– Что они сказали? – спросил Гейвин, когда я вернулась.

– Дать ему аспирин.

– Хотя бы пришли и взглянули на Джефферсона, – пробормотал он.

– Ни один из них не в состоянии смотреть на кого-либо. Хорошо хоть Мортон заставил тетю Ферн найти мне аспирин.

Я принесла Джефферсону стакан и достала ему две таблетки, но когда я положила их ему в рот, он закричал, что не может глотать.

– Очень больно, Кристи! Больно!

– Что нам делать, Гейвин? Если он не может глотать…

– Раствори аспирин в воде. Я помню, как моя мама делала так, когда я был маленьким, – сказал он.

Я быстро сделала так, как посоветовал Гейвин, и поднесла стакан к губам Джефферсона. Я начала лить жидкость ему в рот маленькими порциями, но как только она попадала в горло, у Джефферсона начался приступ удушья – все тело сотрясалось, а глаза почти вылезли из орбит.

– Гейвин! – закричала я. – Он задыхается от воды!

Гейвин схватил Джефферсона на руки.

– Спокойно, приятель, спокойно, – успокаивал он, держа Джефферсона вертикально, и слегка похлопал его по спине.

– Что случилось? Это же просто вода и толченый аспирин! – сказала я.

– Просто не в то горло попало, – спокойно сказал Гейвин. – Пусть он отдышится, и мы попробуем еще раз.

Мои пальцы дрожали, когда я во второй раз поднесла стакан к губам Джефферсона. Казалось, он умирает, он едва двигался.

– Джефферсон, открой рот, ну немного, – умоляла я. Его губы оставались сомкнутыми, глаза – закрытыми. – Джефферсон!

– Может, лучше, если он поспит, – предложил Гейвин.

Я испуганно покачала головой. Мое сердце глухо стучало. Я никогда не видела Джефферсона в таком состоянии, даже когда у него были корь и ветрянка.

– Не похоже это на грипп, Гейвин. У тебя не было такого с горлом, когда ты болел гриппом, так ведь? Я знаю, что у меня не было.

– У меня один раз сильно болело горло… У меня были даже волдыри. Может, и с ним то же самое.

– Если мы не дадим ему аспирин, лихорадка его не отпустит, – простонала я.

– Дай, я попробую, – предложил Гейвин. Он удерживал Джефферсона в сидячем положении и поднес к его губам стакан.

– Давай, приятель. Выпей немного, – сказал Гейвин. Джефферсон заморгал и открыл рот так, что Гейвин смог залить туда тонкой струйкой воду с аспирином. Еще раз, когда вода попала ему в горло, он начал ужасно задыхаться, но Гейвин удерживал его, и Джефферсон смог проглотить немного жидкости. Затем он обмяк.

– Снова уснул. Давай подождем, пока не проснется, и попытаемся еще раз, Кристи.

Мы сели и стали наблюдать за ним. Каждый раз, когда Джефферсон открывал глаза, нам удавалось влить в него немного жидкости, но каждый глоток провоцировал еще большее удушье. Постепенно Джефферсон выпил весь аспирин. Но, несмотря на это, я решила быть все время рядом с ним и надеялась, что он заснет.

– Я тоже посижу, – сказал Гейвин. Джефферсон закрыл глаза, но не засыпал долго. Он стонал и плакал почти всю ночь. Вскоре, когда Джефферсон наконец уснул, заснули и мы с Гейвином.

Забрезжил рассвет, серый, мрачный, тревожный. Я открыла глаза и осмотрелась. На мгновение все вокруг показалось каким-то страшным сном. Л решила, что, возможно, я пришла сюда во сне. Затем я увидела Гейвина, который так и сидел на своей кровати, опустив голову и закрыв глаза. Он тоже крепко уснул. Я медленно наклонилась над Джефферсоном. Несмотря на глубокий сон, он выглядел странно. Словно он видел какой-то забавный сон. У него на губах застыла неподвижная улыбка, а брови были подняты. Но что-то в нем мне говорило, что это не просто улыбка, вызванная радостными воспоминаниями. Нет, изгиб его губ и застывшие брови вызвали дрожь в моих руках и губах.

– Гейвин, – прошептала я. – Гейвин, проснись. Я подергала его за ногу. Он открыл глаза и потянулся.

– Привет, – сказал Гейвин. – Как он?

– Взгляни на него, Гейвин.

Гейвин наклонился и посмотрел на Джефферсона.

– Забавно.

– Это странно, а не забавно. Джефферсон?

Я потрогала его лоб. Лихорадка не прогрессировала, и я решила, что это хороший признак, но когда он открыл глаза, то его взгляд выражал неподдельный ужас.

– Джефферсон?

Он застонал сквозь сомкнутые губы. А затем его тело вдруг затряслось. Казалось, он дотронулся до оголенного электропровода. При виде Джефферсона в таких конвульсиях, у меня перехватило дыхание. Даже Гейвин онемел на мгновение. И я закричала:

– Джефферсон!

Гейвин бросился к нему и обнял его. Пот градом катился по лбу Джефферсона, а на правом виске и щеке выступила испарина. Из угла рта потекла слюна.

Он начал давиться и затем, закатив глаза, обмяк в руках Гейвина.

– Гейвин!

Гейвин в оцепенении опустил Джефферсона на кровати и приложил ухо к его груди.

– Сердце бьется очень сильно.

– Его нужно отвезти к врачу… в больницу. Вновь охваченная паникой, я выскочила из комнаты и закричала изо всех сил:

– На помощь! На помощь! Тетя Ферн! Тетя Шарлотта! Кто-нибудь!

На мой крик из своей комнаты выбежала Шарлотта, следом за ней, натягивая на ходу брюки, выскочил Лютер.

