Они ехали в тишине, которую нарушал лишь приглушенный топот копыт. Заброшенная дорога поросла травой, по обеим ее сторонам росли акации, цвели источавшие сладкий аромат клематисы, оплетавшие кустарник. До слуха всадников доносились далекий шум прибоя и крики чаек над волнами.

Запрокинув голову, Лукас взглянул на небо. Оно оставалась все таким же ясным, но на горизонте появилась гряда белых облаков. Лукас перевел взгляд на скакавшую впереди него Джесси.

Да, надменная и высокомерная девушка – истинная английская леди, думал Галлахер, но мужчина не может не восхищаться ею. Он любовался золотоволосой всадницей, скакавшей на вороной стройной лошади. Девушка прекрасно держалась в седле, двигаясь в одном ритме с животным. В изысканной шляпке с черным пером и темно-синей амазонке с белоснежным воротничком, оттенявшим нежную прозрачную кожу ее лица, она вызывала восхищение. Упрямая линия подбородка, густые полуопущенные ресницы, бросавшие тени на щеки, – все будило в нем желание. Но Лукас не хотел признаваться себе в тех чувствах, которые испытывал к Джесси.

Нелепость ситуации вызывала у него смех. Джесси недоступна для него, как звезда в небе, как жемчужина в пучине моря. Уоррик Корбетт, должно быть, сошел с ума. Как он мог совершить подобную глупость – назначить грумом для своей юной прекрасной сестры молодого ирландца, который три года не прикасался к женщине. Впрочем, подобные назначения здесь обычное дело. Такие люди, как Уоррик Корбетт и Харрисон Тейт, не видели в слугах и каторжниках мужчин с горячей кровью. Им казалось, что их слуги не могут иметь личную жизнь, у них нет желаний и страстей.

Вскоре всадники увидели утопающий в зелени коттедж, стены которого состояли из грубо обработанных камней, а переплеты окон были выкрашены черной краской. Такое здание могло бы, пожалуй, стоять где-нибудь в центральных графствах Англии. Мисс Джесмонд Корбетт внезапно осадила свою лошадь и обернулась к Лукасу.

– Так вы скажете наконец, откуда узнали о моих наездах сюда? – спросила она надменным тоном, тревожно глядя на своего спутника.

– Нет, – решительно ответил Лукас, выдержав ее суровый взгляд.

У Джесси задрожал подбородок.

– Почему вы скрываете свой источник?

Лукас промолчал. Уперев руку в бок, он смотрел на раскинувшееся вдали море, пенистые волны которого набегали на золотистый песок. Говорили, что при сильном ветре Бухта кораблекрушений смертельно опасна для тех, кто отваживался выходить в море, из-за сильных подводных течений. Но в тихую погоду она выглядела вполне мирно и, казалось, ее водная гладь ничем не отличалась от морских просторов расположенной к югу бухты Блэкхейвен-Бей. Лукасу не нравилась его новая должность грума, зато в нынешнем положении ему представлялась возможность часто бывать на побережье и изучать его особенности.

О Бухте кораблекрушений Лукас услышал через несколько дней после своего приезда на Тасманию и с тех пор старался собрать о ней больше информации. Он слышал, что берега бухты необитаемы. Лишь на мысе Последней Надежды стоял коттедж, в котором жила одинокая женщина. Правда, внизу среди скал находился остов еще одного дома. Однако люди обходили его стороной. Ходили слухи, что здание сожгли, оно явилось местом страшной трагедии, о которой местные жители предпочитали молчать. Лукас считал, что такое положение дел ему на руку. Руины дома он мог использовать как док для строительства лодки.

Лукас, конечно же, не собирался делиться своими сокровенными планами с Джесси.

– Мне кажется, вы уверены в том, что старый Том не мог проболтаться о ваших посещениях коттеджа, – проворчал он, – Но почему вы так доверяете старику?

– Потому что он человек, на которого можно положиться.

Лукас пристально вгляделся в лицо Джесси и подумал, что тоже ни за что не смог бы предать эту девушку.

– На меня вы тоже можете положиться.

Джесси нахмурилась, в глубине ее глаз появилось выражение тревоги. Ее обуревали противоречивые мысли и чувства. Нет, Джесси не могла доверять этому человеку. Она не доверяла ему, конечно. Но у нее нет выхода. Лукасу уже известна ее тайна.


Тихо напевая, Женевьева Стржецкая срезала полураспустившийся бутон желтой розы, обвивавшей стену ее коттеджа. Цветущие растения, оплетавшие дом, с трудом приживались в неплодородной соленой почве мыса, обдуваемого ветрами. Поэтому Женевьева старалась не срезать цветы, как бы награждая их за выносливость и настойчивость. Однако сегодня она не удержалась. Ей стало очень одиноко и хотелось, чтобы хотя бы одна желтая роза составила ей компанию.

Услышав посторонний шум за воротами сада, она подняла голову и насторожилась, придерживая рукой соломенную шляпку, которую пытался сдуть ветер с моря. Она машинально прижимала шляпку тыльной стороной руки, как обычно делают садоводы, чтобы не испачкать головной убор землей, налипшей на ладонь и пальцы. Однажды, много лет назад, на острове Капри она вот так же придерживала шляпку, а ее спутник, молодой красавец с темными волосами и жгучими глазами, шептал ей на ухо нежные слова. Француз или итальянец? Впрочем, какое это теперь имеет значение? Женевьева улыбнулась при воспоминании о своем давнем романе.

