— Стоимость включает все, что находится в доме, — ответила Лейни. — Но мне бы хотелось еще раз посмотреть и убедиться, что там не осталось никаких личных вещей. А потом я верну вам ключ.

Теперь же Лейни пожалела, что настояла на этом условии. Она боялась заходить в дом, хотя сама не понимала почему. Ноги ее будто налились свинцом, когда Дик проводил ее до парадной двери и отпер ее.

Внутри царило сумрачное безмолвие, как во всех опустевших домах с задернутыми шторами. Воздух был влажным, а общая атмосфера — гнетущей. Раньше комнаты казались Лейни просторными, а теперь она ощутила, как они малы. Она бродила из одной в другую, озираясь по сторонам, но ни до чего не дотрагиваясь.

В ее спальне не было ничего, кроме мебели. Все, что хотела, она забрала с собой, когда уезжала. Комната матери тоже была пуста: Лейни прибрала там через несколько недель после ее кончины, а всю мамину одежду и вещи отдала в благотворительное общество.

Совершив этот грустный обход, Лейни вернулась в прихожую, жалкая и потерянная.

— Ты ничего не хочешь отсюда забрать, Лейни? — спросил Дик, нарушая молчание впервые с тех пор, как они переступили порог.

Признаться, его удивило поведение Лейни: не было ни восторженных восклицаний из-за какой-нибудь безделушки, вызвавшей теплые воспоминания, ни горьких слез. Вспомнилось, как совсем недавно он вместе со своими братьями и сестрами совершил набег на чердак родительского дома. То был день воспоминаний и бурного веселья, когда, на свет Божий извлекались давно позабытые сокровища. Лейни же казалась в этом доме чужой.

— Нет, — покачала она головой. — Ничего.

Дику вдруг пришло в голову, что дом этот не просто пуст — он будто ненастоящий. Как декорации на съемочной площадке. Все вроде бы на своих местах, но какое-то невыразительное, двухмерное — нет ни глубины, ни индивидуальности.

— А личные вещи, семейные фотографии и все такое?

— Нет никаких фотографий — у мамы не было фотоаппарата.

— И тебя даже в детстве не фотографировали? — Ему не удалось скрыть недоверия.

Лейни с вызовом посмотрела на него.

— Нам были чужды сантименты. «Что за чепуха, какая же мать не собирает кипами снимки своего чада?» — мелькнула мысль.

— Может быть, фотографии твоих дедушки с бабушкой… — осмелился он продолжить.

— У меня их не было. Только мама. Лейни принялась беспокойно мерить шагами гостиную. Дик устремился за ней и, идя чуть сзади, продолжал расспрашивать:

— Когда умер твой отец?

— Не помню. Я была совсем маленькой.

— Твоей маме пришлось одной содержать вас обеих. Наверное, это было нелегко. Кем она работала?

Внутри у Лейни все сжалось. Не хотелось отвечать ни на один из его вопросов, однако Дик упрямо преследовал ее.

— В кредитном союзе крупной компании.

— А какой была твоя мама?

— Какой?

— Ну да, что она была за человек? Лейни ощетинилась:

— Зачем ты задаешь все эти вопросы?

— Хочу знать. Так что собой представляла твоя мать?

— Ну… примерно моего телосложения. Темные волосы, голубые…

— Я не о внешности. Меня интересует ее личность.

— Личность? — Господи, да зачем он ходит за ней по пятам и изводит вопросами?

— Ну да. Была ли она беззаботной и веселой? Хмурой, суровой, легкомысленной, интеллигентной? Какой она была?

— Она была моей матерью! — выкрикнула Лейни. — И все, просто матерью.

— И ты ее любила.

— Да!

— А она любила тебя. Лейни замерла, вцепившись в спинку кресла с продавленным сиденьем.

— Да, — процедила она. — Конечно, она меня любила. Ведь я была ее дочерью.

Дик обратил внимание на побелевшие пальцы и напряженно застывшие черты лица Лейни. Он давил на нее и сознавал это, но следовало довести разговор до конца, иначе не избавить Лейни от мрачных ассоциаций, связанных с этим домом.

— Что случилось с твоим отцом?

— Я говорила тебе — он умер.

— От чего? Когда?

— Не помню!

— Наверняка твоя мать время от времени вспоминала его, рассказывала тебе о нем. Она больше не вышла замуж — должно быть, очень любила твоего отца, раз долгие годы хранила ему верность.

Лейни облизнула пересохшие губы.

— Она… она почти о нем не говорила.

— Тебе не кажется это странным? Почему, на твой взгляд, она о нем не говорила?

В волнении девушка метнулась к окну и вцепилась в шторы.

— Откуда мне знать?

— Ты знаешь, Лейни. Скажи мне, почему твоя мама не любила говорить об отце.

— Это было давно. Какое это имеет значение?

— Имеет. Расскажи.

Лейни порывисто обернулась к нему с блестящими от слез глазами.

— Она не вспоминала о нем, потому что ненавидела его. Она забеременела, и он женился на ней по обязанности. Но, едва я появилась на свет, он ушел. Исчез. Бросил нас. И больше она его никогда не видела. Я его не знала. Ну как, теперь вы довольны, господин адвокат?

Волосы ее растрепались, груди судорожно вздымались при каждом вдохе, руки сжались в кулаки.

— Мне очень жаль, Лейни. Должно быть, это было ужасно для вас обеих.

