Переведя взгляд с сэра Джона на его супругу, Луиза заметила, что леди Форрестер больше не слушает ее; однако упоминание о ее племяннике Эдуарде отвлекло ее от грез, и в течение нескольких минут она сидела, устремив свои прекрасные глаза на гостью, и слушала ее рассказ о том, как Эдуард выручил ее: организовал ее путешествие, заказал место на пароходе от Каира и уговорил дядю и тетю взять ее с собой посмотреть раскопки. Без его помощи она бы просто пропала.

Однако дядя и тетя оказались гораздо менее раскованными, чем их племянник, и с каждой минутой Луиза все больше убеждалась, что ее мечты об интересных беседах, смехе, всей той дружеской, легкой атмосфере путешествия, о которой так часто говорили они с Джорджем, обсуждая предстоящую поездку, совершенно не совпадают с представлениями Форрестеров.


Анна подняла глаза от дневника. Ее сосед, казалось, спал. Поверх спинки кресла предыдущего ряда ей был виден экран телевизора; судя по всему, внимание большинства пассажиров было сосредоточено на фильме. Потихоньку, стараясь не задеть сидящего рядом человека, Анна попыталась хоть чуточку расправить изнемогающее от неподвижности тело. Интересно, сколько она еще выдержит, прежде чем разбудить соседа и попросить дать ей возможность выйти в туалет? Повернув голову, Анна посмотрела назад, в хвост самолета, где располагались уборные. Перед их дверьми стояла очередь. Далеко внизу за толстым стеклом иллюминатора переливалась цветами Африки – багрянцем, охрой и золотом – земля. Внутренне дрожа от волнения, Анна долго смотрела вниз, затем откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза. Еще немного, еще совсем немного…

Спать было невозможно.

Она снова открыла дневник, чтобы погрузиться в описание приключений Луизы и забыть о неудобствах своего собственного путешествия. Перелистывая страницы, исписанные убористым наклонным почерком, она рассматривала рисунки, сделанные теми же пером и чернилами, выцветшими от времени до светло-коричневого цвета.

«Хассан привел мулов на рассвете, чтобы нам не пришлось путешествовать в самое жаркое время суток. Он погрузил все мои рисовальные принадлежности в навьюченные на мулов корзины и за все время не произнес ни единого слова. Я боялась, что он все еще сердит на меня за мою бестактность и непонимание его роли, однако решила не заводить разговора на эту тему. Напротив, я позволила ему помочь мне сесть на мула, также не произнеся ни единого слова извинения или упрека за его дерзость. Один раз он поднял на меня глаза, и я увидела в них гнев. Затем он отошел, подобрал повод вьючного мула, сел на своего, и мы тронулись в путь. Все время путешествия до долины прошло в молчании».

Анна оторвалась от чтения, потерла уставшие от напряжения глаза. Судя по всему, Луизе приходилось не слишком сладко с этим Хассаном. Она перевернула несколько страниц.

«Сегодня я видела его снова – не более чем просто смутно обрисовавшуюся в жарком мареве фигуру. Высокого мужчину, который с минуту стоял неподалеку, глядя на меня, затем исчез. Я позвала Хассана, но он спал, и к тому времени, как он подбежал ко мне, высокая фигура словно растворилась в воздухе, дрожащем от жара раскаленного песка. Тень в том месте, где стоял мой мольберт, была темной по контрасту со всем окружающим, однако там, в долине, ему негде было укрыться. Я начинаю испытывать страх. Кто он и почему избегает приближаться ко мне?»

Это было захватывающе. Захватывающе и таинственно. Анна подняла глаза и даже вздрогнула, увидев стоящую перед ней стюардессу с кофейником на подносе. Сосед слева, не обращая внимания на стюардессу, с явным интересом смотрел вниз, на дневник, лежащий на коленях Анны.

Она закрыла его, сунула в сумку, взяла свой поднос и поставила его к себе на колени. Сосед уже смотрел в другую сторону. За стеклом иллюминатора солнце все ниже и ниже клонилось к горизонту.

Сосед слева, казалось, опять заснул. Анна, нашарив в сумке дневник, раскрыла его наугад, и в глаза ей бросились слова:

«Я начинаю любить эту страну…»


Луиза положила перо и устремила взгляд на темную реку за окном. Решетчатые ставни были распахнуты, чтобы в каюту могли свободно вливаться запах реки, тепло ночного воздуха, случайное дуновение холодного ветра из пустыни. Все это просто очаровывало ее. Луиза прислушалась.

В остальных каютах было тихо. Даже команда спала. Подобрав юбки, Луиза на цыпочках подошла к двери и открыла ее. Трап, ведущий на палубу, был довольно крутым. Осторожно вскарабкавшись по нему, Луиза как бы вынырнула из освещенной каюты в темноту. Немного привыкнув к ней, она различила перед мачтой темные силуэты спящих людей.

Один из них вдруг коротко всхрапнул и перевернулся на другой бок. Еще одно дуновение холодного воздуха донеслось с берега, принеся с собой шорох пальмовых листьев.

Вверху, над головой, на иссиня-черном небе сияли немыслимо громадные звезды.

Уловив какое-то движение за спиной, Луиза обернулась. Ноги Хассана были босы, поэтому она не услышала, как он подошел.