– Что случилось, дорогая? В чем дело?

– Джефферсон! Он очень болен! Он умирает! – выпалила я и заплакала. Лютер прошел в комнату посмотреть.

– Что, черт возьми, значит весь этот шум? – закричала тетя Ферн, высовывая голову из дверей.

– Джефферсон заболел, – сообщила ей Шарлотта.

– О, нет, только не это. Дайте ему аспирин и прекратите орать. Здесь есть два человека, которым нужен спокойный сон, – сказала она и хлопнула дверью.

– Лютер хочет отвезти нас в больницу прямо сейчас, – сказал Гейвин, выходя из комнаты. – Он говорит, что видел такое раньше.

Я посмотрела на Лютера, стоявшего за его спиной. Его лицо было обеспокоено, глаза потемнели.

– Лютер, что это? Что с моим братом?

– Это, конечно, не точно, – медленно проговорил он, – но подобное случилось как-то с моим двоюродным братом. Френш около тридцати лет назад, после того как порезался о ржавый плуг.

– Что?.. – переспросила я, с замирающим сердцем. Мы с Гейвином переглянулись. – Этот порез на его ноге, – сказала я. Гейвин кивнул. Я повернулась к Лютеру. – Что случилось с твоим двоюродным братом, Лютер?

– Он подхватил столбняк, – ответил Лютер и покачал головой. Он не продолжил свой рассказ. Я знала, что это означает, что его двоюродный брат умер.

В ужасе я бросилась к себе и принялась одеваться. У меня тряслись руки, когда мы с Гейвином заворачивали Джефферсона в одеяло. Гейвин вынес его, и мы пошли по коридору к ступенькам. Все это время Джефферсон не открывал глаз и не произнес ни единого звука. Мое сердце тяжело билось, когда я следовала за ними, не поднимая головы.

Я понимала, что все это моя вина. Если бы я не сбежала и не забрала бы с собой моего младшего брата…

На нем нет проклятья, думала я, но на мне, на моей стороне семьи. Я не имею права тащить его за собой под это темное облако и подставлять под тот же холодный дождь. Было очевидно, что кого бы я не коснулась, все начинают страдать.

– О, Боже, Боже, – причитала Шарлотта позади меня, заламывая руки. – Бедный мальчик!

– Что, черт возьми, происходит? – услышали мы тетю Ферн, когда были уже на лестнице.

Лютер уже вышел, чтобы подогнать к крыльцу грузовик. Ни я, ни Гейвин не были в настроении разговаривать с тетей Ферн. Мы не обратили на нее внимание и продолжали спускаться по лестнице.

– Мне скоро понадобится кофе! – заорала она.

– Не давайте ей ничего, тетя Шарлотта, – попросила я, когда мы дошли до конца лестницы. – Даже стакана воды. Она этого не заслужила.

Тетя Шарлотта кивнула, но ее внимание и забота были обращены к Джефферсону. Она проводила нас до грузовика.

– Ты сядешь с ним впереди, – сказал Гейвин, – а я сяду в кузов. Ты забирайся первой, а потом я передам тебе Джефферсона.

Лютер подошел к нам, чтобы помочь, но Гейвин взял ситуацию под свой контроль. Он аккуратно посадил Джефферсона мне на колени. Его голова удобно устроилась на моей груди, и я укачивала Джефферсона, пока Лютер забирался назад в грузовик.

– О, Боже, Боже, – причитала тетя Шарлотта, стоя в стороне.

Гейвин прыгнул в грузовик, и мы тронулись по разбитой дороге.

– Нам придется ехать до Лингбурга, – сказал Лютер. – Только там ближайшая больница, а этому малышу сейчас именно она и нужна.

Я не ответила. Я не могла глотать. Все, на что я была способна, это только кивать и смотреть на болезненное выражение лица моего братика. Его губы чуть-чуть разомкнулись, но глаза были плотно закрыты и неподвижны.

«О, мама, – плакала я в душе, – я не думала, что все так обернется. Прости меня, прости».

Я не почувствовала слез, пока слезинки не закапали у меня с подбородка Джефферсону на щеку.

Я откинулась назад, глубоко вздохнула и начала молиться. Я услышала, как в заднее окошко постучал Гейвин, и обернулась.

– Ты в порядке? – спросил он.

Ветер развевал его волосы. В глазах я увидела твердую уверенность. Я попыталась заговорить, но не смогла справиться с дрожью губ. Я покачала головой и снова уставилась вперед на бегущее навстречу шоссе. Я взглянула на Лютера. Он вел грузовик с предельной скоростью. Мотор пыхтел и чихал, но Лютер не сводил глаз с дороги, как человек, уже повидавший смерть, он бежал от воспоминаний, которые воскрешали эти события.


Казалось, прошло несколько часов, прежде чем мы увидели дорожный знак, который сообщал, что мы приближаемся к больнице. Затянутое облаками небо становилось все темней и темней. Я видела, как ветер раскачивает деревья. Водители машин зажигали фары, потому что стало очень темно. Я не сомневалась, что раньше чем мы приедем в больницу, нас застанет сильный ливень, но все, что нам досталось, это несколько капель на ветровом стекле. Когда наконец перед нами появилось здание больницы, я позволила себе перевести дух. Охранник рассказал нам, где находится пункт неотложной помощи, и мы поехали прямо туда. Как только грузовик остановился, Гейвин выпрыгнул из кузова и открыл дверь машины. Все это время Джефферсон не просыпался и не произносил ни звука. Гейвин аккуратно и бережно взял Джефферсона на руки с моих колен. Затем и я, выбравшись из кабины, последовала за ним к двери пункта неотложной помощи.