Лиз Тренау - Шелковые узы

– Ты знакома с его работами?

– Конечно. Я обожаю его картины, тетя Сара. Его пейзажи великолепны. Я бы отдала все что угодно, чтобы познакомиться с ним.

Сара довольно улыбнулась племяннице.

– Возможно, когда ты выйдешь за Чарльза, то сможешь нанять его.

– Действительно, – согласилась Анна. – В таком случае, это же прекрасная возможность познакомиться с ним заранее, не так ли?

Тетя задумалась.

– Не вижу в этом ничего плохого. Я спрошу твоего дядю. Если он согласится, ты поедешь со мной.

Дома́ в Вест-Энде были намного больше и роскошнее, чем в других районах. Экипаж остановился возле внушительного особняка из красного кирпича. Анна гадала, может ли художник зарабатывать столько денег, чтобы позволить себе подобный дом.

Но оказалось, что мистер Гейнсборо занимал лишь малую часть этого здания. Он жил в двух комнатах на первом этаже. По всей видимости, у него не было слуги, потому что дверь он открыл сам. Это был высокий, хорошо выглядевший мужчина лет сорока с темными волосами, длинным носом и полными губами, из-за которых казалось, что он постоянно чему-то удивлен.

Их провели в большую комнату, где сильно пахло маслом и скипидаром. Кроме кушетки, стола и нескольких стульев, в ней ничего не было. С одной стороны стоял еще один стол, на котором лежали кисти и баночки с краской, разные пузырьки и кувшинчики, пестик и ступка, а также предмет, в котором Анна узнала муштабель. Это была палочка с шариком на конце, служившая живописцу опорой для руки, когда он работал над мелкими деталями картины. На полу стоял небольшой деревянный манекен, одетый как ребенок, и высокий мольберт, на котором размещался большой холст, прикрытый материей.

Поздоровавшись с гостями, художник предложил им сесть и удалился в заднюю комнату, вернувшись с записной книжкой и пачкой бумаг.

– Итак, чем я могу вам помочь?

Дядя Джозеф объяснил, какую картину они хотят попросить его написать.

– Какая честь, мистер Сэдлер, я очень рад! – сказал мистер Гейнсборо. – Моя семья в некотором смысле занималась этим ремеслом. Мой отец ткал шерсть.

Они начали обсуждать сложности текстильной промышленности, а потом, через несколько минут, перешли к делу. Мистер Гейнсборо описал типы возможных портретов. Самым экономным оказался портрет одной фигуры до талии с обычным фоном и без рук, а самым дорогим – портрет в полный рост группы или пары человек с красивым фоном. Дополнительно брались деньги за изображение животных.

Он делал пометки и ответил на несколько вопросов, после чего протянул дяде Джозефу пачку листов.

– Здесь вы увидите пример каждого портрета и цену. Можете написать мне в любое время, если у вас возникнут дополнительные вопросы. Мне нужно будет, чтобы вы приезжали для позирования не более шести раз. Все зависит от композиции, которую вы изберете. Я могу писать тут или в Бате. Как вам будет удобно.

Наступила тишина. В этот момент Анне очень захотелось задать вопрос о картине на мольберте, но она испугалась, что это может быть невежливо. К счастью, дядя Джозеф, казалось, не обращал внимания на подобные мелочи.

– Можно взглянуть на вашу последнюю работу? – спросил он.

Мистер Гейнсборо заколебался, но потом подошел к мольберту и резко сбросил ткань с картины.

– Как видите, работа еще не окончена, – сказал он.

Это был портрет симпатичного джентльмена в темно-розовом шелковом сюртуке, написанный почти в полный рост. Мужчина опирался о скалу, а фоном картины служил классический пейзаж. Джентльмен был изображен прекрасно, однако внимание Анны приковали к себе листва на переднем плане и плющ, оплетающий скалу.

– Это так чудесно, сэр, – тихо сказала она. – Я всегда очень высоко ценила ваши портреты. Но должна признать, больше всего восхищаюсь тем, как вы изображаете пейзажи и природу.

Мистер Гейнсборо, который до этого вел себя довольно скованно, в тот момент немного оживился.

– Я рад слышать это, мадам, потому что с большим удовольствием пишу именно пейзажи. Когда рисую природу, я отдыхаю от изображения человеческих лиц и форм.

– Однако у этого мужчины очень красивое лицо. Могу я спросить, кто это? – поинтересовался Джозеф.

– Это Джошуа Григби, адвокат из Грейз-Инн, – ответил Гейнсборо. – Его семья из моего любимого графства Суффолк, где мне привили любовь к пейзажам и природе.

– Вы из Суффолка! – воскликнула Сара. – Моя племянница тоже приехала оттуда не так давно.

– Из небольшой деревни неподалеку от Халесворта, – добавила Анна. – Я также полюбила рисование, изображая природу родного края.

– А я из Ипсуича[42], хотя родился на юге, в Садбери[43]. Вы тоже художник? Какое чудесное совпадение!