– Миссис Шелли, вам лучше бы вернуться в вашу каюту. – Его слова прозвучали не громче, чем шепот ветра в зарослях тростника.

– Внизу слишком жарко. И потом, эта ночь так прекрасна, что было бы жаль не окунуться в нее.

Она увидела его улыбку – яркую белизну зубов на темном, почти неразличимом лице.

– Ночь – время любовников, миссис Шелли.

Со вспыхнувшим лицом она отступила на шаг, пальцы лежавшей на перилах руки так и вцепились в полированное дерево.

– Ночь – также и время поэтов и художников, Хассан. – Произнося это, она прислушивалась к доносящимся снизу звукам. Ее сердце толчками колотилось в груди.


Сосед слева снова уставился на дневник Луизы, Анна едва ли не физически ощущала это. Она вздохнула. Он начинал раздражать ее. Его взгляд был вторжением на ее территорию. Если он не способен поддержать самую элементарную, ни к чему не обязывающую беседу, ему не должно быть никакого дела до того, что она читает! Закрыв дневник, она заставила себя улыбнуться спинке кресла перед ней.

– Теперь уже недолго. – Она повернулась к соседу. – Вы тоже в круиз?

А он привлекательный мужчина, внезапно поняла она, но едва успела додумать эту мысль до конца, как его лицо словно бы закрылось, стало жестким, из глаз исчезло теплое выражение.

– Да, но сильно сомневаюсь, что в тот же самый, что и вы. – Его выговор слегка напоминал шотландский или ирландский, однако точнее определить Анна не сумела, поскольку это было все, что он сказал. Он устроился поудобнее, отвернувшись от нее, и, откинув голову на спинку кресла, вновь закрыл глаза.

Анну охватил и гнев и досада. Нет, каков! Да как он смеет! Резко отвернувшись к иллюминатору, она стала смотреть вниз и удивилась, обнаружив, что там, внизу, уже стемнело. Вдруг вдали она различила какие-то огни. Должно быть, это уже Луксор.

К тому моменту, как Анна прошла паспортный контроль и выудила свой чемодан из общего багажа, она чувствовала себя совершенно измученной. Хмуро отмахнувшись от вопящих и жестикулирующих людей, предлагавших себя в качестве носильщиков, она встала в очередь на автобус.


«Белая цапля» была не велика. В рекламной брошюре Анна видела фотографию колесного парохода времен королевы Виктории, помещенную на отдельной странице, особняком от снимков всех остальных принадлежавших компании судов. Там же излагалась его история, с указанием возраста и подробным описанием всех его достоинств, одним из которых являлась его избранность: на нем могли путешествовать всего восемнадцать пассажиров. Анна подозревала, что даже пытаться попасть в их число – дело безнадежное, но все же решила предпринять эту попытку, потому что, по всей видимости, ей вряд ли удалось бы найти что-либо более похожее на тот пароход, на котором плыла Луиза от Каира до Луксора. К ее несказанному восторгу и изумлению, ей ответили, что один из предполагавшихся пассажиров отказался от места, и: таким образом Анна получила права на одну из двух имеющихся одноместных кают.

Быстро обведя взглядом автобус, она не обнаружила своего соседа по самолету. Она не сумела определить, жалеет об этом или, напротив, рада. Ее задела его неучтивость, однако, с другой стороны, ей было бы приятно увидеть хоть одно знакомое лицо среди стольких чужих. Она прошла в самый конец автобуса и села, положив на незанятое соседнее место сумку и фотоаппарат. Она единственная, кто путешествует одна? Похоже на то. Все остальные сидели парами, и возбужденный разговор еще более оживился, когда дверь закрылась и автобус тронулся. Внезапно почувствовав себя одинокой и беззащитной, Анна уставилась в темноту за окном – и вдруг испытала ощущение, похожее на шок и заставившее ее мгновенно забыть все свои мысли об одиночестве: за отражениями в автобусных окнах ей удалось разглядеть снаружи пальмы и человека в белом тюрбане, возвышающегося на спине маленького ослика, трусящего по обочине дороги.

Трехпалубный пароход с двумя огромными колесами по бокам ждал путешественников в одном из пригородов. Их встретили горячими полотенцами для рук, напоили сладким фруктовым соком и вручили ключи от кают.

Каюта Анны оказалась маленькой, но вполне подходящей; ее чемодан уже стоял на полу посередине. Анна с интересом огляделась. Односпальная кровать, тумбочка со старомодного вида телефоном внутренней связи, туалетный столик и узкий шкаф. Конечно, не роскошно, но по крайней мере ей не придется делить все это с посторонним человеком. Бросив сумку и фотоаппарат на кровать, она закрыла дверь и подошла к окну. Раздвинув занавески и открыв ставни, она попыталась было выглянуть наружу, однако берег был погружен в темноту. К своему разочарованию, она так ничего и не сумела разглядеть. Анна снова задернула занавески. Пассажирам сказали, что ужин будет подан через полчаса, а наутро их перевезут на другой берег Нила и начнется их первая поездка – в Долину царей, или Долину гробниц, как ее называла в своем дневнике Луиза. Анна почувствовала, как ее охватывает волнение.