– Ты врешь. Мой брат не сделал бы этого. Тетя Бет повернулась к дяде Филипу.

– Где он? – спросила она.

– С Бастером, – ответил он.

– Иди и немедленно приведи его сюда, – приказала она. Дядя Филип взглянул на меня и кивнул.

– Нет! – крикнула я. – Я приведу его сама.

Я с ненавистью посмотрела на Ричарда, который выглядел очень самоуверенным.

Я повернулась и бросилась прочь из дома, чтобы найти брата. Джефферсон и вправду был непослушным. Его выходки всегда были шутливыми, но никогда – подлыми или злыми. Он терпеть не мог доводить людей до слез, и я знала, что теперь он любит меня сильнее прежнего и никогда бы не совершил того, что могло расстроить меня. Я нашла его в мастерской, где Бастер позволил ему помочь покрыть лаком новую дверь. Джефферсон был чрезвычайно горд этой работой.

– Джефферсон, тебе придется пойти со мной домой прямо сейчас, – сказала я. Он разочарованно посмотрел на меня.

– Почему?

– Кто-то облил клавиатуру рояля медом и испортил ее, – ответила я. Джефферсон широко раскрыл глаза. – Ричард нашел на твоей половине шкафа испачканное медом кухонное полотенце и убедил тетю Бет и дядю Филипа, что это сделал ты.

– Я не делал этого!

– Я знаю. Я уверена, что это не ты. Мы должны пойти домой и раскрыть им глаза.

– Я не хочу, – заныл Джефферсон. – Я хочу закончить красить дверь.

Я увидела страх в его глазах.

– Все в порядке, Джефферсон. Она не обидит тебя, – пообещала я. – Я этого не допущу.

– Если она это сделает, – сказал он, – я убегу из дома.

– Она не посмеет, я обещаю. Неохотно он положил кисть и вытер руки.

– Бастер будет в бешенстве, – пробормотал он.

– Дядя Филип объяснит ему, в чем дело. Не беспокойся.

Я взяла его за руку, и мы пошли домой. Тетя Бет взяла руководство своим притворным расследованием в гостиной. Нам всем было приказано сесть, даже дяде Филипу и миссис Стоддард. Близнецы сели на диван и взирали на Джефферсона, сидящего рядом со мной, с выражением негодования и осуждения на лицах. Если бы в воздухе не было такого напряжения, я бы расхохоталась над тетей Бет, которая прохаживалась, изучала взглядом каждого, словно Перри Мейсон в суде. Даже дядя Филип выпрямился и настороженно следил за ней.

– Это ужасное, жестокое действие было совершено в промежутке между вчерашним вечером и сегодняшним утром, – начала она и остановилась, положив руку на рояль. – Мы с миссис Стоддард проверили кухонный шкаф и нашли почти пустой кувшин с медом. – Она кивнула миссис Стоддард, которая продемонстрировала этот кувшин. – Мы с миссис Стоддард вспомнили, что кувшин был наполнен медом почти на три четверти. Это так, миссис Стоддард?

– О, да, мэм.

Тетя Бет улыбнулась так, будто этих слов было достаточно для установления истины.

– Миссис Стоддард сегодня утром пришла на кухню в шесть часов пятнадцать минут, значит, тот, кто это сделал, был там раньше.

– Если, конечно, кувшин не взяли раньше и не поставили назад позже, – сказала я. Самодовольная улыбка тети Бет исчезла.

– Она права, Бетти Эмм, – поддержал дядя Филип, улыбаясь мне.

– Это было совершено прошлым вечером, когда мы все разошлись по комнатам, – настаивала тетя Бет. – А теперь, – она прошла через комнату и, подобрав полотенце, лежащее на полу возле дивана, встала напротив Джефферсона и меня, – как это полотенце попало на твою половину шкафа, Джефферсон?

– Я не знаю, – ответил Джефферсон, пожимая плечами.

– Разве ты не спускался сюда прошлым вечером и не делал этого с роялем? – прямо спросила она.

Джефферсон замотал головой.

– Разве ты не брал на кухне кувшин с медом и не обливал клавиши рояля, не ставил кувшин назад, не хватал полотенце для посуды, чтобы вытереть руки, и не прятал это полотенце у себя в шкафу, надеясь, что никто его не найдет? – продолжала она, обрушивая на него свои вопросы и осуждающий взгляд.

Джефферсон замотал головой и заплакал.

– Ты плачешь, потому что это ты сделал? – спросила она. Джефферсон заплакал сильнее. – Так! – Она схватила его за локоть и начала трясти.

– Ты это сделал! – орала она.

– Оставь его в покое! – крикнула я и отцепила ее руку от локтя Джефферсона. Джефферсон бросился ко мне, и я, обняв его, с ненавистью посмотрела на тетю Бет. – Он не делал этого. Он не мог. Он никогда бы не совершил подобного проступка.

Она выпрямилась и ухмыльнулась, скрестив руки на груди. Я повернулась к дяде Филипу.

– Он никогда один не бродит по дому поздно вечером, дядя Филип. Он боится. Он же еще маленький.

– Но не настолько, чтобы не додуматься, как испортить рояль, – возразила тетя Бет.

– Он не делал этого! Миссис Стоддард, – сказала я. – Дайте мне посмотреть этот кувшин, пожалуйста!

Она взглянула на тетю Бет, как бы спрашивая – можно ли, и вручила мне кувшин. Я осмотрела его и затем метнула быстрый взгляд на Ричарда, который сидел с безразличным видом. Даже глаза не выражали никаких эмоций.

