Она вышла из маленькой комнаты. Анри, в полосатом жилете и большом голубом фартуке, был занят чисткой мебели.

– Анри, мне нужно немедленно вылететь в Швейцарию, – сказала ему Вайра. – Как мне узнать, когда ближайший рейс в Лозанну?

– Я сейчас узнаю, – сказал Анри. – Собирайтесь, мадемуазель. Попросите Аннет вам помочь. Как только я узнаю время вылета, я к вам постучу.

– Спасибо, Анри, – с искренней благодарностью сказала Вайра.

Она поспешила наверх. И, уже оказавшись на лестничной площадке, она вспомнила о Йене. Она должна сказать ему и попросить его отвезти ее в аэропорт.

Преодолев минутную нерешительность, она подошла к его двери и тихонько постучала. Ответа не было. Боясь разбудить кого-нибудь из Дюфло, она повернула ручку двери и заглянула в комнату.

Гардины были раздвинуты, солнечные лучи заливали комнату, но в ней никого не было, и постель не была разобрана. С минуту Вайра оглядывала комнату, как будто не могла поверить, что она пуста.

Затем она закрыла дверь и побежала по коридору к себе. Когда она вошла, Аннет вешала в гардероб ее платье.

– Анри скажет нам, когда ближайший рейс в Лозанну, – сказала она. – Пожалуйста, уложите только несколько вещей из тех, что могут мне понадобиться.

– Плохие новости, мадемуазель? – спросила Аннет сочувственно.

– Да, маме стало плохо, – кратко ответила Вайра.

Она чувствовала, что не может говорить об этом даже с кем-то, сочувствующим ей, как Аннет. Она еще не осознала в полной мере смысл слов доктора.

Вайра ощущала лишь невыразимую тяжесть на сердце, почти что физическую боль при мысли, что может ожидать ее в Лозанне.

Ничто не имело значения, кроме того, что ее маме стало хуже. Пьер, Йен, все, кого она когда-либо знала, превратились для нее в тени.

Действуя как автомат, она надела платье, выбранное для нее Аннет. В дверь постучали, и она бросилась открывать.

– Есть рейс в восемь часов, мадемуазель, – сказал Анри. – Вам повезло, одно место оказалось свободным. Я его забронировал.

– Спасибо, Анри, огромное спасибо! – воскликнула Вайра. – Мне понадобится такси. Вы могли бы его заказать?

Анри кивнул и взглянул на часы.

– Вам надо выехать около семи, – сказал он. – У вас остается четверть часа, чтобы позавтракать, пока Аннет уложит ваши вещи.

Есть Вайре не хотелось, но, чтобы не обидеть Анри, она заставила себя выпить полчашки кофе и откусила кусочек свежей булочки.

Вскоре Вайра с облегчением услышала, что такси уже ждет ее.

– Пожалуйста, скажите мадам и мсье Дюфло, что я очень сожалею, что мне пришлось так спешно уехать, – сказала она Аннет. – Объясните, что моя мать очень больна, и поблагодарите их от меня за любезный прием.

– Вы вернетесь, мадемуазель? – спросила Аннет. – А если нет, что мне делать с вашими вещами?

– Уложите все и отдайте мистеру Блейквеллу.

– Да, да, конечно.

Повинуясь внезапному импульсу, Вайра наклонилась и поцеловала Аннет в щеку.

– Благодарю вас за вашу доброту, Аннет, – сказала она. – И так как вы были очень добры ко мне, хотите взять себе платье, что было на мне вчера вечером? Может быть, вы надели бы его когда-нибудь на бал.

Это был чисто импульсивный и довольно странный жест с ее стороны, но лицо Аннет расцвело от удовольствия.

– Вы это и вправду, мадемуазель? – спросила она. – Это платье – самое красивое, какое я когда-либо видела. Я к нему пришью рукава, чуть-чуть прикрою декольте, и тогда я могу в нем выйти замуж. Это будет самое красивое свадебное платье, о каком могла бы только мечтать любая девушка в нашей деревне. Да они такого никогда и не видели.

– Тогда оно ваше, Аннет.

В голове у нее промелькнула мысль, что бы сказал по этому поводу сэр Эдвард. Вайра знала, что все туалеты от мистера Майлса нужно будет вернуть по возвращении в Лондон.

Ну и что, будь что будет! Пусть это платье останется в Лионе. Она сама просто не могла видеть его!

Всхлипнув, она отвернулась от Аннет и поспешно спустилась по лестнице. Анри шел за ней с ее чемоданом.

Такси ожидало у двери. Вайра села в машину.

«Где же мог быть Йен, – подумала она, – и что он скажет, узнав, что я уехала».

– А какое это имеет значение, что он скажет? – сказала она вслух.

Он будет рад от нее избавиться. На самом деле, после того, что произошло прошлой ночью, ей было бы трудно встретиться с ним снова и притворяться в присутствии семейства Дюфло, что между ними все прекрасно.

По дороге и в аэропорту, когда она брала свой билет, когда стояла в очереди на посадку, она думала только о матери.

Почти все свои деньги она потратила на билет, у нее осталось совсем немного. Уже заняв свое место в самолете, она вдруг остро ощутила свое одиночество и вспомнила, как она сжимала в руке пальцы Йена при взлете.

Тогда впервые, подумала она, он был добр к ней, впервые он смотрел на нее без раздражения и неприязни.

