– Тетя Ферн! Что за гадости ты говоришь! – закричала я. – Я не делала этого для дяди Филипа!

Я схватила свои туфли, носки и юбку и, придерживая бюстгальтер, бросилась вон из комнаты.

– Шлюха! – закричала она мне вслед. – Ты должна рассчитаться с долгами после игры в покер на раздевание! Ты еще пожалеешь! Ты пожалеешь!

Я пробежала по коридору и остановилась в одной из комнат, чтобы одеться. Затем я пошла на улицу, найти Гейвина. Его нигде не было видно, и я пошла за дом к сараю. На полпути я услышала его шепот:

– Кристи!

Он стоял в тени. Я быстро подошла к нему.

– Гейвин, ты был прав. Мне не стоит ублажать ее. Она страшный человек, который никогда не перестанет мучить нас, особенно меня. Меня больше не пугают ее угрозы. Я больше ничего не собираюсь для нее делать.

– Хорошо. Теперь, может, послушаешься меня и уедешь?

– Да, Гейвин. Думаю, когда мы уедем и больше некому будет потакать ее развлечениям, она тоже уедет. Я все объясню Лютеру, и он спрячет Шарлотту и Хомера, пока они не уедут, – сказала я. – Мы уйдем утром.

– Хорошо. Мы рано встанем и попросим Лютера отвезти нас в Апленд Стейшн.

– А что потом, Гейвин? – спросила я, и мой пыл поостыл, стоило реальности просочиться в наши планы.

Гейвин задумался.

– Полагаю, нам просто придется позвонить моему отцу. Он, конечно, не придет в восторг от всего этого, но поможет нам, особенно, когда узнает, что случилось с тобой. И к тому же он – дедушка Джефферсону, Кристи. Не забывай об этом.

– Я знаю. Мне все-таки страшно. Но ты прав. Мы должны ему позвонить.

– Он нам поможет. Вот увидишь. Он не такой, как о нем говорила Ферн, – проговорил Гейвин, сильно задетый ее колкостями.

– Я знаю, Гейвин. Мне всегда нравился дедушка Лонгчэмп. Давай вернемся в дом, пойдем в наши комнаты и ляжем спать.

Он взял меня за руку, и мы вернулись в особняк, ступая как можно тише. Мы слышали хихиканье Ферн в той комнате. А когда мы, проходя мимо, заглянули в открытую дверь, то увидели, что они оба голые и обнимаются, лежа на полу. Мы поспешили наверх и остановились у двери в мою комнату.

– Она все превращает в грязь. – Гейвин опустил глаза.

– Это неправда, если ты заботишься о том человеке, который с тобой, Гейвин, тогда это прекрасно, нам нечего стыдиться, – сказала ему я. Он улыбнулся, и я поцеловала его в губы.

– Спи крепко, – пожелал он. – И смотри, чтобы тебя не съели клопы.

– И смотри, чтобы тебя не съели клопы, – повторила я и вошла к себе.

Теперь, когда мы приняли решение, стало легче на душе. Я с облегчением зевнула, зная, что скоро мы избавимся от Ферн. Мне было жаль, что наше пребывание в этом особом раю вот так кончилось, но когда-нибудь все вернется, заверила я себя. Я не надолго позволила себе выбраться из-под этого тяжелого проклятья, которое лежало на мне как неподъемный камень.

Но мне следовало быть осмотрительней. Мне следовало бы ожидать, что найдется способ, чтобы не пропустить в нашу жизнь солнечный свет. Крик Гейвина вывел меня из приятных грез.

– Кристи, быстро иди сюда, – закричал он от двери. – Джефферсону плохо!

– Что, Гейвин?

– С ним что-то серьезное! – воскликнул он. Ужас на его лице заставил мое сердце остановиться, и я мгновенно выскочила из постели.

Тени сгущаются

– Джефферсон, что случилось? – закричала я, не в состоянии сдержать тревогу в голосе. Джефферсон лежал на спине неестественно выпрямившись, его вытянутые руки плотно прижались к бокам. Его рот был открыт настолько, что Джефферсону удавалось только тихо стонать. Челюсти у него выглядели опухшими, а кожа вокруг туго натянутой.

– Только он начал стонать, вот как сейчас, – объяснил Гейвин, – как я сразу проснулся. Когда я спросил его в чем дело, он все продолжал стонать. Потом он начал звать тебя.

Я пощупала лоб у Джефферсона.

– Он весь горит!

– Кристи… – позвал Джефферсон, его глаза вдруг открылись, и он увидел меня. В его глазах было столько боли и страданий, что у меня просто сердце разрывалось.

– Что с тобой, Джефферсон? Что болит?

– Мою шею как будто кто-то сжимает, – пожаловался он. Джефферсон закрывал и открывал глаза, когда говорил, словно каждый звук требовал от него огромных усилий. – И лицо тоже болит. Останови это, Кристи, помоги!

– У него болит лицо? Что… Чтобы это могло быть? – спросила я Гейвина. Он пожал плечами.

– Может, это грипп?

– У него определенно жар, – сказала я. Губы Джефферсона были совершенно сухими, а язык – бледно-розовым.

– Холодно, – с трудом произнес Джефферсон. – Брр…

– Тебе холодно? – спросила я его, и он кивнул.

– Я его укрою своим одеялом поверх его, – сказал Гейвин и быстро взял со своей кровати одеяло, которое дала тетя Шарлотта. Мы укрыли им Джефферсона и подоткнули со всех сторон. Но его все еще трясло.

– Холодно! – повторил он.

