Кевин Милн - Шесть камешков на счастье

– Да так… о разном, – отвечаю я. – Знаешь, не хотят мозги мои отдохнуть.

– Это наследственное, – удовлетворенно кивает дедушка. – Твой отец был таким же. Ты унаследовал это от него, а он от меня, так что вини меня, если хочешь.

– Обычно я могу отключаться, если нужно, но в последнюю ночь как-то не получилось. Я просто не могу перестать думать о…

Дедушка долго выжидает, прежде чем пытается закончить мою мысль:

– О твоем отце?

– Да, – говорю я так тихо, что едва сам себя слышу. – И о многом другом.

– Поделишься со мной?

– Не хотелось бы, – отмахиваюсь я.

Дед вопросительно вскидывает брови и расплывается в улыбке:

– Справедливо. Ты уже завтракал?

– Так рано? Нет, конечно.

– А вот мой желудок говорит, что самое время перекусить. Не возражаешь, если я что-нибудь приготовлю? Бьюсь об заклад, дюжий парень вроде тебя никогда не против поесть.

Конечно, я умираю с голоду!

– Да, я бы перекусил. Что ты хочешь приготовить?

– Ну, надо посмотреть, какие продукты есть. Думаю, яичницу с беконом, мясо с овощами и, может быть, оладьи с сиропом, – расписывает дедушка.

– Блинчики?

– Нет, оладушки. Почти то же самое, но с более классным названием. Как тебе идея?

– Нравится, наверное, – пожимаю я плечами.

Дед похлопывает меня по руке.

– Что ж, давай проверим.

В течение следующих тридцати минут мы бок о бок готовим. В результате у нас столько еды, что можно накормить всю мою футбольную команду. Все это время мы не переставая болтаем, удивляя друг друга то одним, то другим. К моему изумлению, разговор течет не менее гладко, чем сироп для блинчиков из свежеоткупоренной бутылочки. И постепенно я понимаю, что почти совсем не знаю своего дедушку. Они с бабулей живут так далеко, что мы видимся отнюдь не часто. Обычно они приезжают раз в год, всего на пару-тройку дней, а несколько лет и вовсе не приезжали. Может быть, если бы не было между папой и дедушкой этого неловкого молчания, последний навещал бы нас чаще. Во всяком случае, теперь, когда мы одни в кухне, треплемся и готовим, у меня такое чувство, словно я знаю его, на самом деле ничего о нем не зная. Если, конечно, в этом есть хоть какой-то смысл.

Потом мы садимся завтракать, и разговор снова возвращается к тому, с чего начался.

– Ну, так ты поделишься со мной своими мыслями? – спрашивает дедушка.

Я втыкаю вилку в стопку блинов – ой, простите, оладушек.

– Какими именно? Поделюсь, но сначала ответь мне на один вопрос, – подмигиваю я ему.

– Идет, – сразу же подхватывает интонацию дедушка. – Валяй!

– Хм, ладно, – отвечаю я. Как бы так сформулировать вопрос, чтобы при этом не показаться чересчур назойливым?.. – В общем, мне всегда было любопытно, почему вы с папой… ну… не очень-то ладили?

Дед удивлен. Не то чтобы его застал врасплох мой вопрос – скорее то, что я вообще это заметил.

– Это он сказал тебе, что мы не ладили?

– Нет. Просто я вроде как сам догадался. Даже когда ты приходил в гости, вы с папой почти не разговаривали. А если и разговаривали, то как-то странно, – честно делюсь я своим ощущением.

– Тай, я очень любил твоего папу. Он был прекрасным человеком, замечательным отцом и мужем. У него была замечательная работа. И прекрасная жизнь.

– Я знаю. Но ты ведь не ответил на мой вопрос.

Мгновение он молчит.

– Ты мне задал самый трудный вопрос на свете. Честно говоря, я даже не уверен, что смогу на него ответить.

Он останавливается перевести дыхание.

– Ты когда-нибудь клал камешек перед ручейком воды? Так вот, даже самый маленький камешек может разделить ручеек на два отдельных потока. Иногда они обходят его и снова соединяются, а иногда каждый течет дальше сам по себе. Думаю, со мной и Нэйтаном было что-то подобное: на нашем пути встало препятствие, и мы так и не смогли соединиться вновь.

Дед накалывает на вилку ломтик бекона и откусывает кусочек.

– Впрочем, в этом моя вина. Долгое время я думал, что Нэйтан – блудный сын, и просто ждал его возвращения. Но в какой-то момент – видимо, слишком поздно – до меня дошло, что, возможно, это я блудный отец. Я сделал все, что мог, чтобы наладить наши отношения, и в некоторой степени они наладились. Но между мной и твоим отцом всегда оставалась какая-то недосказанность, и мы так никогда и не смогли до конца сблизиться.

– А в чем был камень преткновения? – спрашиваю я.

Дед пытается улыбнуться:

– Все это было очень давно, Тай. И подробности не самые приятные. Не стоит и говорить. К тому же теперь моя очередь задавать вопросы. – Я выжидательно смотрю на него. – Я выполнил свою часть обещания. Ну, ответь мне, из-за чего же ты не спал всю ночь?

И ничего не происходит…

– Из-за футбола, – отвечаю я.

Дед снова удивленно вскидывает брови, но уже не так сильно, как в прошлый раз.

– Футбола? А что не так с твоей футбольной карьерой? – спрашивает он.

– Ничего. Только то, что вчера я решил ее закончить. Еще до того, как лечь спать, написал сообщение тренеру.