— Иди к черту! — выкрикнула она и, вновь повернувшись к нему спиной, рывком раздвинула шторы. За окном смеркалось, и это только усугубило гнетущую атмосферу в доме. — Ты узнал все, что хотел. А теперь оставь меня в покое.

Он не мог — слишком далеко зашел. Они добились успеха, но еще не добрались до истоков ее тревог, а иначе было нельзя.

— Значит, твоя мама, поскольку у нее никого, кроме тебя, не было, излила на тебя всю свою нерастраченную нежность. Окружила тебя любовью.

— Да.

— Души в тебе не чаяла.

— Да. — Лейни повысила голос.

— Она часто повторяла, как сильно тебя любит?

— Да! — взвизгнула Лейни.

— Всячески показывала, как прекрасно любить и быть любимой, верно? Каждый день ласкала тебя, обнимала и целовала.

— Да, да, да! — выпалила она ему в лицо.

— Ты лжешь, Лейни.

Она судорожно втянула в себя воздух.

— Нет! Нет, не лгу.

— Думаю, твоя мама озлобилась из-за того, как с ней обошелся твой отец. И вместо того, чтобы окружить тебя любовью, считала тебя виновницей всех своих невзгод. — Ровным голосом произнося все это, Дик направился к Лейни. — Думаю, она винила тебя за то, что ты вообще появилась на свет и разрушила ее романтические отношения с молодым человеком.

— Прекрати! — вскричала Лейни, зажимая руками уши.

Он приблизился, чеканя шаг в такт своим словам, будто ударяя молотком по шляпке гвоздя.

— Думаю, ты любила ее, потому что она была твоей мамой. Ты хотела, чтобы она тоже любила тебя, но она не любила. А если и любила, то остерегалась показать тебе это. Думаю, тебе хотелось обнимать ее каждый день, но ты знала, что ей это не понравится. И тогда ты решила, что объятия — это насилие, вторжение в чужой мир.

— Хватит! — Лейни несколько раз ударила ладонью по стене. По щекам ее струились слезы. — Она хорошо обо мне заботилась!

— Формально — да, она тебя всем обеспечивала, кормила и одевала. Но материнство этим не исчерпывается. Тебе ведь хотелось, чтобы она прикасалась к тебе, прижимала к своей груди, ласкала?

— Да, — всхлипнула Лейни. — То есть нет. Ты меня совсем запутал.

Дик покачал головой, в его глазах тоже стояли слезы.

— Нет, миленькая, ты как раз распутываешься.

Она вскинула руку:

— Стой! Не подходи ко мне.

— Лейни, я хочу крепко обнять тебя, подарить всю ласку, которой обделила тебя мать.

— Нет! Не хочу.

— Хочешь. Ведь правда?

— Нет, нет! — Она застонала и, безудержно рыдая, стала оседать на пол.

Дик подхватил ее. Обвил руками и крепко прижал к себе, зарывшись лицом в ее волосы.

— Хочешь, — шепнул он, — конечно, хочешь.

Пальцы ее самопроизвольно вцепились в его одежду, комкая рубашку. Дик был рад: слезы, струившиеся по ее щекам, не были мучительными, а, напротив, несли с собой облегчение, очищение. Бережно коснувшись ее затылка, он привлек ее голову к своей шее и уткнулся подбородком в ее макушку.

— Бедная ты моя малышка, — с нежностью произнес он. — Такая милая и такая недоласканная. Господи! Милая моя девочка…

Она едва не растворилась в его сильных объятиях.

— Дик?

— Что, моя любовь?

— Дик? — Она никак не могла до конца поверить, что он действительно рядом, обнимает ее. Любит ее.

Взяв ее за подбородок, Дик осторожно приподнял ее лицо. Жалобно всхипнув, Лейни вдруг обеими руками обняла его за шею, подставляя губы для поцелуя.

— Люби меня, люби…

Издав изумленный и радостный возглас, Дик увлек ее за собой на пол. Ковер был старым и пыльным, но они этого не замечали. Лейни тянулась к Дику всем своим существом. Помня о ее состоянии, он осторожно прилег рядом и привлек ее к себе; губы их соединились. Рука Дика медленно скользнула вдоль ее спины и, достигнув бедер, притянула ее к себе, заставляя ощутить силу его страсти. Лейни с готовностью прижалась к нему, насколько это было возможно, и их восторженные стоны эхом разнеслись по безмолвной комнате.

Лейни принялась неловко стаскивать с него тяжелое пальто, и Дик нетерпеливо высвободился из него и отбросил в сторону. Пальцы ее, обычно такие проворные, спотыкались на каждой пуговице его рубашки, пока она их расстегивала. Но вот ее ладони коснулись его обнаженной груди и живота, поросших жесткими волосками, которые щекотали ее, вызывая трепет.

Дик снял с нее пальто. Не прерывая поцелуя, расстегнул пуговицы на ее платье и коснулся груди.

— Да, да… — простонала она.

Неуклюже повозившись с застежкой ее бюстгальтера, Дик наконец справился; его нежные руки, горячие губы и искусный язык принялись ласкать ее груди, вызвав мгновенный отклик в затвердевших сосках. Лейни тихонько вскрикивала, пока оба в безумной спешке освобождались от одежды. Движения их были лихорадочными, дыхание прерывистым. В звенящей тишине, пропитанной томлением ожидания, послышался звук расстегиваемой «молнии».