Когда-то она была молода и красива. По ее плечам золотой волной струились густые волосы, а кожа отличалась гладкостью и походила на прозрачную матовую яичную скорлупу, усыпанную коричневыми пятнышками – милыми веснушками. Но теперь Женевьева состарилась. У нее появились седые волосы и сморщилось лицо. Но о своем возрасте она вспоминала только тогда, когда смотрелась в зеркало, или в зимние вечера под завывания ветра за окнами. В плохую холодную погоду у нее ломило кости. В глубине души Женевьева ощущала себя молодой энергичной женщиной, в былые времена приводившей в шок окружающих.

Когда-то она убежала с человеком, которого любила. Когда-то она танцевала на балах с королями. Когда-то она одевалась в шелка и атлас и носила бриллианты. В те времена Женевьева много путешествовала по миру. Но теперь его границы сузились для нее до стен коттеджа со скромной обстановкой, любимыми вещами и дюжиной кошек. Вокруг высились эвкалипты и почерневшие от соленого ветра скалы. А внизу бушевало море, вечно меняющаяся стихия, необходимая Женевьеве как воздух. Нет, сама она не мечтала о переменах. Женевьеву вполне устраивало ее нынешнее существование. Она любила свой скромный коттедж и свою нынешнюю жизнь так же сильно, как когда-то любила обеды при свечах, серебро и хрусталь на столе, шелка и бархат, а также красивых мускулистых молодых мужчин. Женевьева рано поняла, что наслаждения не вечны. Необходимо иметь мужество и волю, чтобы достичь того, к чему мы стремимся.

Женевьева напряженно прислушивалась. Теперь она отчетливо различала топот копыт. Положив срезанную розу в плетеную корзинку, она снова замерла, затаив дыхание. Кто-то подъезжал по заросшей травой дороге к ее домику.

Люди из высшего общества отвернулись от нее. И все же у Женевьевы остались друзья из числа местных лавочников, рыбаков и фермеров. Поэтому она знала, что несколько дней назад на двухмачтовом судне домой вернулась Джесмонд Корбетт. Однако Женевьева подозревала, что девушка сильно изменилась за два года в чужих краях, и боялась испытать боль разочарования. Но вскоре она увидела приближавшихся по дороге к калитке ее сада всадников. Впереди скакала золотоволосая девушка в темно-синей амазонке, а за ней – темноволосый грум, которого Женевьева видела впервые. Грум ловко спешился, а затем, немного замешкавшись, повернулся, чтобы помочь своей госпоже. Но она уже соскользнула с дамского седла и спрыгнула на землю.

Отложив в сторону секатор и корзинку для цветов, охваченная радостью Женевьева широко улыбнулась. Джесси бросилась к ней, распахнув объятия.


Джесси сидела на подоконнике в кухне домика Женевьевы в неподобающей для дамы позе. На ее коленях лежал, мурлыкая, большой пушистый кот. Свои ботинки и чулки она бросила на неровный кирпичный пол.

Ей всегда нравилась кухня Женевьевы, в которой стояла большая черная печь и висели пучки душистых трав. В окно заглядывало солнце и дул соленый ветер с моря. Здесь Джесси провела много счастливых часов.

– Хватит, не желаю больше слушать о пещерах, трупах и экспериментах с электричеством, – заявила Женевьева и, поднявшись из кресла-качалки, подошла к плите, чтобы снять закипевший чайник. – Все, конечно, очень интересно, но мне хотелось бы узнать о другом… Ты имела любовника в Лондоне?

– Женевьева! – возмущенно воскликнула Джесси и тут же рассмеялась. Ее старшая подруга постоянно старалась смутить ее, явно преднамеренно. – Ты же знаешь, что я обручена с Харрисоном.

Женевьева заварила чай и налила в сине-белый кувшинчик свежие сливки.

– Я знаю, что твой отец обещал выдать тебя замуж за Харрисона. Но он не принял во внимание твое желание. Ведь жить с Харрисоном придется не твоему отцу, а тебе самой.

Кот, спрыгнув с колен Джесси, начал тереться о юбку хозяйки и громко, требовательно замяукал, прося сливок. Джесси засмеялась.

– Я обручилась с Харрисоном два года назад и обещала стать его женой. Надеюсь, ты не забыла?

Она встала и, подойдя к старому буфету, достала чашки и блюдца, взяла большой глиняный кувшин с широким горлом, в котором Женевьева хранила ореховое печенье.

– И ты ни разу не пожалела о помолвке? – спросила Женевьева. – Как ты сейчас относишься к Харрисону?

Снова подойдя к буфету, Джесси бросила взгляд сквозь открытую дверь на сарай. Полчаса назад ирландец поил там лошадей. Но сейчас его почему-то не видно. Джесси быстро отвернулась.

– Я хочу выйти замуж за Харрисона, – твердо сказала она и поставила тарелку на большой оловянный поднос рядом с заварочным чайником.

Женевьева улыбнулась:

– В таком случае я рада за тебя. Ты помнишь этот шарик? – спросила она, беря с полки, расположенной над раковиной, небольшой гладкий прозрачный шарик из розового кварца.