воином и осторожным человеком. Правда, в расцвете юности он не был таким осторожным — он влюбился в прачку своей жены Бесс Холланд и дал ей положение любовницы одного из самых могущественных людей своего времени.

Сюррей подумал о бесконечных ссорах своих родителей, причиной которых была Бесс. «Стоит ли жизнь всех тех тревог, которыми она полна?» — подумал он.

Он сомневался.

В комнату вошла его сестра, и Сюррей, отбросив в сторону лютню, поднялся ей навстречу.

— Ты хочешь мне что-то сказать, братец?

— Ты становишься красивее с каждым днем. Садись рядом со мной, сестра, и я спою тебе мое последнее стихотворение, которое положил на музыку.

Мария Ховард, герцогиня Ричмондская, взглянула на него с лукавой улыбкой. Она прекрасно понимала, что он пригласил ее вовсе не для того, чтобы послушать его песню.

— Я написал новую поэму, — сказал Сюррей. — Ее не слышал еще никто, даже сам король.

Она выслушала песню, не вникая в ее слова.

Все мысли и помыслы Марии были заняты одним джентльменом. Ричмонд умер уже давно, и ей хотелось замуж. Молодой герцог был ей по душе — он был таким красивым мужчиной, вылитый король в молодости, — пока не заболел чахоткой. Но разве можно сравнить ее чувства к герцогу Ричмонду с той страстью, которая охватила ее сейчас?

Это отец во всем виноват. Он сказал ей:

— Эти Сеймуры — наши враги. Кто они такие, эти выскочки? Простые помещики, набивающиеся королю в родственники. Мы не можем бороться с ними, они слишком могущественны, но мы можем вступить с ними в союз.

— Посредством брака? — спросила она.

И тут ее охватил восторг, ибо Сеймуров было двое, и старший брат был женат. Значит, ее отец имел в виду младшего, бравого моряка! Ах, как хорош был сэр Томас! Как ей нравились его сверкающие глаза, аккуратная бородка — он само очарование! И с момента разговора с отцом, Мария не могла думать ни о чем другом, кроме как о том, чтобы выйти замуж за сэра Томаса; он и сейчас занимал ее мысли.

Сюррей отпустил своих слуг.

— Ну, — сказала Мария, — так в чем же дело? Брат небрежно улыбнулся:

— Сестра, ты просто прекрасна.

— Ты это уже говорил, так что не надо повторять, хотя следует ценить комплименты брата, поскольку среди родственников не принято хвалить друг друга. Так что же ты хочешь?

— Я? Ничего. Я тут задумался кое о чем.

— О чем же?

— Анну Эскью увезли в Тауэр.

— Я знаю. Она еретичка... Но какое отношение это имеет ко мне?

— Я видел ее... когда ее увозили. Она сидела в лодке, сложив руки на груди. У нее был вид мученицы, которой она вскорости и станет. А знаешь ли ты, сестра, что это значит? Ты не задумывалась об этом?

— Это значит, что еще одному еретику предстоит расплатиться за свою глупость и за измену королю.

— Все знают, что Анна — лучшая подруга королевы, и, тем не менее, ее не побоялись арестовать. Это все козни Гардинера и канцлера, поверь мне. Они бы не осмелились бросить в тюрьму лучшую подругу королевы, если бы не были уверены, что король лишил ее величество своего расположения.

— Ну и что из этого?

— Мы знаем, на чем держится его расположение к ней. Несколько лет назад ее голова давно бы уже слетела с плеч, как и голова любой другой женщины, которая, к своему несчастью, стала бы королевой после нее. Но король болен, а Катарина Парр хорошая сиделка. Поэтому он и держит ее при себе.

— Он не всегда бывает болен. Я сам видел, как туманится его взгляд, а голос становится хриплым от желания, если мимо него проходит какая-нибудь красотка.

— Он слишком стар для любовных утех.

— Сам он в это никогда не поверит. Он посвятил им слишком много времени. Он всегда будет думать и верить, что его силы и желания еще не иссякли.

— А зачем ты мне все это говоришь? Неужели ты позвал меня, чтобы сообщить то, что при дворе уже знают и знали всегда?

— Нет. Дни королевы сочтены. Бедная Катарина Парр! Мне ее жаль. Она последует за другими женами короля. — Сюррей улыбнулся. — Но не следует расстраиваться, ибо нас всех ждет смерть. Не сегодня, так завтра, и надо относиться к этому стоически. Место королевы займет другая женщина. Вдруг ею станешь ты, сестра?

Мария вспыхнула от гнева:

— Ты хочешь, чтобы я стала седьмой? Чтобы я сама положила голову на плаху?

— Нет, ты будешь не седьмой женой, а почитаемой любовницей. Улыбайся его величеству и не говори: «Я не стану вашей любовницей», как говорили бедные обманутые дурочки до тебя. Скажи: «Я буду вашей любовницей». Так тебе удастся удержать короля при себе. Ты будешь управлять им и снова вернешь нашему роду милость короля, которой он когда-то пользовался.

— Да как ты смеешь предлагать мне такое! Как тебе не стыдно! Ты оскорбляешь меня. Ведь король... мой тесть!

Сюррей пожал плечами:

— Ты была женой его незаконного сына, так что никакого родства между вами нет. Более того, не надо будет испрашивать разрешения папы, ибо его святейшество не имеет в нашей стране никакой власти. Король получит разрешение от короля — и дело в шляпе. Король легко успокоит свою совесть, ибо я не сомневаюсь, что, хотя желания короля и подчиняются его совести, эти желания столь искусны, что легко сумеют обмануть его совесть.

— Брат, ты ведешь себя безрассудно. Ты горд и глуп. Однажды тебе отрежут язык.

— Не сомневаюсь, не сомневаюсь. И хочу тебе сказать, дорогая сестра, что иногда бывают моменты, когда мне становится совершенно безразлично, что со мной сделают. Только не думай, что тебе удастся выйти замуж за этого безродного Сеймура. Я категорически против того, чтобы наши семьи породнились.

Мария вскричала:

— Да ты еще глупее, чем я думала! Породниться с зятем короля, что может быть лучше для нашей семьи!

— И для королевской дочери, которая по нему сохнет! — поддел он ее.

— Ты слишком многое себе позволяешь, брат.

— Неужели, моя милая сестричка? Говорю тебе — Сеймур метит высоко. Он зарится на принцессу Елизавету, и кто знает, может быть, он и получит ее. Если король не решит его казнить, чтобы избавиться от своей королевы. Ты ведь помнишь, что Сеймур одно время поглядывал на ее величество. Над господином Томасом Сеймуром, так же как и над нами, навис топор палача, несмотря на то, что король зовет его братом. Так что, дорогая сестра, мечтая об одном мужчине, не забывай поглядывать па других. Будь храброй. Будь умной. Люби Томаса Сеймура, если хочешь, но не упусти возможность вернуть своему роду былое могущество, добившись благосклонности его величества. Говорю тебе, он... созрел для того, чтобы его обольстили. А женщины из нашего рода лучше всех преуспели в этом деле.