– Когда-нибудь он все же будет вести себя как взрослый. А пока что могу только поклясться, что в девочек он не стрелял никогда. Так что ты в безопасности.

Я несколько секунд смотрела на него, затем перевела взгляд на Нэйтана, потом снова на пастора Стина и наконец на Гранта.

– Иди, – Грант кивком указал в сторону Нэйтана, – все будет в порядке.

Вопреки всякому здравому смыслу я расправила плечи и поплелась к задним рядам, не выпуская из виду пустой стул рядом с местом, на котором сидел сын пастора. На подходе я услышала громкий голос Гранта, обращавшегося к аудитории. Он звучал так властно – я еще никогда не слышала у него подобной интонации. Я недолго понаблюдала, как другие дети реагируют на его наставления, но уже самого тона мне было достаточно.

Вдруг ниоткуда появился слюнявый шарик и приклеился мне прямо на лоб, чуть выше очков.

Сын пастора вскочил и крикнул:

– В яблочко! Смотрите все, смотрите! Я уложил четырехглазую жирафиху на месте!

Жирафиха. Так меня еще никто не называл, хотя прозвище было придумано не без причины – высокая, неуклюжая, с небольшим иксообразием, неправильным прикусом и высоким лбом, я и вправду напоминала жирафиху. По словам мамы, этим я пошла в отца.

– В детстве он тоже был высоким и долговязым, – как-то сказала она мне. – Но изменился… когда вырос.

После ремарки Нэйтана зал разразился хохотом.

Я замерла, памятуя, как спокойно и непринужденно вел себя Грант, когда сын пастора запульнул в него шариком. Я хотела быть такой же невозмутимой, но быстро поняла, что не смогу. Разрыдавшись, я щелчком сшибла шарик со лба и метнулась к выходу.

– Мэделин! – прокричал мне вслед Грант. – Постой!

Я остановилась – не потому, что он сказал мне «Постой!», а потому, что назвал меня по имени. Несколько минут назад Грант представил меня как свою дочь, а теперь в первый раз назвал меня иначе, чем просто «детка».

– Не уходи, – продолжал Грант.

Я застыла на месте, не оборачиваясь. Повисла неловкая пауза, и я поняла, что все уставились на меня. Сзади приближались шаги. Секунду спустя Грант обнял меня. Он наклонился и прошептал так тихо, что только я могла услышать его:

– Мне очень жаль. Но если ты сейчас уйдешь, пиши пропало. Ни один из этих детей никогда не будет тебя уважать. Поверь мне, лучшее, что ты можешь сделать, – это развернуться, дойти до своего места и сесть рядом с этим негодником. Вот это поставит его в тупик. Ты согласна? Я собираюсь поговорить с пастором Стином, и, думаю, у меня есть идея, как все исправить, так что тебе вовсе не стоит стыдиться.

Меня одолевало огромное желание убежать куда подальше и больше никогда не показываться на людях. Но в то же самое время мне очень хотелось верить: Грант знает, что говорит.

– Ты уверен? – прошептала я в ответ.

Он ласково улыбнулся и похлопал меня по спине.

– Я твой новый папа, малышка. Доверься мне.

Я сделала глубокий вдох, медленно обернулась и заставила себя подойти к пустующему месту.

Прежде чем я села, Нэйтан алчно улыбнулся, засунул маленький кусочек бумаги в рот и начал жевать.

– Эй, – прошептал он, – спорим, с такого близкого расстояния я смогу попасть тебе в ухо?

– Только попробуй, – прошипела я, нарочно не смотря в его сторону, и уставилась на Гранта, который снова оказался у входа в зал и сейчас разговаривал с отцом Нэйтана.

Пастор кивал и периодически смотрел то на сына, то на меня. Когда они с Грантом закончили, мой отчим сел в конце первого ряда, а пастор Стин пошел в середину зала.

– Ну, по крайней мере, вы чуть-чуть успокоились, – пошутил он. – Добро пожаловать в воскресную школу. Как вы можете видеть, сегодня к нам присоединились еще двое друзей.

Пастор кратко представил меня и на одном дыхании выпалил:

– И Грант, ее отец. Он добровольно присоединится к нам на некоторое время – поможет сделать так, чтобы час занятий прошел с пользой для нас всех. Итак, начнем с обсуждения. – Он сделал паузу и оглядел комнату, убедившись, что все взгляды обращены к нему. – Хотите – верьте, хотите – нет, но наш новый друг Мэдди – часть моего сегодняшнего урока. И мой сын Нэйтан.

– Я? – воскликнули Нэйтан и я почти в унисон.

Пастор махнул рукой – как будто мы с ним пошутили.

– Мэдди и Нэйтан, почему бы вам не выйти сюда и не встать рядом со мной, чтобы вас мог видеть каждый?

Мы обменялись озадаченными взглядами и неохотно вышли вперед. Пастор Стин ждал. Когда мы подошли, он взял нас за руки, так что мы оказались рядом.

– Итак, позвольте мне задать вам задание: опишите чувства Мэдди, когда Нэйтан стрельнул в нее шариком.

Он ждал, но никто не хотел отвечать.

– Кто-нибудь?

Несколько детей подняли руки.

– Она расстроилась, – сказал один.

– Нет, разозлилась, – возразил другой почти сразу. – Безумная Мэдди[6].

Пара детей засмеялись, но пастор тут же велел им замолчать.

