– Черта с два… прошу прощения, мистрис. Я могу и поеду именно верхом.

– Вы невыносимы, сержант.

– Возможно, но на повозке я не поеду.

– Ладно, обсудите этот вопрос с Хью, когда он появится. – Ее взгляд упал на ночной горшок, который Грэм задвинул под кровать. – Может, нужно вынести?

– Нет. Я… недавно сходил в уборную…

– Опять? После того, что случилось ночью?

– Я соблюдал осторожность.

– Но на что вы опирались? Тот молот так и остался у задней двери.

– Я нашел метлу – Он кивнул в сторону угла. – Вон там. Джоанна покачала головой, возмущенно блеснув карими глазами.

– Невыносимы и ужасно упрямы.

– Мне это не раз говорили. Но не беспокойтесь, мистрис. – Грэм улыбнулся. – Вам недолго осталось терпеть мое присутствие.

Впервые за все утро она посмотрела на него в упор. Выражение ее лица было задумчивым, даже печальным.

– Проклятие! – раздался снаружи гневный мужской голос. – Ты что, еще не оседлал его? Я же сказал тебе, что опаздываю. Чем это ты занимался?

Бросив взгляд в окно, Грэм увидел Рольфа Лефевра. Стоя в своем заднем дворе, тот отчитывал рыжеволосого увальня, седлавшего черного коня. Грэм не знал, что выглядит более кричаще: пестрая туника Лефевра или убранство лошади. Седло было отделано серебром и жемчугом, уздечка сверкала позолотой, а грудь лошади украшали несколько рядов крохотных колокольчиков.

– Прошу прощения, мастер Рольф, но…

– Ты у меня получишь прощение! Седлай коня, бездельник, пока я не отходил тебя кнутом!

– Это новый глава гильдии торговцев шелка, – сообщила Джоанна. – Рольф Лефевр.

Обернувшись, Грэм увидел, что она стоит у окна со скрещенными на груди руками, наблюдая за спектаклем, который устроил Лефевр.

– Вот как? – сказал он.

Джоанна кивнула.

– Он живет по соседству, и мне волей-неволей приходится слушать его яростные вопли по нескольку раз в день. К счастью, по утрам он бывает в Маркет-Холле, где торгуют шелком, так что в эти часы здесь обычно спокойно.

– Видимо, это туда он сейчас направляется.

– Нет, туда он ходит пешком. Это сразу за углом, на Ньюгейт-стрит.

Набросив на седло стеганую попону из коричневого атласа, свисавшую почти до земли, рыжий верзила помог своему хозяину забраться на лошадь.

– А это что за парень? – спросил Грэм.

– Его слуга, многострадальный Байрам. Грэм бросил на нее настороженный взгляд.

– Байрам?

– Да.

Слуга проводил Лефевра глазами и вернулся в дом.

– Этого парня зовут Байрам? Вы уверены?

– Конечно. Он служит у Лефевра все семь лет, что я живу здесь. – Ее брови сошлись на переносице. – А почему вы спрашиваете?

– Да так, просто… – Странно, лысый негодяй, заманивший его в переулок, назвался Байрамом. – Может, на Лефевра работают два Байрама?

Джоанна склонила голову набок, устремив на него озадаченный взгляд.

– Два Байрама?

– Да. Я понимаю, это звучит глупо.

– Очень глупо. У Лефевра только один слуга. Есть еще горничная и кухарка, но мужчина только один. А почему вы решили, что там должен быть еще один Байрам?

Грэм пожал плечами. Никто не должен знать, что нападение на него не было простым ограблением, иначе тайна лорда Ги может стать всеобщим достоянием.

– Это действительно глупо. Не обращайте внимания.

– Но…

– Неплохой дом, – заметил Грэм, чтобы отвлечь ее. При свете дня сзади открывался отличный вид на дом Лефевра. Через окна нижнего этажа можно было видеть румяную кухарку, которая что-то напевала, стряпая еду. Окна второго этажа были еще больше. Слева располагалась богато обставленная гостиная, где он побывал накануне. Справа виднелась столь же нарядная комната, где служанка, Этель, расправляла покрывало на массивной кровати с пологом. Судя по всему, это была спальня Лефевра, Окна на третьем этаже были закрыты ставнями.

– Ужасный дом, – возразила Джоанна. – Хотя, надо полагать, Лефевр доволен своим жилищем. У него… большие претензии. Любит изображать из себя аристократа, но выглядит скорее как придворный шут.

Потому он и женился на Аде – чтобы подняться по общественной лестнице. Неудивительно, что он пришел в бешенство, когда обнаружил, что его молодая жена – «позорная тайна» лорда Ги.

– Он женат? – осторожно спросил Грэм.

– Да, на прелестном юном создании.

Грэм прикусил язык, чтобы не поинтересоваться, как выглядит жена Лефевра. Вряд ли он сможет рассказать о своей предстоящей помолвке с сестрой Ады, утаив все остальное.

– Вы знакомы с ней? – спросил он.

– Нет, но я видела ее издалека, когда он привез ее из Парижа в прошлом году. Она возилась летом в саду. Как я поняла, она с Рождества страдает от простуды. Дочь аптекарши каждый день приносит ей необходимые снадобья, но, похоже, пользы от этого мало. Впрочем, так иногда бывает: человек хворает всю зиму, а весной поправляется.

– Весна уже наступила, – заметил Грэм. – И погода стоит теплая.

Джоанна пожала плечами.

