После развода друзья Феликса, как ни странно, были очень внимательны к ней, старались ее поддержать, возможно, понимая, что произошло нечто незапланированное, неожиданное, и искренне жалели ее, но все как один, произнося сочувствие, неловко замолкали. И когда она поняла, насколько мало у нее собственных друзей, ей стало еще более одиноко. Как ни странно, прежде чем положить трубку, каждый говорил одно и то же:

– Тебе надо съездить куда-нибудь.

И вот теперь Филлис советовала то же самое:

– Тебе надо начать с того, чтобы съездить куда-нибудь, Анна, дорогая моя. Оценить обстановку. Новые места, новые люди… А потом, когда вернешься, ты продашь этот дом. Ведь он был тюрьмой для тебя.

– Но, Фил…

– Нет, Анна. Не спорь. Ну, может быть, насчет дома еще ладно, но насчет путешествия – и слышать не хочу никаких возражений. Феликс брал тебя с собой в такие места, где тебе приходилось только сидеть в шезлонге возле какого-нибудь бассейна и смотреть, как он ведет деловые разговоры. Тебе нужно, тебе просто необходимо отправиться в какое-нибудь захватывающее место. И я даже знаю куда: ты должна поехать в Египет.

– В Египет? – Анна почувствовала, что пол уходит у нее из-под ног. – Почему именно в Египет?

– Потому, что ты все свое детство проболтала о Египте. Никаких других тем для тебя просто не существовало. У тебя были книги о Египте. Ты рисовала пирамиды, верблюдов, ибисов и при каждой нашей встрече прямо-таки терроризировала меня, требуя рассказать что-нибудь о Луизе.

Анна кивнула.

– А ведь ты права! Как странно, что я столько лет не вспоминала о ней.

– Значит, теперь настало время вспомнить. Детские мечты легко забываются. Иногда мне кажется, что люди намеренно забывают их. Отстраняются от всего, что сделало бы их жизнь захватывающей. Думаю, тебе следовало бы съездить туда и своими глазами увидеть те места, которые видела Луиза. Когда несколько лет назад было издано несколько альбомов ее рисунков, знаешь, мне самой захотелось съездить в Египет. Я ведь помогала твоему отцу отбирать работы, вместе с редактором составляла комментарии. И мне так хотелось увидеть все это наяву! Может быть, в один прекрасный день я и соберусь. – Она улыбнулась, глаза ее снова блеснули, и Анна подумала, что, вполне возможно, в один прекрасный день Филлис действительно соберется. – Она была удивительной женщиной, твоя прапрабабушка, – продолжала Филлис. – Удивительной, отважной и очень талантливой.

«Такой, как ты. В отличие от меня». – Анна прикусила губу и не произнесла этого вслух.

Сдвинув брови, она обдумывала сказанное Филлис, сознавая, что похожие на бусинки глаза престарелой дамы так и сверлят ее.

– Ну, что скажешь?

Анна улыбнулась.

– Идея в общем-то соблазнительная.

– Соблазнительная?! Да она просто блестящая!

Анна кивнула.

– На самом деле я раз-другой пробовала уговорить Феликса съездить в Египет, но его это не интересовало. – Она помолчала, ощущая, как где-то глубоко внутри зарождается нечто вроде волнения. В конце концов, почему бы и нет? – А знаешь, пожалуй, я последую твоему совету. Все равно на ближайшее будущее у меня нет ни дел, ни планов.

Филлис откинулась в кресле. Закрыв глаза, она повернула лицо к солнцу, и легкая улыбка скользнула по ее морщинам.

– Хорошо. Значит, на том и порешили. – И, помолчав, она добавила: – Просто райское блаженство. Самое чудесное время года – это осень. Октябрь – мой любимый месяц. – Снова открыв глаза, она взглянула на Анну. – Ты уже говорила с отцом?

Анна покачала головой.

– Он не звонил мне с самого развода. Думаю, он никогда не простит меня.

– За то, что ты рассталась с Феликсом?

Анна кивнула:

– Он так гордился тем, что Феликс его зять… – И с ноткой горечи добавила: – Почти сын, которого у него так никогда и не было.

– Глупец, – вздохнула Филлис. – Он стал просто невозможным с тех пор, как умерла твоя мать. Тому уже добрых десять лет, а он все хуже и хуже! Ну да ладно, постарайся не слишком расстраиваться по этому поводу. Он даст о себе знать. Ты стоишь десятка любых сыновей, какие у него могли быть, и в один прекрасный день он поймет это, могу поручиться.

Анна отвела взгляд, изо всех сил стараясь удержать его на алой плети плюща, извивающейся по стене у края террасы. Она не собиралась плакать. Ей в общем-то следовало уже привыкнуть к холодности отца и его полному равнодушию к пей, его единственной дочери. Шмыгнув носом, она перевела взгляд с плюща на каменные плиты под ногами, изукрашенные замысловатыми узорами старого, высохшего добела лишайника. Вдруг она услышала, что Филлис встала. Подняв глаза, Анна смотрела, как ее двоюродная бабушка направляется к распахнутой застекленной двери, ведущей из террасы в комнату. Когда старая леди исчезла в доме, Анна, нашарив в кармане носовой платок, торопливо промокнула глаза.