Самолет разгонялся по взлетной полосе, и Вайру вдруг охватил судорожный страх, что они разобьются. О, если бы только Йен был рядом и успокоил ее.

В это мгновение она словно ощутила на губах прикосновение его губ, его нежный поцелуй. Поцелуй, так непохожий на те, которые ей случилось узнать раньше.

Его губы держали ее в плену, и ощущение его близости принесло Вайре странное умиротворение.

Вайра открыла глаза.

Они были уже в воздухе, а она даже и не почувствовала, как они взлетели.

И что удивительно, она больше не боялась – воспоминание о поцелуе Йена излечило ее от страха.

* * *

Вайра сидела неподвижно, устремив взгляд на Женевское озеро.

Вода, небо, острова, видневшиеся в отдалении горы казались голубыми. Картина была фантастически прекрасна, но Вайра ее не видела.

Она вся погрузилась во мрак своего собственного мира, такого теперь пустого и одинокого, где ей не к кому было обратиться, где она была ничья.

После похорон – очень простой, но, при всей своей простоте, торжественно-печальной церемонии – доктор Бергер ей сказал:

– Идите в сад. Полагаю, вам хочется побыть одной.

Не отвечая ему, она отвернулась от длинного белого здания клиники и направилась в сад, казавшийся раем, с его душистыми цветами, пышными кустами и тенистыми деревьями, где царили мир и покой.

Она шла все дальше, пока все постройки не скрылись из вида, а потом присела на деревянную скамейку. Единственными звуками вокруг было жужжание пчел и стрекотание кузнечиков.

Шла она как автомат, словно какая-то потусторонняя сила направляла ее движение.

А теперь она сидела неподвижно, ощущая только темноту и пустоту внутри себя, тоску и боль, которые невозможно было излить в слезах.

Ей казалось, что с того самого момента, как она вылетела из Лиона и вышла из самолета в Лозанне, она словно вошла в темный туннель, полный одиночества и отчаяния, откуда не было выхода.

Как в кошмарном сне она слышала ровный голос доктора Бергера, говоривший ей о том, что она уже знала в душе.

– Мне очень жаль, мисс Милфилд, – сказал он, – что вам приходится узнать правду. Вашей матери остается жить недолго. Несколько часов – быть может, до вечера – это все, на что мы можем надеяться.

Он помолчал. Глаза его за дымчатыми стеклами очков были очень добрые.

– Одно могу я вам сказать в утешение. Она не страдает. Нам удалось помочь ей избежать страданий, которые она неизбежно испытала бы, не окажись здесь, у нас. Но и мы не способны творить чудеса и помочь ей больше не в силах.

– Почему? Почему все это должно было так случиться? – спросила Вайра.

– Мы всегда задаем себе этот вопрос, когда оказываемся перед лицом смерти, – серьезно отвечал доктор Бергер. – Я могу ручаться, что она не боится умереть. На самом деле, мне кажется, она даже ждет приближение смерти.

– Я думаю, это потому, что она верит во встречу с моим отцом, – сказала Вайра. – Мы часто с ней об этом говорили, и она всегда повторяла, что, не будь у нее меня, она желала бы умереть в один день с ним.

Доктор понимающе кивнул.

– Вашего отца звали Джон? – спросил он.

– Да.

– Я так и думал. – Доктор снова кивнул. – Ваша мать часто повторяла это имя во сне или в забытьи.

Доктор проводил Вайру в небольшую, но уютную палату с окном, выходившим в благоухающий сад, за которым виднелось озеро. В комнате было прохладно и тихо.

Вайра увидела мать, лежавшую неподвижно на высокой больничной кровати. Лицо ее казалось очень маленьким и бледным, даже на фоне ослепительной белизны подушек.

С огромным усилием Вайра улыбнулась и, подойдя к кровати, дотронулась до холодной исхудавшей руки, лежавшей поверх одеяла.

– Мамочка, я здесь! – сказала она, с трудом удерживаясь от рыданий.

Ей показалось, что сознание вернулось к ее матери откуда-то издалека.

– Вайра? – произнесла она тихо.

– Я здесь, мамочка! – повторила Вайра. – Мамочка, дорогая моя, я здесь, с тобой.

– Я хотела… видеть… тебя, – едва слышно прошептала миссис Милфилд.

Быть рядом с матерью, сознавать, что они вместе здесь, хоть и в чужой стране, хоть и ненадолго, но все еще вместе, было для Вайры облегчением.

– Я… я… хочу… сказать тебе кое-что.

– Я слушаю тебя, – проговорила Вайра.

– Я… я умираю, – сказала миссис Милфилд. – Я это… знаю, но ты… ты не переживай… не мучайся.

– Но, мамочка, что ты говоришь?! – воскликнула Вайра.

– Ты… ты молода, – отвечала миссис Милфилд. – Тебе… еще многое… предстоит. Я… старалась… беречь тебя… больше не могу. Я… ухожу… ухожу к Джону.

– Да, моя любимая, но я без тебя пропаду. Мамочка, дорогая, как я смогу жить без тебя?

Легкая, едва заметная улыбка коснулась губ миссис Милфилд.

– Ты… ты будешь счастлива, дорогая, – проговорила она тихо. – Очень… очень счастлива. Мне… мне он нравится… очень.

Вайра смотрела на мать в изумлении. Что это значит? О ком она говорит? Вопросу, готовому сорваться с ее уст, помешало умиротворенное выражение, внезапно преобразившее лицо миссис Милфилд.