Лиз Тренау - Шелковые узы

Наступила напряженная тишина. Судья открыл ящик стола и достал оттуда кусок черной ткани, которую положил себе на парик. Анри упал на колени, обхватив голову руками, и зарыдал.

– О Боже, спаси его! – шептал он снова и снова.

– Нанесение ущерба имуществу и нападения на граждан продолжались слишком долго, – сказал судья. – Простые подданные короны должны спокойно трудиться, не опасаясь агрессии либо вымогательства со стороны бандитов, которые прикрывают насилие маской справедливости. Поэтому я приговариваю этих троих человек, Джона Валлина, Джона Дойла и Ги Леметра, к повешению за шею до смерти.

По залу пронесся вздох удивления.

– Это должно послужить хорошим примером для других, кто захочет прибегнуть к насилию. Приговор будет приведен в исполнение в Бетнал-Грин возле паба, где эти люди были завсегдатаями.

Анри плохо помнил, что случилось потом. Его чуть не задавили, когда толпа двинулась к выходу. Он слышал крики и ругань стражников, пытавшихся сдержать напор, и плач женщин в коридоре. Юноша поспешил к выходу, чувствуя кислый привкус рвоты во рту.

Он попытался выйти на свежий воздух, но не успел. Кто-то положил ему руку на плечо и предложил вытереть рот платком.

– Пойдем, мы будем молиться за их души, – послышался мягкий голос, показавшийся Анри знакомым.

– Не надо тратить время на молитвы, – крикнул он, выпрямившись и обведя безумным взглядом коридор. – Как это поможет Ги?

Больше всего Анри хотелось увидеть друга, сказать ему, что все будет хорошо, что приговор отменят. Он побежал по улице к тюрьме, которая находилась неподалеку, но большие деревянные двери были заперты, и сколько он ни стучал, никто ему не открыл.

– Ради всего святого, откройте! – крикнул он. – Позвольте мне взглянуть на него.

Наконец в двери открылось маленькое зарешеченное окошко.

– Мы закрыты. Я арестую тебя, если не уйдешь, – прорычал стражник.

– Я хочу увидеть Ги Леметра.

– Отвали, капустная голова.

– Впусти меня, я сказал!

– Сейчас пущу. И ты останешься здесь.

Окошко закрылось.

Возле тюрьмы собралось несколько сотен мужчин и женщин, которые громко требовали освободить осужденных на смерть. Анри присоединился к ним и тоже начал кричать. Толпа, ставшая единым целым, громко скандировала:

– Освободите троих из «Дельфина»!

На какое-то время Анри показалось, что это может сработать, им удастся изменить судьбу Ги.

Но так продолжалось недолго. Вскоре ворота открылись, и к протестующим вышли десять солдат, которые тут же выстрелили в воздух из пистолетов. После этого они перезарядили оружие и направили стволы на толпу. Анри двинулся вперед, не сводя взгляда с дула ближайшего пистолета, и начал кричать:

– Убейте меня тоже! Ну, давайте, я тоже не виноват, как мой друг!

Стражники снова выстрелили, на сей раз по толпе. Оглушенный и сбитый с толку, Анри кинулся на землю, уверенный, что его ранили. Но он не чувствовал боли. Крики затихли, и спустя несколько секунд люди бросились врассыпную. Он услышал, как кто-то завыл от боли. В этот момент кто-то потянул юношу за ногу прочь от ворот. Обернувшись, Анри узнал работников, с которыми был немного знаком по «Дельфину». Они потащили его по Ньюгейт-Стрит мимо собора Святого Павла, потом по улице Бишопсгейт в сторону Спиталфилдс.

На улицах было неспокойно. Группы молодых людей размахивали факелами и палками, другие собирались на перекрестках и шептались о чем-то.

– Не переживай, – сказали ему его новые знакомые. – Мы освободим всех троих. Устроим такой бунт, что стражники не смогут ничего сделать.

Анри побывал в нескольких пивных, где осушал каждую кружку пива, которую ему предлагали, пытаясь отогнать воспоминания о перекошенном от страха лице Ги. Везде обсуждали приговор и призывали освободить осужденных силой. Эти люди вдруг объявили себя друзьями Валлина и Дойла, уверяя Анри, что они не позволят Ги умереть.

Внутренний голос подсказывал юноше, что он не должен связываться с ними, что ему лучше вернуться к месье Лавалю и рассказать о случившемся, но каждый раз, когда Анри пытался встать, его усаживали назад на стул и давали очередную кружку с пивом. Потом они направились к Бетнал-Грин. Анри стало очень плохо, и у него закружилась голова.

Он узнал паб по вывеске. Это был «Дельфин», где Ги заставил его подписать «Книгу цен». Заметив по дороге какой-то темный закоулок, Анри сказал, что ему надо отойти, но он скоро вернется. Завернув за угол, он заметил в темноте незнакомого мужчину, который, по всей видимости, любезничал со шлюхой. Но он не мог больше ждать.

– Грязный ублюдок, – прорычал мужчина.

– Cul pourri[46], – прорычал в ответ Анри. – Vas-tu la boucler?[47] Заткни пасть, жирный идиот.