Филлис не заставила себя долго ждать. Уже через пару минут она появилась вновь с каким-то пакетом в руках.

– У меня тут есть кое-что, что, пожалуй, может заинтересовать тебя. – Снова усевшись и не глядя на Анну, она положила пакет перед собой на стол. – Когда я занималась просмотром бумаг и альбомов Луизы, просто приходила в отчаяние оттого, что мне не попадается ничего личного. Если и были какие-нибудь письма, похоже, она их уничтожила. В ее архиве не оказалось ничего. А несколько месяцев назад я решила отреставрировать старый письменный стол – кое-где сильно отошла облицовка. – Она помолчала. – Реставратор обнаружил в одном из ящиков двойное дно, а внутри нашел вот это. – Она пододвинула пакет Анне. Анна взяла его в руки.

– Что это?

– Ее дневник.

– Да что ты говоришь! – Охваченная неожиданным волнением, Анна взглянула на пакет. – Но ведь это невероятно ценная вещь!

– Надеюсь, что да. И к тому же интересная.

– Ты читала его?

Филлис пожала плечами.

– Я полистала его, но почерк чересчур уж мелкий, затейливый, а глаза у меня уже не те. Полагаю, тебе следовало бы прочесть это, Анна. Все записи относятся к тем месяцам, что Луиза провела в Египте. А между делом позвони своему отцу. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на упреки и обиды. Скажи ему, что он ведет себя, как идиот, и можешь добавить, что это мое мнение.

Когда Анна уезжала, дневник лежал на заднем сиденье ее машины. Последние пурпурные лучи заката уже угасали, когда она села в машину и, нашарив рукой ключ зажигания, подняла глаза на Филлис.

– Спасибо, что ты есть. Не знаю, что бы я делала без тебя.

Филлис притворно-сердито покачала головой.

– Ты бы отлично справлялась сама, и тебе самой это хорошо известно. Да, вот что: позвони Эдуарду сегодня же. Обещаешь?

– Я подумаю. Уж это-то я тебе обещаю.

И она действительно подумала. Медленно двигаясь по направлению к городу среди сотен машин других лондонцев, возвращавшихся домой после проведенных на воздухе и солнышке выходных, Анна успела вдосталь поразмыслить и о совете Филлис, и о собственном положении. Ей было тридцать пять лет, четырнадцать из которых она провела замужем; она никогда не занималась тем, что можно было бы как-то подогнать под понятие «работа», и не имела детей. Ее руки машинально делали свое дело, ноги нажимали и отпускали педали, а в голове вертелись одни и те же мысли. Ей еще никак не удавалось заставить себя смириться с тем, что Феликс является отцом ребенка другой женщины. У Анны было мало друзей, был отец, презиравший ее, а впереди ей виднелась только ужасающая пустота. В активе же числились Филлис, фотография, сад и, что бы ни говорила Филлис, дом.

Одной из причин, по которой Феликс оставил ей дом, являлся сад. Он был довольно велик для Лондона: на первый взгляд узкий, прямоугольный, по какой-то прихоти того или тex, кто планировал этот дом где-то в восемнадцатом веке, в своем дальнем конце он заворачивал под прямым же углом за стену, отделявшую его от участков других владений. По этой причине садики соседей Феликса были узкими, словно обрубленными, а его участок – вдвое больше, чем казался на первый взгляд. Сад был страстью Анны, тогда как Феликс, насколько ей было известно, никогда даже не заходил в его дальний конец. Он интересовался садом исключительно как местом для развлечения нужных ему людей. Напитки. Барбекю. Воскресный чай. Терраса с жасмином, розами, старыми терракотовыми горшками с кустиками душистых трав – за пределы ее интерес Феликса не распространялся. А за ее пределами были извилистые дорожки, высокие стены, увенчанные решетками, затейливые клумбы с тщательно подобранными по оттенкам цветами, полускрытые листвой скульптуры, любовно выбранные и привезенные из экспедиций по антикварным магазинчикам маленьких городков. Это были владения ее, Анны.

Ее поразило, что, когда при разводе зашла речь о разделе имущества, Феликс особо упомянул сад. Он сказал, что она заслужила его всеми своими вложенными в него трудами. Это было лучшим из всего, что он когда-либо говорил ей на эту тему.


– Папа… Мы можем поговорить? – Прежде чем взять трубку и набрать номер, Анна минут десять просидела на краю кровати возле телефона.

Несколько мгновений ответа не было, затем в трубке раздалось:

– Не думаю, что у нас много тем для разговора, Анна.

Она прикусила губу.

– А ты попытайся себе представить, что мне плохо. Что мне грустно, одиноко. Что я чувствую себя несчастной и просто нуждаюсь в тебе.

– Мне трудно себе представить, чтобы ты нуждалась во мне, – холодно прозвучало в трубке. – В конце концов, тебе ведь не понадобился мой совет относительно развода.

– Твой совет? – Ее прямо-таки захлестнула волна ставших уже привычными эмоций: гнева, возмущения, потом беспомощности. – А почему я должна была советоваться с тобой?

– Это было бы проявлением учтивости с твоей стороны.