Патриция Райан - Шелковые нити

Джоанна собралась уходить, когда услышала шепот, доносившийся из-за занавески. Женский голос – голос Олив – умолял:

– Нет… пожалуйста… нет.

Джоанна вытащила свой кинжал, набрала в грудь воздуха, собираясь с духом, и резко отдернула занавеску. У стены стояла Олив, над которой нависал, упираясь ладонями в стену, темноволосый молодой человек в черном, в котором Джоанна узнала Деймиана Оксуика.

– Мистрис Джоанна! – ахнула девушка, уставившись на кинжал в руке Джоанны.

– Что здесь происходит? – спросила Джоанна.

– Ничего. Пожалуйста… уберите это. Он ничего плохого не делает.

– Плохого! Иисусе. – Деймиан повернулся и отошел от нее. – Я не могу этого больше выносить, Олив. Сколько можно прятаться от всех, пробираться тайком…

– Тогда перестань приходить сюда, – взмолилась девушка.

– Не могу. Я люблю тебя.

– Деймиан, пожалуйста…

– Давай убежим вместе.

– Нет, Деймиан, прошу тебя.

– Олив…

– Это невозможно, и ты это знаешь.

– Из-за отца? Из-за моей помолвки с… этим ребенком? Олив бросила беспокойный взгляд на Джоанну.

– Не только.

Деймиан в один шаг преодолел разделявшее их расстояние, обхватил лицо девушки ладонями.

– Я уже говорил тебе – мне наплевать на это. Ты не виновата. Тебя принудили.

– Пожалуйста, Деймиан.

– Олив…

– Пожалуйста. – Открыв глаза, она нежно коснулась его щеки. – Прошу тебя.

Деймиан утер большим пальцем слезинку, выкатившуюся из ее глаза, и легко коснулся губами ее влажной щеки.

– Я не сдамся, Олив, – сказал он и вышел.

Олив обессилено прислонилась к стене. Из ее закрытых глаз текли слезы. Убрав в ножны кинжал, Джоанна вытащила из рукава платок и вручила его девушке.

– С тобой все в порядке? Олив кивнула, утирая глаза.

– Мы не можем быть вместе. Деймиан только мучает себя, не желая смириться с этим.

– Судя по этим слезам, ты тоже.

– Но я понимаю, что брак между нами невозможен.

– Он не пытался… воспользоваться ситуацией? – спросила Джоанна. – Может, он хочет, чтобы ты стала его любовницей?

– Нет. Он никогда не прикасался ко мне. Он хочет взять меня в жены.

– Правда?

– Но я не могу выйти за него. Эго невозможно. Невозможно!

– А что он имел в виду, когда сказал, что ты не виновата? В шепоте Олив послышались слезы.

– Кое-что, чего нельзя исправить, как бы ему этого ни хотелось. – Вздохнув, она сложила влажный платок в аккуратный квадратик и вернула его Джоанне. – Как вы нашли мистрис Аду?

Джоанна позволила ей сменить тему, понимая, что, если проявить настойчивость, девушка просто замкнется в себе.

– Она очень больна.

– Это все простуда, которая никак не пройдет. – Пригладив волосы, Олив вернулась в лавку.

Джоанна последовала за ней.

– Дело не в простуде.

– Мастер Олдфриц говорит, что она страдает также от меланхолии, как моя мама.

– Возможно. – Джоанна поднесла к глазам пустой флакон, изучая несколько капель, оставшихся на донышке.

– Это лекарство прописал мастер Олдфриц, кажется?

– Да.

– А ты не могла бы сказать мне, из чего оно состоит?

– Обычное средство от простуды: настой тысячелистник с добавлением мяты и меда для смягчения вкуса. Зимой на большой спрос, и я готовлю сразу четыре пинты.

– Тысячелистник? И все? – Трудно было найти более распространенное и безобидное лекарство, чем тысячелистник.

– Да, все.

– А что, если принять слишком много этого настоя? Может ли человек… почувствовать себя хуже?

Олив покачала головой:

– Нет. Это характерно для полыни… или валерианы… Многие травы могут нанести вред здоровью, даже убить в больших количествах, но не тысячелистник. А почему вы спрашиваете?

Джоанна пожала плечами:

– Да так. Просто мне пришло в голову… Но очевидно, я ошиблась.

– Ада Лефевр болеет не из-за моего снадобья, мистрис, а из-за избытка желчи.

– Возможно, – кивнула Джоанна. Но если мастер Олдфриц точно знает, чем больна Ада Лефевр, почему ему не удается ее вылечить?

Не желая показаться слишком заинтересованным, Грэм подождал до вечера, когда Джоанна села за вышивание, чтобы расспросить ее о посещении Ады Лефевр.

– Как прошел день? – поинтересовался он, присев на сундук с кружкой вина в руке.

Джоанна вздохнула, критически оглядев нарисованное на шелке апельсиновое дерево и окружавший его орнамент из щелков.

– Неважно. – Взяв иглу, она вдела в нее коричневую шелковую нить.

– Неужели вы не получили ни одного заказа?

– Ни одного. – Джоанна достала из корзинки кожаный наперсток и надела на палец. – Мне даже не удалось показать свои работы.

– А что случилось?

Джоанна проткнула шелк иголкой, вонзив ее в контур стволa апельсинового дерева.

