– Если он будет тебе мешать, напомни ему, что я скоро вернусь, – сказал Гейвин Джефферсону.

– Папа собирается уходить, дорогой, – проговорила Эдвина, подходя к нам. – Ему нехорошо, – добавила она, как бы извиняясь передо мной. – Филип распорядился, чтобы нам подали лимузин.

– Я провожу вас, – кивнула я.

– И я тоже, – эхом вторил Джефферсон. Он не отходил от меня ни на секунду.

Когда мы вышли из дверей главного входа, то возле столов увидели тетю Ферн и ее приятеля. Они смеялись и шутили вместе с несколькими официантами и посыльными. По ее виду нельзя было сказать, что она переживает утрату. Она так и осталась чужим человеком, который просто бродил по площадкам вокруг отеля. Эдвина подошла к ней сообщить, что они уезжают, но это ее не очень-то заинтересовало.

– Конечно, до свидания, – пролепетала Ферн и быстро махнула рукой в сторону Гейвина и дедушки Лонгчэмпа.

– Она ведет себя, как будто она мне чужая, – пробормотал он, – и уж, конечно, не как дочь Салли Джин. Полагаю, она унаследовала эти плохие черты откуда-то от моего рода. У нас там наверняка кроме нашей порядочности много чего намешано, – добавил дедушка Лонгчэмп. Меня это заинтриговало, и мне стало интересно, знает ли Гейвин что-либо из мрачных сторон истории их семьи.

– Ну, а теперь позаботься о себе, Кристи, – сказал дедушка Лонгчэмп, переводя на меня взгляд своих больших печальных глаз. – И приглядывай за своим братом, так, как бы этого хотели твои родители. Позвони нам, если что-нибудь понадобится, хорошо?

– Да, дедушка. Спасибо.

Он в последний раз взглянул на дом и сел в лимузин. Следом за ним в лимузин села Эдвина.

– Я буду писать и звонить при первой возможности, – пообещал Гейвин. – Так не хочется оставлять тебя вот так, – добавил он, и его взгляд потеплел. Я кивнула, опуская глаза.

Гейвин потрепал Джефферсона по волосам, а затем быстро, так что даже я не почувствовала и никто не заметил, наклонился и поцеловал меня в щеку. Но к тому времени, когда я открыла глаза, он уже быстро сел в машину позади своих родителей. Джефферсон и я остались стоять, держась за руки и глядя, как машина уезжает все дальше и дальше. Внезапно меня охватил озноб. Сумерки наступили быстро, как будто все в одно мгновение погрузилось во мрак, сгущая окружающие тени.

– Вот вы где, дети, – услышали мы крик тети Бет, стоящей у главного входа. – Вам придется вернуться назад на свои места, – объявила она.

– Мы устали, тетя Бет, – пожаловалась я, проходя мимо нее и все еще держа Джефферсона за руку. – Мы идем наверх.

– О, но, дорогие мои, а что же делать всем этим людям, которые только что приехали? – подавленно проговорила она. У нее было такое выражение лица, будто наше отсутствие и будет настоящей трагедией дня.

– Уверена, они поймут, – спокойно ответила я. – Как и вы тоже.

– Но…

Мы быстро прошли мимо нее, опустив головы, будто это больше не наш собственный дом, а мы в нем сироты. Я забрала Джефферсона к себе, зная, что он не захочет остаться в одиночестве.

Шум и движение внизу продолжались еще несколько часов. Вскоре после нашего ухода к нам поднялся Бронсон Алкотт. Он постучал и заглянул в комнату, когда я спросила, кто там. Джефферсон уснул рядом со мной на кровати, а я просто лежала, глядя в потолок.

– О, я не хотел тебя разбудить, – извиняясь проговорил он.

– Все в порядке, Бронсон. Пожалуйста, заходи, – я села на кровать и поправила прическу. Он вошел в комнату и улыбнулся, глядя на Джефферсона.

– Бедняжка, – он покачал головой. – Для каждого такая утрата тяжела, но для него особенно. Я помню, как мне было тяжело, когда я потерял мать, а я был немногим старше его.

– От чего она умерла?

– У нее был рак крови, – печально сказал он.

– И тебе пришлось самому заботиться о твоей сестре-инвалиде? – вспомнила я кое-какие подробности, о которых мне однажды рассказывала мама. Он кивнул. А теперь он заботится о бедной бабушке Лауре, грустно подумалось мне.

– Как там бабушка? – спросила я.

– С ней все в порядке. Она сейчас с сиделкой, – поэтому я смог вас навестить.

– Она понимает, что произошло? Он кивнул.

– Она то вспоминает, то забывает… Может, ее лучше увезти оттуда. Может, так ее сознание пытается защититься от такого количества несчастий.

– У тебя дел невпроворот, – заметила я.

– Так и твоя мама обычно говорила, – ответил он, улыбаясь. – Знаешь, Лаура Сю не всегда была такой. Она была когда-то такой живой, энергичной и блистательной женщиной. Она была полна смеха и восторга. Ее красота просто изводила мужчин.

– Мама рассказывала мне об этом, Бронсон, – кивнула я после короткой паузы, – ты так много знаешь о нашей семье, не думаешь ли ты, что здесь какое-то проклятье?

– Проклятье? О, нет, только не проклятье, несмотря на все случившееся. Даже не думай. Уверен, ты будешь жить так, как хотели этого твои родители, и на твою долю выпадет много замечательных событий, – уверенно проговорил он.

