Лукас бросил на нее удивленный взгляд. Джесси стояла, прислонившись спиной к забору загона. Он поймал себя на том, что пристально смотрит на ее пухлые губы, и отвел глаза в сторону.

– О какой идее вы говорите? – севшим голосом спросил он, чувствуя, что у него перехватило горло.

– Как вы догадались о том, что надо делать, чтобы усмирить жеребца?

– Один весьма мудрый человек сказал мне однажды, что строптивую лошадь можно усмирить единственным способом. Надо сделать так, чтобы ей стало приятнее повиноваться вам, чем не повиноваться.

Лукас направил к ней лошадь.

– Я думала, что у вас ничего не получится, – призналась она.

– Я знаю.

Натянув поводья, он остановился рядом с ней.

– Вы пришли сюда, чтобы стать свидетельницей моего позора. Вы хотели увидеть, как я упаду на землю.

В синих глазах Джесси зажглись озорные огоньки.

– Да, вы угадали, – едва сдерживая смех, проговорила она.

Однако Лукас не разделял ее веселья. Его лицо хранило выражение суровости.

– Но почему вам так отчаянно хотелось, чтобы я потерпел неудачу?

Вопрос сразу настроил Джесси на серьезный лад. Она на минуту задумалась, а потом ответила, тряхнув головой:

– Не знаю. Может, потому, что вы ведете себя неподобающим образом.

Опершись рукой на луку седла, Лукас наклонился вперед и внимательно вгляделся в ее лицо. Жеребец беспокойно переступал с ноги на ногу.

– А вы, как я вижу, придаете огромное значение подобающему поведению, не так ли?

– Да, – подтвердила Джесси. Налетевший ветерок трепал белые атласные ленты ее шляпки. Ураган тревожно зафыркал. Джесси поймала их и стала задумчиво накручивать на палец. – Я понимаю, что вести себя подобающим образом не всегда просто, но я стараюсь. Я стремлюсь стать такой, какой всегда хотели видеть меня мои родители.

– Зачем?

У Джесси перехватило дыхание. Она судорожно сжала в пальцах атласные ленточки, чувствуя, как ее бьет мелкая дрожь.

– Что за странный вопрос!

Лукас улыбнулся:

– Раз вы не можете ответить на вопрос, значит, он попал в самую точку!

Джесси вскинула подбородок, и ее ноздри затрепетали от негодования.

– Мне кажется, что ответ на ваш вопрос очевиден. Человек, который нарушает установленные правила, мистер Галлахер, оказывается за бортом жизни.

– Возможно, вы правы. Но мне кажется, что если бы вы нарушили некоторые правила, то не оказались бы в том положении, в котором сейчас находитесь.

– А чем вам не нравится мое положение? – спросила Джесси, открывая ворота загона.

– Не знаю. Но мне кажется, с вами не все благополучно, – ответил Лукас, выезжая из загона.

Ему очень хотелось остановиться, поравнявшись с Джесси, задержаться, чтобы еще немного поговорить с ней, понаблюдать за ее реакцией на его поддразнивания и скрытые насмешки. Выразительное лицо Джесси, на котором читались все эмоции, представляло для него большой интерес. Но Лукас не мог позволить себе подобного. Мужчина в его положении не должен любоваться белоснежной шеей юной леди, ее голубыми глазами и золотистыми локонами, в которых играли солнечные блики.

Проклиная свою злую судьбу, Лукас молча проехал мимо Джесси и направил жеребца на пастбище.


Ежемесячные лекции Научного общества Блэкхейвен-Бей проходили в единственной церкви города – англиканском храме Святого Антония, возведенном в неоготическом стиле на высоком холме, откуда открывался великолепный вид на море.

Профессор Генрих Люнеберг оказался долговязым жилистым человеком, на лице которого выделялись черные усы и мохнатые брови. Делая акцент в своей лекции на том или ином слове, он то поднимал, то опускал их. Вопросы спелеологии живо интересовали Джесси, и лекция Люнеберга казалась ей очень содержательной. Тем не менее она довольно рассеянно слушала ее, постоянно отвлекаясь.

Окинув взглядом побеленные стены и высокий потолок храма, Джесси подумала о том, что здесь, возле моря, особый, волшебный вибрирующий воздух. Неудивительно, что Женевьева обожала свой дом и садик, расположенные на мысе Последней Надежды. Джесси решила, что однажды тоже поселится на берегу моря. Как хорошо каждое утро бродить по окрестностям, вдыхая свежий соленый воздух и любуясь морскими далями, думала она. Но тут она вспомнила, что обручена с Харрисоном и остаток своей жизни должна провести в усадьбе Болье.

Джесси взглянула на сидевшего рядом с ней на церковной скамейке Харрисона – привлекательного мужчину с правильными чертами лица. Правда, ему не хватало того обаяния, которым с избытком природа наделила Уоррика, и мужественности, присущей Лукасу Галлахеру. В Харрисоне Тейте недоставало изюминки, хотя его можно считать образцом британского джентльмена, живущего в колонии и обладающего такими чертами, как сдержанность, уравновешенность и умеренность.

Почувствовав на себе ее взгляд, Харрисон повернулся и улыбнулся Джесси натянутой улыбкой. Он заметил рассеянность невесты и хотел напомнить ей о том, что она должна внимательно слушать лекцию, а не разглядывать сводчатый потолок церкви с грустным выражением лица.