– Тай, но зачем, зачем ты это сделал? – изумляется дедушка. Интересно, что он имеет в виду: почему я ушел или почему написал тренеру? Наверное, первое.

– Я еще не решил однозначно. Вот почему я всю ночь не спал – пытался понять, – отвечаю я.

– Мне казалось, тебе действительно нравится играть в футбол… – Он все еще недоумевает.

– Да, я обожаю играть в футбол.

– Тогда зачем бросать?

Я очень хотел бы не знать почему, но, к сожалению, знаю точно. Или, по крайней мере, я сократил количество причин до одного конкретного повода, хотя и не могу в полной мере сделать из него нормальную, логичную для окружающих причину.

– Все непросто, – бормочу я. Угу, прямо библейская истина!

– Это из-за того, что случилось с твоим отцом? – спрашивает дедушка.

Чтобы понять, что происходит в моей голове, нужно очень сильно постараться, так что лучше даже не начинать. Я просто киваю и говорю самое правдоподобное, на что способна моя фантазия:

– Папа был моим самым преданным фанатом. Он научил меня играть, еще когда я был ребенком. Теперь просто нет смысла продолжать, ведь рядом нет его, чтобы меня подбадривать.

Я смотрю на еду и понимаю, что уже не голоден. Мысленно готовлю себя к тому, что сейчас дед начнет меня уговаривать, убеждать, что надо как следует подумать, или просто сочтет мою отговорку дурацкой. Но он произносит фразу, от которой мое настроение резко падает:

– Что ж, яблоко от яблони…

– Ч-что?

– И он решил уйти из футбольной команды в выпускном классе.

Вот как!

– Ммм… – Мой словарный запас оскудел до полного исчезновения.

Дедушка кладет свои приборы и смотрит на меня пристально. Морщины на его лбу становятся глубже.

– Ты что, не знал?

Нет, черт возьми, я притворяюсь. Это мне просто так весело, что сердце вот-вот из груди выскочит!

– Я всегда думал, что папина футбольная карьера продолжалась всего три года…

– Не совсем так.

– Так что, получается, он вступил в команду еще в четвертом классе? – недоумеваю я.

– Прости, Тай, я думал, ты знаешь, – пожимает он плечами.

– Почему он ушел? – В конце концов, не потому же, что его отец внезапно ушел из жизни!

Дед колеблется, и у меня складывается впечатление, что он пытается получше сформулировать свой ответ.

– Ну… Я думаю, все дело в выборе. Иногда приходится делать выбор, и нужно с этим жить. Так вот, Нэйтан просто предпочел заниматься любимым делом.

Я кладу себе на тарелку кусочек масла и интересуюсь:

– Он жалел об этом?

– Не знаю, Тай. Совершенно не знаю.

Арлин Трани

23 октября

Я стояла в очереди на почте – собиралась отправить посылку моему сыну, он служит в Ираке. Сотрудник почты меня торопил, так как они собирались закрываться. Сумма к оплате составила 70 долларов, а у меня было только 40. Но следующим в очереди стоял Нэйтан Стин – и он доплатил за меня. Это так меня растрогало! Нэйтан поступил очень благородно!

«Когда все аплодисменты стихли, стадион пуст, когда все газеты уже сообщили о знаменательном событии, когда вы наконец один в своей комнате, а чемпионский кубок занял почетное место на комоде, когда вся шумиха улеглась, остается лишь уверенность, что следует прожить жизнь достойно и дальше делать все, чтобы наш мир стал лучше».

Я смотрю на эти слова на бумажном листе, но не вчитываюсь. Сегодня мне не нужно читать по бумажке – за минувшие сутки я прочла свою речь множество раз, так что, кажется, и во сне смогла бы ее пересказать, причем в каком угодно порядке.

Не стоит и говорить – в последние дни я почти не спала.

Сейчас мы на кладбище. Я стою у края могилы. Толпа родственников рассеялась, и теперь остались самые близкие и друзья. Говорить во время церковной службы мне не хотелось, но я подумала, что должна сказать несколько слов хотя бы здесь – по крайней мере, ради своих детей для наглядности, что со мной все будет в порядке.

– Нэйтан любил повторять эти слова, – продолжаю я. – И хотя они принадлежат звезде футбола Винсу Ломбарди, для моего мужа они служили руководством к действию. Каждый день Нэйтан пытался сделать мир лучше. Причем у него получалось творить столько хорошего, что казалось, будто он делал это шутя. Но ему приходилось отнюдь не легко. Дарить людям доброе отношение было его бескорыстной обязанностью. И добрыми своими делами он осветил жизни многих…

Ну вы только послушайте: я говорю, как и все, кто сегодня говорил про моего мужа, – будто все, что он когда-либо делал в своей жизни, было с целью служения людям, словно это он себе работенку такую выбрал. Наверное, так им казалось со стороны, но я-то знаю лучше, и Нэйтан тоже. Он не ставил себе цели совершать больше шести хороших поступков в день. Иногда ему удавалось перевыполнить план, но бывали дни, когда и шести-то не набиралось. И не хочу преуменьшить заслуги Нэйтана, потому что просто обожаю его за них, – но обычно добрые поступки ему совершенно ничего не стоили. Сколько секунд нужно, чтобы в дождь придержать перед кем-то дверь или позволить другому автомобилисту занять удобное место на парковке, даже если ты приехал раньше? Конечно, были и вещи, на которые требовалось времени больше, но это были скорее исключения.