– Возможно, она вскоре покажется. Пора сажать растения. Из окна, выходившего в переулок, донеслось монотонное постукивание. Звук приближался – вместе с его источником, вне всякого сомнения, прокаженным, – и перед их взорами предстала жалкая фигура, закутанная в балахон с капюшоном, скрывавшим не только следы болезни, но и пол несчастного. За спиной прокаженного висела потрепанная сума, хранившая, возможно, все его мирские пожитки. Одной рукой он опирался на клюку, а другой стучал в деревянную колотушку, предупреждая прохожих о своем приближении.

– Доброе утро, Томас, – сказала Джоанна, подходя к окну. Прокаженный помедлил.

– Доброе утро, мистрис. – Грубый голос был единственным свидетельством того, что это мужчина.

– Я проходил мимо вашей лавки, – сообщил прокаженный, обращаясь к Джоанне. – И забеспокоился, увидев, что ставни закрыты. – К удивлению Грэма, он разговаривал, как образованный человек.

– Я немного припозднилась нынче утром. Единственный зрячий глаз прокаженного упал на Грэма, задержавшись на его перевязанных ребрах и ноге.

– Вижу, вы перенесли свое милосердие с приблудных зверушек на людей.

Джоанна хмыкнула.

– Это Грэм Фокс. Ему немного не повезло вчера. Сержант, я хотела бы познакомить вас с Томасом-арфистом.

– Который больше не играет на арфе. – Прокаженный поднял покрытую коростой руку, в которой он держал колотушку, демонстрируя скрюченные пальцы. – Как видите, мне тоже не– * много не повезло. – Он хрипло рассмеялся собственной шутке.

Грэм растерянно молчал.

– У меня на кухне есть немного овсянки, – сказала Джоанна, – если, конечно, она еще не сгорела. Сержант отказался от моего предложения позавтракать, а кошки не едят овсянку. Боюсь, она пропадет, если ты меня не выручишь.

Усмехаясь и качая головой, прокаженный выпустил из пальцев колотушку, подвешенную к веревке, повязанной вокруг его талии, и взялся за миску, также висевшую у него на поясе.

– Она всегда делает вид, – сообщил он Грэму, – будто бы я оказываю ей большую любезность, принимая ее благодеяния.

– Но это действительно так, – возразила Джоанна. – Едва ли я могу позволить себе выбрасывать еду. Подойди к кухне.

– Премного благодарен, мистрис. Всего доброго, сержант.

– Всего доброго, – отозвался Грэм, глядя вслед прокаженному, который двинулся прочь, с трудом переставляя ноги. Видимо, пальцы на его ногах были так же деформированы, как и на руках.

– Как вы думаете, сколько ему лет? – спросила Джоанна.

– Шестьдесят?

– Тридцать шесть.

– Бедняга. Вы кормите его каждое утро?

– Да. Иногда он возвращается, если милостыню подают плохо – или если унижения становятся невыносимыми. Томас – гордый человек. Когда-то он был известным арфистом и даже играл в лондонском Тауэре для короля Генриха. Теперь уже не играет.

– Еще бы, с такими пальцами.

– Дело не только в том, что они изуродованы. Они потеряли чувствительность. И ступни тоже.

– Совсем?

Джоанна покачала головой.

– Однажды он явился сюда, оставляя кровавый след. Наступил на что-то острое и даже не заметил. А прошлой зимой какие-то негодяи подожгли сзади его рубаху, но он ни о чем не догадывался, пока не почувствовал запах горящей ткани.

Грэм поморщился.

– Разве здесь нет лепрозория, где бедняга мог бы жить?

– В Сент-Джайлзе есть неплохая больница, где лечат прокаженных. Но Томас очень дорожит своей независимостью, и я его понимаю. – Она вздохнула. – Пойду, он, наверное, уже ждет меня. Вам что-нибудь нужно?

Грэм потер жесткую щетину на подбородке.

– Бритва, если это вас не затруднит.

– Я посмотрю среди вещей моего мужа. Сейчас, вот только покормлю Томаса.

Подождав, пока кожаная занавеска закроется за ней, Грэм неуклюже поднялся на ноги, стянул подштанники, намылил мочалку и принялся скрести себя с макушки до пят. Из окна было видно, как Джоанна Чапмен направилась к кухне, возле которой на бочке сидел Томас с жестяной миской в руке, ожидая свой завтрак. Его ноги были обмотаны тряпками.

Джоанна скрылась в кухне и спустя несколько мгновений появилась снова с большой поварешкой с овсянкой, которую вылила в миску Томаса. Судя по всему, она не подозревала, что Грэм наблюдает за ней.

На заднем дворе Лефевра было пустынно. В кухне продолжала хлопотать кухарка, в гостиной и спальне никого не было, окна на третьем этаже по-прежнему закрывали ставни.

Итак, лысый солгал, назвавшись Байрамом. Тем не менее оставалась вероятность, что его нанял Лефевр. Более того, негодяй знал имя Грэма и поджидал его. Как он мог оказаться у дома Лефевра, если не сам хозяин организовал нападение? Жадный торговец хотел получить эти злосчастные пятьдесят марок, чтобы и впредь изображать знатного вельможу, не ставя себя в унизительное положение мужа, которого бросила жена, вернувшись к отцу.

Вот только передали ли головорезы, ограбившие Грэма, украденное серебро Лефевру? Пятьдесят марок – большие деньги, особенно в последнее время, когда монеты почти не чеканились. Те, у кого они были, предпочитали прятать их на черный день, а те, у кого их не было, обходились натуральным обменом. Такая сумма могла оказаться достаточным соблазном, чтобы пойти на риск и обмануть Лефевра. В этом случае грабители – те, что выжили, – скорее всего просто исчезли, и Лефевр не знает, что Грэм избежал смерти от их рук. Но даже если они покорно передали деньги Лефевру и признались, что их жертва осталась жива, торговец мог справедливо предположить, что им по крайней мере удалось заставить Грэма уехать.