– Едва ли можно назвать меня художником, сэр, – ответила она, краснея. – Просто я люблю рисовать карандашами и красками.

– И вы должны это делать как можно чаще. – Гейнсборо задумался. – Можно научиться разным техникам, наблюдая за работой других художников, но ваши собственные глаза и руки являются самыми важными учителями. Ничто не заменит наблюдение и постоянную практику.

Анна хотела еще пообщаться с ним, но тетя Сара начала ерзать на стуле рядом с племянницей.

– Это было очень интересно, однако мы не хотим вас задерживать, мистер Гейнсборо, – сказала она. – Спасибо за то, что уделили нам немного времени.

– Был рад знакомству, – ответил он, а потом обратился к Анне: – Планируется открыть новое Общество изящных искусств, вы слышали? Оно будет находиться недалеко отсюда. Возможно, вы будете первой леди, которая сможет выставить там свои работы.

– Не дразните меня, сэр.

Он рассмеялся, но его глаза оставались серьезными.

– Я знаком со многими хорошими художницами, – заметил он. – Нет причин, из-за которых эти леди не должны выставлять свои работы для широкой публики.

Когда они вышли из здания, Анне показалось, что она пари́т по воздуху.

* * *

Все еще взволнованная после встречи с известным мастером, Анна взялась за перо. Анри мог бы понять ее возбуждение.

Дорогой Анри!

Спасибо за письмо. Я очень рада узнать, что Вы почти готовы приступить к работе. Я бы с радостью посмотрела на это сама, если бы у меня была возможность.

Сегодня я познакомилась с великим художником Гейнсборо. Представьте! Я восхищаюсь его работами. В любом случае, интерес, проявленный Вами к моему эскизу, распалил мое любопытство, и мне стало интересно узнать больше о рисунках для ткани. Я уже заказала новый, больший по размерам альбом, чтобы продолжить рисовать! Но мне нужно подробнее узнать о ткачестве. Вероятно, Вы сможете меня научить?

Пожалуйста, отвечайте быстрее.

С наилучшими пожеланиями, А.

Они подошли к тюрьме, стоявшей на Ньюгейт-Стрит, и вскоре стало ясно, что сегодня был необычный день. В церкви звонили в колокола, и многочисленная толпа, еще бо́льшая, чем та, что собиралась во время демонстрации ткачей, блокировала все подходы к тюремным воротам.

Анри казалось, весь Лондон вышел на улицы: мужчины, женщины и дети были одеты в лучшие наряды, словно собрались в храм, а потом на пикник в парк и прогулку на лодке по реке.

– Святой Боже! – воскликнул месье Лаваль. – Сейчас будут казнить осужденных.

На лестнице появился узник, вызвав рев толпы, в котором смешались радость и порицание. Несмотря на кандалы, сковывавшие человека по рукам и ногам, он был одет как денди. Через силу подняв руки, он улыбнулся собравшимся, в этот момент напоминая короля, приветствующего подданных.

Потом под насмешки и свист толпы узника свели вниз и посадили на старую телегу, где его ждал длинный деревянный ящик. Анри с ужасом понял, что это гроб. В нем осужденного должны были похоронить.

Но мужчина не обращал внимания на домовину, он смеялся и шутил с солдатами, старательно уворачиваясь от летевших в него гнилых фруктов и экскрементов. Когда телега двинулась в путь в окружении солдат, вооруженных пистолетами и шпагами, толпа ринулась за ней.

– Как далеко находится виселица? – спросил Анри у седого старика, стоявшего рядом с ним.

– До Тайберна две мили. Однако они будут останавливаться у каждой таверны, поэтому дорога займет не менее трех часов. Ему купят столько пива, что он будет мертвецки пьян, когда окажется на виселице. Ублюдок еще легко отделался.

– Что за преступление он совершил?

– Говорят, убил женщину, хотя он отрицает это. Она была шлюхой, но никто не должен так умирать.

– А почему такому грешнику покупают пиво?

– Они приходят сюда ради зрелища, – ответил старик. – Они хотят увидеть, как он намочит штаны.

– От страха?

– Нет. Когда он немного повисит, станет понятно, что он наконец помер, – буркнул старик.

Анри наблюдал за шумящей толпой, чувствуя, что к горлу подкатывает тошнота. Насколько бы ужасным ни было его преступление, как могут люди так карать себе подобных? А что, если этот человек невиновен? Анри старался не думать о том, что его друг тоже может подвергнуться столь жутким насмешкам и бесславной смерти.

Когда толпа немного поредела, они с месье Лавалем смогли протиснуться к тюремным воротам. Они еще не подошли к лестнице, а юноша уже различил крики узников. Ему казалось, они вот-вот должны войти в ворота ада, только эта преисподняя находилась на земле в двух милях от его дома и всего в нескольких сотнях ярдов от самого красивого здания, что он когда-либо видел. Месье Лаваль сказал ему: