Наблюдая, как она отреагировала на одно его прикосновение, Дэйр испытал чисто мужскую ярость. Знала ли эта жена-девственница причину такого своего страстного отклика? Нет, наверняка совсем не знала, и, поняв это, он снова молча отругал себя за то, что позволил себе это невинное удовольствие. Ее очевидная уязвимость была еще одним доказательством того, что между ними протянулась никогда ранее не признаваемая, едва заметная нить доверия. Элис не могла ни о чем догадаться по неопытности, но он-то сразу все понял. Безумие. Это безумие. Тем не менее, он не мог разорвать эти узы (по правде говоря, он и не хотел их полностью разрывать — разве что немного ослабить).

Обычно Дэйр не считался с правилами, которыми руководствовались другие, но там, где дело касалось Элис, все было иначе. Уголок его рта приподнялся в циничной самоуверенной усмешке. Он давно понял, что ореол опасной таинственности притягивает к нему даже самых надменных женщин. Почти без всякого усилия со своей стороны он мог добиться практически любой женщины, которую желал, кроме той, которую он жаждал более всех. Элис — единственная — была недоступна, запретна для него. Он успокаивал себя тем, что такова тайна ее обаяния. Безусловно, если он удовлетворит свою страсть к этому нежному созданию, жажда будет утолена и больше не станет его томить. Тщетная надежда, но, к счастью, он об этом не узнает.

С лица Дэйра исчез малейший след насмешки, а появившаяся улыбка была столь очаровательна, что Элис стало только хуже. Эта редкая улыбка была исполнена обещания запретных восторгов и соблазна недозволенных наслаждений. Она была так соблазнительно привлекательна! Зеленые глаза внезапно широко раскрылись. Так вот какова его улыбка, против которой не могла устоять ни одна женщина. Наверное, ей тоже не удалось бы ему отказать. Никогда раньше она так сильно не поддавалась его очарованию. Она почувствовала (к стыду замужней женщины), что и с ней может случиться такое. Запоздало обороняясь, она потупила взор. Но, даже глядя вниз на землю, на ровные грядки, она чувствовала его присутствие. Не удивительно, что женщины роятся вокруг него, как пчелы в улье. Элис старалась сопротивляться, как могла (иногда ей удавалось), но на самом деле ее всегда тянуло к Дэйру. Ей казалось удивительным, что ни разу раньше она не выдала своей преступной тяги к тому, кто бы должен быть ей братом.

Когда она была еще совсем ребенком, Дэйр вместе со старшим братом Габриэлем прибыл к ним в замок к ее отцу, своему опекуну. Она росла, считая обоих мальчиков братьями, но со временем обнаружила, что не может наладить с Дэйром такие же товарищеские отношения, что сложились у нее с тихим и нежным Габриэлем. Не в состоянии больше прятаться от вызывающего взгляда дерзких голубых глаз, она обратила свое лицо к рыцарю, столь долго отсутствовавшему. Легкая морщинка, перерезавшая лоб, придала ее лицу выражение немой мольбы.

Дэйр увидел, как ее зеленые глаза расширились и стали глубокими, как будто приготовились поглотить его в свою бездну. Только чувство вины за то, что он, опытный мужчина, пробует свои чары на наивной девушке, и сознание того, что жестоко и дальше использовать ее беспомощную наивность, не позволили ему взять награду, которой он недостоин. С любой другой женщиной у него не было бы сомнений, но не с Элис, ни в коем случае не с Элис. Усмешка опять появилась на его устах, но теперь она отражала его собственные проблемы. Без сомнения, его семья, отвергнувшая его, заслуживала плохого к ней отношения. Прожженный до мозга костей, он нимало не заботился ни о чем и ни о ком, кроме этой маленькой, но пламенной девушки. Беспокоясь и тревожась за нее, он взял на себя смелость предупредить о тех опасностях, которые таятся в ее страстной натуре.

— Однажды обязательно настанет день, когда вы испытаете необходимость разделить вашу страсть с мужчиной, иначе вас сожжет внутренний огонь и ваша привлекательность превратится в пепел. — Пронзительные слова плавно текли сладким медовым потоком, и вместо того, чтобы почувствовать себя оскорбленной, Элис вдруг поняла, что этот поток несет ее все ближе и ближе к мерцающему опасному берегу.

Дэйр был убежден, что говорит чистую правду. Он с готовностью признался себе, что готов предать свою душу гибели, если только сможет стать тем, кому будет позволено посвятить Элис в пылкие таинства и сладостные наслаждения страстной любви. Предать душу гибели? Эта мысль вызвала у него горькую усмешку. Да большинство сказало бы, что у него вообще нет души, которой можно поклясться. Эта горькая мысль только укрепила уверенность, что Элис никогда не сможет принадлежать ему. Он вернулся к реальной действительности и уже без всякой теплоты, почти бесстрастным тоном предупредил ее:

— Выбирайте любовника осторожно, а не то огонь вашей души погаснет, прежде чем разгорится по-настоящему.