– Сегодня такая теплая ночь, – изумленно прошептала я. – Как ему может быть холодно?

Я принялась энергично растирать его руки и плечи.

– Это… из-за лихорадки, – сказал Гейвин.

– Он выглядит совершенно больным. У него такая бледная кожа, и почему он так напряженно вытянулся? Он жесткий как доска. Вот пощупай его руки, Гейвин. Ему нужно измерить температуру. Интересно, у тети Шарлотты есть термометр?

– Может быть, но я сомневаюсь, – сказал Гейвин.

– Нужно срочно что-то делать. Я разбужу тетю Ферн и попрошу ее взглянуть на него.

– Сомневаюсь, чтобы она знала, что надо делать. Не трать понапрасну время.

– Но, может, ее приятель знает. Он кажется умным.

– Он не может быть умным, если приклеился к Ферн.

– У меня болят глаза, Кристи, и горло тоже, – пожаловался Джефферсон. – Больно глотать и поворачивать голову.

– Клянусь, это определенно грипп, – сказал Гейвин. – Когда у меня был грипп, я чувствовал себя так же.

– А что делала твоя мама? – спросила я. Я была напугана, как никогда за прошедшие дни. – У меня тоже был грипп, но я не помню, чтобы это было вот так.

– Она вызвала врача, а он сказал ей давать аспирин и много пить. Через день с небольшим я уже чувствовал себя лучше. Не волнуйся, – успокаивал меня Гейвин, – я уверен, здесь ничего страшного нет.

– Все-таки лучше попросить тетю Ферн и ее приятеля посмотреть Джефферсона, как ты думаешь?

Видя, как я нервничаю, Гейвин неохотно кивнул.

– Я терпеть не могу упрашивать ее о чем-либо, – пробормотал он.

– Останься с Джефферсоном, – сказала я и пошла в комнату к тете Ферн.

В этот поздний час коридор освещала одинокая керосиновая лампа. Из-за теней коридор казался длиннее. Я быстро пробежала по коридору и постучала в дверь тети Ферн. Ни она, ни ее приятель не ответили. Может, они все еще внизу, подумала я. Дрожащий свет от маленького огонька лампы заставлял тени плясать по стенам вокруг лестницы. Я решила постучать еще раз, но громче.

– Тетя Ферн? Ты там? Тетя Ферн…

Я услышала звук, похожий на звук падения лампы. Что-то разбилось, упав на пол. Шум сопровождался проклятиями.

– Что, черт возьми, это такое? – послышался крик Ферн, и затем дверь резко распахнулась. Тетя Ферн едва держалась на ногах. Она была совершенно обнажена с растрепанными волосами и полуоткрытыми глазами.

– Чего тебе надо? Сейчас ночь! – недовольно рявкнула она, чуть шире раскрывая глаз с каждой фразой. – Зачем колотишься в нашу дверь?

– Это из-за Джефферсона, тетя Ферн. Он заболел. У него высокая температура, и он жалуется на боль в шее и лице. Мы не знаем, что предпринять.

– Что там? В чем дело? – донесся голос Мортона. Он зажег другую лампу и сел.

– Это мой брат, – объяснила я, глядя мимо тети Ферн. – Он заболел.

– И что? – закричала Ферн, прикрывая руками грудь. – Дети вечно болеют.

– Его тошнило? – спросил Мортон.

– Нет, у него болит шея и горло и…

– Значит, у него простуда или еще что-нибудь подобное, – сказала тетя Ферн. Она с отвращением поморщилась. – Из-за этого ты будишь нас среди ночи.

– Ему больно.

– Может, у него какой-нибудь грипп? – предположил Мортон.

– Да. Гейвин тоже так думает.

– Дай ему аспирин, – посоветовал Мортон. – Это все, что ты можешь сейчас сделать.

– Дай ему аспирин, – согласилась тетя Ферн и хотела закрыть дверь.

– Но я не думаю, что у них есть здесь аспирин, – простонала я. – Я боюсь за него, тетя Ферн. Правда.

– Проклятье! – воскликнула она.

– У тебя же есть аспирин в сумочке, Ферн, – вспомнил Мортон. – Мы же купили несколько дней назад, когда проснулись после пьянки в Бостоне, помнишь?

– Что? А, да, да. Подожди немного, – она с трудом пошла назад к кровати. – Я забыла, куда я положила сумочку, – простонала она. – Может, я оставила ее внизу?

– А я откуда знаю? Я едва помню, что я там был, – ответил Мортон и уронил голову назад на подушку, словно она была налита свинцом.

– Как же ты мне надоела, – проворчала тетя Ферн. Она озиралась, ища сумочку.

– Вот она! – закричала я, указывая на туалетный столик.

– Что? Ах, да! – Она взяла ее и начала копаться в ней. – Я не вижу его.

Мое сердце окаменело. Насколько я знала, тетя Ферн могла просто выбросить этот аспирин.

– Пожалуйста, поищи получше, тетя Ферн. Он – очень болен. Ему нужен аспирин.

Ее лицо засветилось злорадством.

– Вечно тебе или Джефферсону что-нибудь нужно, – проговорила она. Я опустила глаза, боясь, что она просто вышвырнет меня. – Черт, черт, черт, – сказала она и со злостью вывернула сумочку наизнанку и опустошила ее. – Вот он, – наконец нашла она маленький пузырек. – Возьми и убирайся отсюда к дьяволу, мы хотим покоя и сна.

Я схватила аспирин и быстро повернулась к двери.

– Не забудь захлопнуть дверь. И хорошенько поняньчись с ним, как они с тобой нянчились! – прокричала она мне вслед.