– Этот кувшин и был таким чистым, или его вы обтерли, миссис Стоддард? – спросила я.

– Он был найден таким, какой он сейчас, – ответила она.

– Даже если Джефферсон совершил бы это, чего он не делал, – твердо проговорила я, – он бы ни за что не смог бы быть таким аккуратным. Снаружи кувшина нет ни капли меда.

– О, это замечание заслуживает внимания, Бетти Энн, – сказал дядя Филип.

– Он вытер его, – быстро нашлась она, – тем самым полотенцем, которое он швырнул в шкаф.

– Невозможно вытереть мед сухим полотенцем так, чтобы не осталось липких следов, – настаивала я. – Тот, кто положил это полотенце в шкаф Джефферсону, – я поглядела на Ричарда, – просто вылил немного меда на него и растер.

– Это… Это… чушь, – произнесла тетя Бет, но дядя Филип так не думал. Его взгляд перешел на Ричарда.

– Ты сделал это, Ричард? – потребовал он ответа. – Конечно, нет, отец. Разве я мог бы что-либо испортить?

– Надеюсь – нет. Мелани, Ричард вставал ночью и спускался вниз? – спросил дядя Филип. Она перевела взгляд на Ричарда, а затем опять на дядю Филипа и замотала головой. – Ты уверена?

Она кивнула, но не так уверенно. Дядя Филип некоторое время пристально смотрел на своих близнецов, а затем обратился к тете Бет.

– Думаю, нам придется оставить это как есть, – сказал он.

– Но, Филип, рояль…

– Его починят. И с этого момента, – предупредил он, – чтобы я никого не видел возле рояля кроме Кристи. Понятно? Чтобы никто не смел дотрагиваться до него! – Он свирепо посмотрел на близнецов, а затем повернулся ко мне и Джефферсону. Джефферсон уже не всхлипывал и поднял голову с моего плеча.

– Мне нужно вернуться назад и помочь Бастеру, – сказал Джефферсон.

– Иди, – разрешил дядя Филип.

– Его следует наказать, – настаивала тетя Бет. – Его следует…

– Он не делал этого, тетя Бет, – крикнула я и бросила ненавистный взгляд на Ричарда.

– Но он…

– Бетти Энн! – рявкнул дядя Филип. – Оставь это, – проговорил он медленно, но твердо. Она прикусила губу.

– Очень хорошо, – тут же произнесла она. – Я полагаю, что инцидент исчерпан, и все предупреждены, что если что-либо подобное еще раз произойдет…

Ее слова повисли в воздухе. Джефферсон медленно вышел из гостиной, вытирая глаза. Я вручила кувшин из-под меда миссис Стоддард. Близнецы стремительно бросились вон из комнаты вверх по лестнице как мыши, которым удивительным образом удалось избежать когтей кошки.


Тетя Бет была совершенно расстроена своей неудачной попыткой безоговорочно доказать, что это Джефферсон испортил рояль. Она демонстрировала свое настроение различными способами. Это чувствовалось и по тому властному тону, каким она разговаривала с моим братишкой. Если с близнецами она говорила мягко, добродушно, уважительно, то на Джефферсона она грубо кричала, и ее глаза при этом становились как два отполированных камня. При каждом удобном случае она придиралась к нему: к тому, как он есть, одевается и умывается. Она даже придиралась к его осанке и походке. Если на стене или на полу она находила грязь, то всегда винила в этом Джефферсона: Джефферсон наследил, Джефферсон трогал вещи жирными руками. И днем, и ночью часто слышались пронзительные крики тети Бет: «Джефферсон Лонгчэмп!», – которые всегда сопровождались какими-нибудь обвинениями.

Когда я выразила недовольство по поводу того, как она с ним обращается, тетя Бет, холодно улыбнувшись, ответила:

– Это так естественно, Кристи, что ты его защищаешь, но не будь слепа к его проступкам, или он никогда не исправится.

– Он не станет лучше, если ты будешь продолжать орать и досаждать ему, – заявила я ей.

– Я не досаждаю. Я указываю ему на его же ошибки, чтобы он смог их исправить. То же я делаю и со своими детьми.

– Вряд ли, – сказала я. – По твоим словам, близнецы – идеальны.

– Кристи! – она отшатнулась, будто я ее ударила. – Это опрометчивое заявление.

– Мне все равно. Мне не нравится, когда ко мне относятся неуважительно, но я не стану спокойно наблюдать, как ты разрываешь моего брата на куски.

– О, Боже…

– Прекрати это.

Несмотря на набежавшие слезы, я выпрямилась как флагшток, на котором развевается флаг моей гордости. Тете Бет ничего не оставалось, как отступить.

– Так… так… так… – пробормотала она.

Было не трудно догадаться, что наши неприятности не скоро закончатся. Ее «я» было ущемлено, и чем больше дядя Филип защищал нас с Джефферсоном, тем злее и подлее она становилась. Она улыбалась холодно и с трудом. Часто я ловила на себе ее свирепый взгляд, когда она думала, что я этого не вижу. Ее поджатые тонкие губы превращались в тонкую линию, а маленькие ноздри расширялись. Я знаю, что она вряд ли думает обо мне хорошо. Когда тетю Бет изобличали в какой-нибудь жестокости, к ее лицу приливала кровь.

Все это я описывала в своих письмах Гейвину и ждала ответа по почте или по телефону. Когда спустя почти неделю так и не пришло ни одного письма и не было звонков, я позвонила ему сама, чтобы выяснить, не случилось ли чего.