Холодок последних слов Дэйра помог Элис освободиться из сетей, которые он с такой легкостью расставил вокруг нее. Она все еще трепетала от его волнующей близости, но, почувствовав опасность, отпрянула назад, на этот раз намеренно разжигая в себе огонь негодования, который всегда был ей хорошей защитой. В крайнем раздражении, подняв хорошенькие бровки, она сердито отрезала:

— Мне понадобится мужчина? Такой, как вы? — Ее голос звенел явным недовольством — как он посмел давать ей такие советы, она никогда не пойдет на этот грех, кто бы ни искушал ее, пусть даже самый голубоглазый рыцарь.

Последние лучи заходящего солнца словно замерли в черных, как ночь, волосах Дэйра. Он запрокинул голову и засмеялся от удовольствия. Она его стоила! Очень немногие рискнули бы так противостоять ему, как это нежное создание: одни, опасаясь его плохой репутации, другие — его отваги в бою. Неужели она действительно так чиста и невинна, что не понимает, что должно последовать в ответ на ее вызов? Или же она говорила это намеренно, чтобы добиться своей цели? Неважно, первое или второе. Настало время, когда Огненная Лисица должна понять, что ошибается, ведя себя таким образом.

Элис было неприятно, что взрывы ее темперамента обычно доставляют Дэйру удовольствие, а не колют его, как ей бы хотелось. Но в следующее мгновение все рациональное испарилось, как испаряются капли дождя в пожирающем их мощном пламени. Дэйр показал, наконец, какую опасность он собой представляет. Беспомощная, Элис тонула в его объятиях, в его чувственной улыбке и пристальном взгляде, безмолвно обещавшем ей неизвестные наслаждения.

Видя, как разгорелись зеленым огнем ее глаза, Дэйр не смог удержаться — он хотел просто напугать наивную девушку неизвестностью. Он наклонился, чтобы прильнуть к ее персиковым устам, нектар которых был тем слаще и тем ценнее, чем менее он был доступен.

Элис вся затрепетала, охваченная доселе не известными ей ощущениями, дыхание у нее перехватило, она была не в состоянии даже вздохнуть, когда его твердые губы сильно прижались к ее губам — раз, другой, третий, вынуждая ее на уступки, которые женщина не должна делать никому, кроме мужа. Движимая неосознанным желанием быть еще ближе к нему, Элис со вздохом положила руки на широкие плечи, запустила пальцы в его черные кудри и приподняла лицо еще выше.

Туфельки с загнутыми носками вдруг потеряли опору на твердой земле, когда Дэйр сильными руками приподнял ее, взяв за удивительно тонкую талию, которая была совсем не видна под широкими складками платья. Он сжал ее в объятиях более страстных, чем если бы просто следовал ее безмолвному призыву, и прильнул к ее губам в более жарком поцелуе, чем тот, о котором она так наивно молила.

— Элис… Элис…

Далекие крики Уолтера взорвали тишину сада, окутавшую преступную пару дымкой запретных наслаждений.

Дэйр резко опустил Элис на землю и отступил назад. Неверными руками он приобнял ее стройные плечи и попытался приободрить, видя, как дрожит ее пылающее страстью личико и нежные губы, слегка распухшие от его поцелуев. Между ними теперь было небольшое безопасное расстояние, но все равно казалось, что голубой огонь его глаз жаждет поглотить ее всю без остатка.

— Прежде чем вы будете принадлежать какому-нибудь молокососу вроде Уолтера, вспомните, какой огонь разгорелся в нас даже от этой невинной игры.

Дэйр большим пальцем провел по ее красиво изогнутым губкам, и от этого прикосновения они снова раскрылись. Когда Дэйр увидел это, на уста его вернулась мягкая улыбка. Он медленно покачал головой, в темных волосах замирали последние краски закатного неба.

— Уолтер недостоин вашего огня. Либо вы испепелите его, либо он потушит ваше пламя, так что не останется даже искры.

Только нежность, скрытая в этих сухих словах, осталась с потрясенной Элис, выведенной из равновесия неожиданным порывом сладостной страсти. Мучитель ее тут же удалился. Если для Дэйра это была всего лишь «невинная игра», то как же она сможет устоять перед более серьезным посягательством на ее честь?

Темной безлунной ночью, десять дней спустя после сцены в саду, Дэйр метался на своем узком ложе. Небольшая спаленка принадлежала трем рыцарям замка сразу, но сейчас в ее сумрачном мраке Дэйр находился один. Второй рыцарь был в отъезде по делам барона, а третий в качестве ночного сторожа мерил дворцовый ров гулкими шагами. Воспоминания о том огне, который он зажег в Элис, преследовали Дэйра, мучили его, заставляя мечтать об огненной страсти, которая долго дремала в ней; теперь, казалось, Элис отвечала на его призыв.

Его пустые мечты вдруг стали превращаться в реальность, когда рядом с ним возникли мягкие очертания женской фигуры. Одурманенный сном, он воспринял этот приход как долгожданную победу своей страсти над рациональной сдержанностью Элис.

— Ваш огонь так горяч?

Ее слова прозвучали тихим кошачьим мурлыканьем, придавая окутывавшей их темноте известную мягкость.

— Он горит слишком сильно, чтобы тратить его на бесполезного супруга. — Дэйр горячими руками обнял запретное тело, привлекая его к своему обнаженному торсу.