После лекции Харрисон и Джесси вышли на церковный двор и двинулись между надгробными плитами туда, где их ждал экипаж. Порывистый ветер гнал по небу облака, за которыми время от времени пряталось солнце. Поэтому Джесси становилось то жарко, то холодно. Внизу под холмом бушевало море. На берег с ревом накатывали пенистые волны.

– Интересная лекция, – заключил Харрисон, беря невесту под руку, – хотя она проигрывает прошлой лекции об электричестве, во время которой лектор разрядом оживил на долю секунды мертвую лягушку.

Джесси рассмеялась.

– Бедный профессор Люнеберг! Ему следовало бы прочитать свою лекцию в известковых пещерах Папоротникового оврага, среди загадочных прозрачных сталактитов и сталагмитов. Тогда, я уверена, пещеры показались бы тебе более интересной темой, чем мертвые лягушки, оживляемые электричеством.

– Нет, – возразил Харрисон, – если бы профессор читал свою лекцию в Папоротниковом овраге, я не пошел бы на нее. Я с детства терпеть не могу пещеры. Помнишь, как ты таскала меня по ним в детстве? Меня больше туда ничем не заманишь.

Джесси снизу вверх взглянула на Харрисона.

– Неужели тебе не хочется теперь, когда ты так много нового узнал о пещерах, снова посетить их?

Харрисон ответил не сразу.

– Надеюсь, ты шутишь? – наконец спросил он после неловкой паузы.

– Вовсе нет.

Харрисон поморщился.

– Послушай, Джесмонд, я не возражаю против посещения увлекательных лекций по спелеологии. Но я категорически против того, чтобы женщина лазила по пещерам в поисках острых ощущений.

Джесси резко остановилась.

– Ты категорически против, Харрисон?

– Да, подобное просто недопустимо. – Харрисон старался говорить непринужденным тоном, но в его голосе слышалось напряжение. – И ты сама должна признать, что такое поведение никак нельзя назвать приличным.

Тучка вновь набежала на солнце, и над их головой под порывом налетевшего ветра зашелестела листва эвкалипта.

– Неужели ты действительно считаешь, что нельзя нарушать принятые в обществе условности?

– Конечно, надо всегда соблюдать правила приличия.

Джесси окинула его внимательным взглядом. Правильные черты лица, безупречно белый накрахмаленный воротничок, аккуратно завязанный узел галстука…

– И ты никогда в жизни не нарушал их, Харрисон?

На его губах заиграла мальчишеская подкупающая улыбка.

– Мне хотелось бы так думать, но я должен открыть тебе одну тайну: в четырнадцать лет я безумно влюбился в очаровательную, но взбалмошную и порой непредсказуемую девочку. И с тех пор чувство к ней не покидает меня.

– А разве любовь – нарушение правил приличия? Разве это непозволительное чувство?

Харрисон сжал ее руку в своих ладонях.

– Да, если любовь чрезмерна. Но я не могу и не хочу избавляться от такого чувства, даже если оно недопустимо.

Солнце снова вышло из-за облаков и озарило округу золотистым светом. Любой женщине приятно было бы сознавать, что человек, с которым ей предстоит связать свою жизнь, страстно, самозабвенно любит ее. Но Джесси стало не по себе после признания Харрисона. У нее сложилось такое чувство, словно она падает в глубокую черную пропасть отчаяния и ей нет спасения.


Джесси уже заканчивала седлать Симмерию, когда в конюшню вошел Чарли. Он насвистывал какой-то мотивчик, засунув руки за пояс брюк.

Мальчик не сразу заметил Джесси, так как его глаза после яркого слепящего солнца некоторое время привыкали к полутьме конюшни. Увидев леди, он резко оборвал свист и остановился.

– Простите, мисс, – промолвил он, – я не знал, что вы хотите поехать на прогулку. Разрешите, я помогу вам.

Джесси ласково улыбнулась Чарли.

– Не надо, я справлюсь. Ты, наверное, прибыл сюда уже после моего отъезда в Лондон?

– Да, мэм. – Чарли робко топтался на месте, не зная, что делать. – Позвольте мне…

– Я часто сама седлаю свою кобылу, – известила Джесси, выводя Симмерию под уздцы во двор.

Мальчик с круглыми от изумления глазами последовал за ней.

– Но, мисс… – попробовал возразить он. – Вы не можете отправиться на прогулку без грума.

Джесси бросила на него взгляд через плечо. – Ты говоришь прямо как мой жених Харрисон.

– Что вы сказали, мисс?

– Так, ничего, не обращай внимания. – Она снова улыбнулась, давая понять мальчику, что не сердится на него. – Я заходила к старому Тому, он неважно себя чувствует.

– Я могу сбегать за Галлахером, – предложил Чарли, нервно переминаясь с ноги на ногу. – Он по поручению хозяина усадьбы сейчас занимается с гнедым мерином в загоне за конюшней.

Джесси легко и непринужденно поднялась в седло.

– Спасибо, Чарли, мне не нужны услуги мистера Галлахера. Я не собираюсь далеко ехать. Мне хочется немного покататься здесь, поблизости от усадьбы.