Одна из девочек постарше предположила:

– Ну, она заплакала, так что, наверное, расстроилась. Но и смутилась. Я бы на ее месте точно смутилась. Мне было ее очень жалко, я и сама была готова расплакаться.

Пастор кивнул:

– Все дали замечательные ответы. Уверен, наша Мэдди испытывала все эти чувства. Поднимите руки те, кто задумался, что бы сделал на ее месте, если бы в него выстрелили шариком на виду у десятка незнакомых людей.

Несколько детей подняли руки сразу же, большинство присоединились к ним через пару мгновений.

– А теперь поднимите руки те, кто хотел бы оказаться на ее месте, – произнес пастор.

Все тут же опустили руки.

Пастор стал говорить тише:

– Не буду просить вас поднимать руки, но сколько из вас смеялись над Мэдди?

Он не стал никого поднимать с места и дал всем время помучиться угрызениями совести.

– Ну и наконец, поднимите руку, если считаете, что круто быть по ту сторону соломинки, быть тем, кто унижает и издевается над другими.

И снова никто не поднял руку.

– Я рад. Потому что сегодня я хочу научить вас всех золотому правилу: поступай с другими так, как хотел бы, чтобы поступали с тобой. Можно переформулировать это правило так: не делай другим того, чего не хотел бы, чтобы другие сделали тебе, – проговорил пастор и снова сделал паузу. – А теперь давайте поприветствуем Мэдди и Нэйтана дружными аплодисментами за их актерскую игру, достойную премии «Оскар».

Все уставились на пастора, так и не хлопнув в ладоши.

И вдруг та девочка, которая уже высказалась по поводу моих чувств, заговорила снова:

– То есть они что, все это просто сыграли?

– Неужели ты думаешь, что я позволю такому случиться в воскресной школе? Конечно, нет, если это не часть спектакля. Да и потом, ты бы села рядом с тем, кто плюнул тебе в лицо, как ни в чем не бывало? Подозреваю, что нет – только если вы друзья и просто сыграли свои роли. Похоже, нам удалось всех вас разыграть! Уверен, вы все подумали, что Нэйтан просто был… Нэйтаном, в общем. Но нет. Не в этот раз, ведь правда, Нэйтан? – подмигнул пастор сыну.

– Нет, – робко ответил Нэйтан с интонацией скорее вопросительной.

Его отец одобрительно улыбнулся:

– Нет. Не мой Нэйтан. Мой сын не стал бы делать такие обидные вещи, потому что знает: если бы стал, у нас был бы с ним очень серьезный разговор в офисе пастора Стивенса, и он бы оказался под домашним арестом по меньшей мере на месяц. – С этими словами пастор обнял Нэйтана крепко-крепко, как будто пытался привлечь его внимание к тому, что только что сказал. – А как вам слезы Мэдди? Это ж форменный Ниагарский водопад. Высший класс. Это ты так дома научилась притворяться, что плачешь, Мэдди?

Я быстро взглянула на пастора, не зная, что ответить, а затем посмотрела туда, где сидел мой отчим. На лице Гранта сияла улыбка. Он почти незаметно кивнул мне.

– Ну да, – промямлила я.

Пастор Стин оглядел детей в зале:

– Видите? А теперь, ребята, я серьезно, давайте похлопаем этим двоим, прежде чем они сядут обратно на свои места.

Пастор захлопал, и все присоединились к нему.

Когда аплодисменты стихли, мы с Нэйтаном поплелись на свои места в заднем ряду и сели. До самого конца занятия мы не проронили ни слова, хотя пару раз обменялись взглядами. Я внимательно слушала пастора – было видно, что Стин не имеет опыта преподавания, но мне очень понравился его тезис о том, что нужно быть добрым к другим людям. К моему удивлению, многие из тех, кто на первый взгляд показался мне шумным и неприятным, тоже жадно впитывали его слова. В моменты же, когда степень внимания ослабевала, пастор спокойно обращался к Гранту со словами вроде:

– А теперь я на пару минут передам слово мистеру Мак Фэддену!

И тогда мой отчим вставал и делал все, что требовалось, чтобы восстановить внимание. Обычно хватало единственного ладно скроенного вопроса тому, кто создавал шум. А одного из детей, рыженького с задних рядов, Грант даже вызвал на свое место, чтобы тот поделился своим богатым личным опытом и объяснил, с чего вдруг такая обширная дискуссия. После этого в зале воцарилась тишина. Не знаю, потому ли, что детям действительно было интересно выслушать комментарии этого мальчика, или потому, что никто не хотел идти к доске следующим… Но ведь сработало!

Под конец нашего часового занятия краем глаза я заметила, как Нэйтан Стин теребит в руках клочок бумаги, и тут же испугалась, что урок своего отца он проигнорировал и собирается опять обстрелять меня шариками. Но он вытащил карандаш из кармана, начал строчить, и в конце занятия, прежде чем я успела встать, на моих коленях оказалась записка. Нэйтан молча смотрел на меня, словно очень хотел, чтобы я прочитала. Я взяла записочку в руки. И вот что в ней было:

Папа был прав. Я вел себя как свинья. Может, мы никогда не будем друзьями, но я все равно хочу извиниться. Прости меня, ладно? Обведи тут ДА или НЕТ.

Я подняла глаза и увидела, как Нэйтан нервно протягивает мне карандаш. Я взяла его, быстро обвела нужный вариант и передала все назад.