– Что сказал этот чертов лягушатник?

Голос показался Анри знакомым, но его больше волновало собственное самочувствие, поэтому ему было все равно.

– Лучше тебе не знать, – ответила женщина, снова обратив внимание на нижнюю часть тела мужчины. Но тот не хотел успокаиваться. Он оторвался от шлюхи и неровной походкой в полуспущенных штанах двинулся в сторону Анри, сжав кулаки.

– Вставай и дерись, французский червь!

Когда Анри попытался подняться, к его горлу подкатила тошнота, и он больше не смог ее сдерживать. Мужчина тут же ретировался восвояси, грязно ругаясь.

Анри выпрямился и начал вытирать рот рукавом. В этот момент он услышал стук подкованных сапог по мостовой. Прогремел оглушительный залп из мушкетов. Анри повалился на землю, сжав голову руками, не обращая внимания на грязь, затаив дыхание и надеясь, что его не увидят. Краем глаза он заметил, что мужчина и женщина бросились к противоположному выходу из проулка.

Из паба послышались отчаянные крики, треск ломающегося дерева и новые выстрелы.

– Стража, стража!

Несколько минут засевшие в пабе «резчики» пытались сопротивляться, но их явно было слишком мало. Так же неожиданно крики и выстрелы прекратились.

Анри поднял голову и увидел, что какие-то люди выпрыгивают из окон на крыши соседних домов. Немного придя в себя, он понял, что у него осталось всего несколько драгоценных секунд, чтобы сбежать, пока его не обнаружили стражники, выходившие из паба. Но, когда он обернулся, сердце его ушло в пятки. В конце проулка, всего в нескольких ярдах от него, стоял стражник и целился в него из пистолета.

– А ну, выходи с поднятыми руками, или я стреляю! – крикнул он.

Карета приближалась к городским окраинам, где мощенные камнем улицы уступили место покрытым гравием дорогам. Теперь из окошка Анна вместо домов увидела леса и поля.

Она пробыла в Лондоне не более полугода, но ей казалось, что целая жизнь прошла с тех пор, как она ехала в обратном направлении. Девушка проглотила слезы, готовые вот-вот брызнуть из глаз, когда вспомнила свои первые часы в Лондоне; как она потеряла сознание от жары и ее спас незнакомец, говоривший на чужом языке. Этим незнакомцем был Анри.

Теперь, безусловно, все кончено. Его письмо не оставляло в том сомнений. Боль оттого, что он отверг ее, до сих пор отдавалась глубоко в груди. Анна поняла: ей едва ли удастся когда-нибудь забыть об этом. Порой девушке казалось, что она никогда не прекратит плакать и больше не обретет счастья. Она снова и снова просматривала свои старые записи, пока они не начинали расплываться у нее перед глазами. Его лицо, темные глаза, уверенно улыбавшиеся ей, появлялись в снах Анны, она просыпалась вся в слезах, понимая, что больше их не увидит.

Девушка не решалась выйти на улицу, опасаясь встретить его и вскрыть едва затянувшиеся раны. Она старалась даже не подходить к кабинету дяди, потому что запах шелка напоминал ей о человеке, в которого она была до беспамятства влюблена.

Конечно, Анна понимала: им не суждено было стать друзьями, не говоря уже о более близких отношениях. Границы между социальными слоями четко очерчены и непреодолимы, она же не настолько сильна, чтобы бросить им вызов. Ее желание стать модельером одежды из шелка теперь казалось глупой мечтой наивной девочки.

И как близко Анна была к тому, чтобы принять Чарльза, которого не любила! Она видела теперь: лишь неожиданное стечение обстоятельств, неблагоприятное для дяди и тети, но удачное для нее, спасло ее от несчастливого брака.

Сейчас девушка желала быстрее покинуть Лондон, оставить позади все, что напоминало ей о несбывшихся надеждах. Когда она сообщила о своем намерении отправиться домой на Рождество, дядя и тетя явно были рады. Только Лиззи огорчилась.

– Что же я стану делать без тебя? – расплакалась она. – Все постоянно такие хмурые, все, кроме тебя. Если ты уедешь, в моей жизни не останется ничего веселого. Пообещай вернуться в новом году.

Анна написала отцу, что приедет на несколько недель, однако понимала – пробудет дома дольше. Быть может, она уже больше не поедет в Лондон. Она позволит судьбе принять решение за нее. Вероятно, останется незамужней и будет жить мирной жизнью в деревне, страдая от нищеты. Да, пожалуй, ей будет скучно, но она наверняка найдет что-нибудь, чем сможет развлечься. Не исключено, что станет давать уроки рисования и чтения, и это позволит ей заработать несколько лишних шиллингов для поддержания отца и маленькой Джейн.

Глубоко вздохнув, Анна посмотрела на мелькавшие за окошком поля. Когда она впервые попала в большой город, то почувствовала себя там чужаком. Теперь же деревня была для нее какой-то новой, неизведанной землей. Конечно, почву сковала зима, деревья стояли без листьев на фоне серого неба, а дождевая вода застыла серебристыми лентами на коричневом грунте.