– Мистрис Ада слишком больна, чтобы интересоваться подобными вещами, а мистрис Роуз была занята, пытаясь утихомирить своего мужа.

– Ада Лефевр больна? – Грэм поднес кружку к губам, глядя на нее поверх кромки.

– Да, очень больна. Так исхудала, что просто светится, – ответила Джоанна, проворно прокладывая стежки вдоль контуров дерева. – Она прикована к постели в спальне. По мнению мастера Олдфрица, у нее затянувшаяся простуда и избыток желчи.

– Это тот парень, что вправлял мне ногу?

– Он самый. Ее муж уверен, что она капризничает, чтобы Добиться внимания и вызвать жалость.

Грэм сделал еще один глоток вина.

– А по-вашему, что с ней?

– Не знаю, но не удивлюсь, если это связано с Рольфом Лефевром.

– Надеюсь, вы не думаете, что он… причиняет ей вред?

– Нет, но… – Она задумалась, проворно работая иголкой – Впрочем, меня это не касается.

– Вы не ответили. Он причиняет ей вред? Джоанна бросила на него любопытный взгляд, прежде чем продолжить работу.

– Одного его присутствия достаточно, чтобы усилить ее Меланхолию. А возможно, даже вызвать ее. У меня нет основами предполагать, что он избивает свою жену. Во всяком случае, я не заметила следов побоев. К тому же, по ее словам, муж не поднимался к ней с Великого поста, а с тех пор прошло три месяца.

– Какой она показалась вам?

Джоанна пожала плечами, не поднимая глаз.

– Как я уже сказала, очень худой, хотя ее никто не морит голодом. На столе стояла тарелка с бульоном и еще какая-то еда. Лицо у нее смертельно бледное, под глазами круги. А ведь она прелестная малышка, с огромными карими глазами и черными волосами.

Взгляд Грэм метнулся к вороньему перу в корзинке Джоанны. Ему не приходило в голову, что дочери его покровителя могут быть черноволосыми. Лорд Ги назвал Филиппу миловидной. Законное потомство барона было белокурым, как он сам и его жена. Поэтому Грэм всегда представлял свою будущую жену с золотистыми волосами и небесно-голубыми глазами.

– Она совсем крохотная и очень хрупкая, – продолжила Джоанна, старательно прокладывая стежки по контуру ветвей апельсинового дерева. – Я чувствовала себя коровой рядом с ней.

Грэм рассмеялся. Никогда в жизни он не встречал женщины более грациозной и желанной.

И более недосягаемой.

«Не думай о ней, – одернул он себя. – Думай о Филиппе». Теперь, благодаря Джоанне, у него есть мысленный образ его нареченной. Весьма привлекательный образ, надо признаться. Миниатюрные женщины могут быть очень милы. И хотя многие мужчины предпочитали блондинок, Грэм знал очень красивых женщин, которые были брюнетками. И у нее карие глаза…

Как у Джоанны.

Нет. Ни у одной женщины не может быть таких глаз. Когда он женится на Филиппе, ему придется забыть глаза Джоанны. Если получится…

– А эта болезнь… опасна для ее жизни? – поинтересовался он, продолжив расспросы. – Как вам кажется?

– Вы имеете в виду, может ли она умереть?

Грэм сделал глубокий вздох и проглотил остатки вина.

– Да. Она не… Я хочу сказать, не выглядит ли она… Словно находится при смерти? Нет – пока, во всяком.

Грэм облегченно вздохнул.

– Она разговаривала со мной вполне непринужденно, – сказала Джоанна, методично работая иглой. – И она безропотно приняла свое лекарство, хотя ей не нравится, как она чувствует себя после этого.

– Вот как? Вы случайно не знаете, что входит в его состав? Джоанна бросила на него короткий взгляд.

– По словам Олив, это всего лишь настой тысячелистника.

– Тысячелистника, – повторил Грэм. – Вряд ли это может навредить ей.

– Но и пользы не приносит, раз она по-прежнему так больна, как мне кажется.

Грэм задумался. Болезнь Ады может создать проблему.

– Она встает с постели? – спросил он.

– Сомневаюсь.

– Но если бы ей пришлось… – начал он. – Если бы ей пришлось, скажем, куда-нибудь поехать…

– Поехать? Куда?

– Не знаю, куда-нибудь. Например, чтобы подлечиться, tax вы думаете, она в состоянии совершить путешествие?

– На той верховой лошади, что вы купили для нее?

– Хью продал ее. Мне придется… О, черт!

Джоанна воткнула иглу в шелк и повернулась на своем табурете лицом к нему.

Грэм закрыл глаза и откинулся на стену.

– Похоже, я проговорился.

– И не в первый раз. Грэм открыл глаза.

– Вы хотите сказать, – начал он, – что и раньше подозревали…

Джоанна сняла наперсток с пальца и принялась играть с ним.

– Да нет, вы были очень убедительны. Некоторые люди искусны в обмане. Вы один из них.

– Мистрис…

– Однако были отдельные намеки, что все не так просто как кажется на первый взгляд. Например, та кобылка, которую вы хотели продать. Ни один мужчина, да еще военный, не станет ездить на лошади, предназначенной для женщины, еще раньше мне показалось очень странным, что вы искали гостиницу в этом районе, хотя уже устроились в церкви Святого Варфоломея, и утверждали, будто вы в Лондоне проездом на пути к родственникам. Но ведь у вас нет никаких родственников, так ли?