Я молча покачала головой.

– Я не хочу больше никаких чудесных событий. Без мамы…

– Не говори ерунды, Кристи. Ты должна продолжать занятия музыкой еще усерднее, чем раньше, – твердо сказал Бронсон. – Ты должна сделать это для нее и для себя.

– Но я не могу избавиться от ощущения, что этому не суждено осуществиться, потому что эти мрачные тучи…

Он нахмурился.

– Кристи, судьба временами бывает жестокой, но судьба также дала тебе талант. Подумай об этом. Судьба толкает нас иногда к хорошему, а иногда – к плохому, но, если судьба нам благоволит, а мы не обращаем внимания или отвергаем ее, в таком случае мы сами приносим несчастье. Будь всем тем, на что ты способна. Теперь у тебя есть обязательства, – предупредил он.

Я кивнула. Он был таким сильным и таким уверенным. Не удивительно, что мама любила и восхищалась им, подумала я. А затем в моей голове появилась замечательная идея.

– Я не хочу жить с дядей Филипом и тетей Бет, – и Джефферсон тоже.

– Я понимаю, но они имеют все права для того, чтобы быть вашими опекунами. И поэтому они могут въехать сюда и распоряжаться. Это наиболее чувствительно для вас. С этим нелегко смириться не только на короткое время и тем более навсегда. Но в конце концов вы с людьми, которые заботятся о вас и любят. Уверен, Филип будет вам с Джефферсоном таким же отцом, как и для своих собственных детей. Мне бы хотелось… мне бы хотелось взять вас обоих жить к нам, но боюсь, что мой дом не слишком подходит для двух юных созданий прямо сейчас. Лаура Сю большую часть времени не может обслуживать себя сама. Она вас любит, и когда ее сознание проясняется в достаточной мере, она хочет так и поступить, но в таком случае она станет для вас тяжким бременем.

– Я бы согласилась на это, – быстро сказала я. Он улыбнулся.

– Все будет хорошо. Не волнуйся, – заверил он. – А я буду навещать вас так часто, как только смогу, чтобы знать, что у вас с Джефферсоном все в порядке.

Я опустила голову, чтобы он не мог видеть моих слез.

– Ну, ну, у тебя все будет прекрасно, Кристи, – его голос звучал нежно, с пониманием. Бронсон наклонился, чтобы поцеловать меня в щеку. Затем он с любовью посмотрел на Джефферсона. – Как только будет подходящий случай, как-нибудь вечером я возьму вас с собой на ужин. Лауре Сю это тоже пойдет на пользу. – Он пошел к двери.

– Бронсон?

– Да?

– До того, как это произошло, мама рассказала мне кое-что о прошлом, то, что всегда хранилось втайне, но осталось много, чего она уже не сможет рассказать, а мне все еще хочется узнать обо всем. Ты мне не расскажешь?

– Все, что я знаю, – пообещал он. – Когда все уляжется, когда-нибудь мы с тобой проведем день в разговорах о прошлом и твоей семье, хорошо?

Я кивнула.

– Спасибо тебе, Бронсон.

– Я очень, очень любил твою маму, Кристи. Ее глаза излучали такую мудрость, может, из-за всего того, что с ней произошло и о чем ты знаешь или узнаешь. Она была единственной в своем роде, обладала таким терпением, пониманием. Уверен, ты унаследовала все это. Вот увидишь, – сказал он на прощание.

Никто после Бронсона не заходил повидать нас. Ближе к вечеру прием пришедших на похороны перешел на более оживленные интонации. Я слышала смех, машины приезжали и уезжали, хлопали двери, слышались крики людей, подзывающих друг друга. Джефферсон проснулся и заплакал, зовя маму. Я успокоила его, и он снова уснул. Пока он спал, я, сев на пол возле своего шкафа, листала старый альбом с фотографиями, улыбаясь сквозь слезы изображениям папы и мамы.

Она была такой красивой, думала я, очень, очень красивой. Я обняла колени и уткнулась в них головой, старалась сдержать горе и слезы, которые разрывали мое тело. Я все еще сидела на полу, когда дверь комнаты неожиданно распахнулась.

– О, он здесь! – воскликнул Ричард.

– Чего тебе нужно? Может, сначала постучишь? – резко спросила я. Он ухмыльнулся.

– Мама послала меня присмотреть за ним. Ему нужно передвинуть кое-какие свои вещи, а то я это сделаю сам, – добавил он.

– О чем ты говоришь? Ему не нужно ничего передвигать. Особенно сегодня.

– Мама сказала, что нам с Мелани нельзя спать в одной комнате. Мы уже слишком взрослые для этого. Она говорит, что мальчики должны быть в одной комнате. Она собирается поручить поставить мою кровать в комнату Джефферсона. Я хочу, чтобы он подготовил комнату для того, чтобы я мог убрать свои вещи в шкафы и ящики комода. Если он этого не сделает, я сделаю все сам, – пригрозил он.

Я содрогнулась при одной только мысли об этом. Джефферсон не перенесет присутствия днем и ночью рядом с собой Ричарда, и я знала, что Ричард не такой, как все остальные двенадцатилетние мальчишки. Он чрезмерно аккуратен со своими вещами. Они с Джефферсоном наверняка постоянно будут драться из-за того беспорядка, который царил в комнате Джефферсона.