Джулиет не ожидала этого, она покачала головой, не отвечая на его вопросы и тем самым отвергая свою способность разобраться в них.

Повисла напряженная тишина. И тут Росс взорвался. Джулиет никогда прежде не видела его таким.

— А, понимаю! Полагаю, ты скажешь, что с этим проблемы не будет. Как же наивно с моей стороны! Даже если бы ты, к несчастью, стала жертвой биологии, существует масса способов… И ты, конечно же, их знаешь. — Он отвернулся и направился к двери. — Если ты, к собственному неудобству, обнаружишь, что беременна, и решишь покончить с этим, не говори мне. Я не желаю об этом знать!

Наконец Джулиет сломалась, ибо ей показалось, что вся эта мучительная борьба вела к этому моменту, когда она поняла без малейшей тени сомнения, что она была права, когда решила, что брак их ничем не искупить.

— Не надо, Росс, — с мольбой произнесла она. Эти слова словно вырвались из самого ее сердца. — Ты делаешь все в тысячу раз хуже. — И тут она окончательно выбилась из сил. Не в состоянии больше говорить, она опустилась на колени, зарылась лицом в ладони и безудержно зарыдала.

— Проклятие! — воскликнул Росс надломленным, беспомощным голосом. Он опустился на колени рядом с ней, схватил ее в охапку и принялся баюкать, словно ребенка. — Прости меня, Джулиет! — страдальчески прошептал он. — Мне так жаль. Я не хотел тебя обидеть, но я нахожу это чертово положение совершенно бессмысленным. Из-за этого я готов целый мир разорвать голыми руками. Я люблю тебя, ты любишь меня, и я просто не понимаю, почему мы не можем быть вместе?

Холодно и рассудительно, словно отделив себя от рыдающей в руках Росса женщины, Джулиет углядела в этом свое преимущество: надо использовать его чувство вины для того, чтобы он прекратил свои скользкие, губительные попытки докопаться до истины. Джулиет отнюдь не радовало то, что пришлось воспользоваться этим своим пониманием, но едва обретя способность говорить связно, она так и сделала.

— Хватит нам рвать друг друга на куски, Росс. — Она посмотрела на него в упор. — Прими как данность, что мы можем расстаться мирно и без горечи. — Она осторожно потянулась к нему и взяла его руку. — Пойдем в постель, там мы сможем исцелить те раны, которые сегодня сами же себе нанесли. Побудь еще несколько дней здесь, в Сереване, пока не утихнет напряжение последних двух месяцев. А потом ты спокойно уедешь.

— Ты немногого просишь, не так ли? — Он устало потрогал повязку на голове, словно она причиняла ему боль. — Я не надеюсь, что моя любовь к тебе утихнет, — этого не случилось за целых двенадцать лет, несмотря ни на что. И соглашаясь, что было бы мудрее для нас перейти к переговорам, а не рвать друг друга на куски, я все же не могу заниматься с тобой любовью, понимая, что делаю это в последний раз. Мне трудно было решиться на это сегодня утром, когда у меня еще теплилась хоть какая-то надежда, но сейчас!.. Я просто не смогу. — Он грустно улыбнулся. — Очевидно, хороший инстинкт самосохранения. И в то время как я делил опасности и трудности, выпавшие на нашу долю, я все же не настолько глуп, чтобы позволить тебе измочалить мое сердце, а потом и вовсе разбить его.

Словно холодная волна окатила Джулиет, и она задрожала: «Значит, все-таки конец!»

Росс встал, поднял ее на ноги, по-прежнему обнимая, потом поднес ее пальцы к губам и очень нежно поцеловал.

— Я буду спать в комнате, где спал в мою первую ночь здесь. А завтра, если ты дашь мне провожатых, я уеду в Тегеран. Чем скорее все это закончится, тем лучше для нас обоих.

Она закусила губу, чтобы не разрыдаться, но кивнула ему в ответ.

Росс повернулся и вышел из комнаты. Шелест его шагов заглушал густой ковер. Джулиет посмотрела ему вслед, запоминая все до мельчайших подробностей: рост, ровную, сдержанную походку, коричневый чапан на широких плечах, копну рассыпающихся золотистых волос, которые надо было подстричь, ибо они уже почти доходили ему до плеч…

Карлайл открыл двери и, не оглядываясь, вышел, а затем резко закрыл створки.

«Все кончено!»

Глава 27

Джулиет не могла сказать, сколько времени она просидела на диване, невидящим взглядом уставившись в пространство. Она понимала, что заслуживает всех тех слов, что сказал Росс, и даже более того, но от этого страдания ее не становились меньше. «Странно, сколько несчастий могут существовать рядом, и тем не менее они отделены друг от друга и ясно различимы. И еще более странно, что, несмотря на такую глубокую, неизбывную боль, меня все же мучает его отказ провести со мной ночь», — размышляла она.

Сами стены, казалось, страдали от того, что тут произошло всего час назад. Джулиет вдруг почувствовала, что задохнется, если еще хотя бы на миг задержится в комнате. Она сунула ноги в сандалии, вышла на широкий двор, а потом вскарабкалась на массивную стену, окружавшую крепость. Как и у средневекового европейского замка, стены здесь были достаточно широки, чтобы на них умещалось несколько человек в ряд. Кроме того, был тут и парапет, чтобы уберечь защитников крепости от падения.

Стояла ночь, и большинство обитателей Серевана спали, кроме горсточки охранников в сторожевых башнях. Джулиет пошла вдоль стены, радуясь прохладному ветру и ощущению простора. Вид открывался прекрасный: восковая луна отбрасывала серебристый свет на плотные холмы. Впрочем, и эта великолепная картина не могла облегчить душевных мук и мрака, царивших в душе женщины.

С западной стены крепости она видела, как в Каракумы спускаются горы. Оттуда пески пустыни катились к Бухаре. Она отвернулась, не желая думать о том, что случилось с тех пор, как она в последний раз прогуливалась по этим стенам.

Она пошла дальше и тут заметила чью-то прислонившуюся к стене фигуру с обнаженной головой. Сердце ее екнуло от страха: «А вдруг это Росс?». Но тут человек услышал ее шаги, и Джулиет с облегчением узнала в незнакомце Иана.

За всю неделю, прошедшую после его спасения из Черного колодца, они едва поговорили, и не только из-за тяжелого путешествия через пустыню, которое отнюдь не располагало к разговору. Год заключения, видимо, основательно изменил характер Иана: он стал настолько замкнутым, что трудно было вспомнить о воодушевлении и избытке чувств, которые когда-то преобладали над всеми остальными его чертами. Учитывая те муки, что ему пришлось перенести, не было ничего удивительного в такой перемене. И теперь для Джулиет Иан стал почти незнакомцем, она не знала, как с ним и разговаривать.

Общаться с кем бы то ни было ей сейчас хотелось меньше всего на свете, но поскольку Иан ее заметил, не могла же она вот так просто повернуться и уйти. Джулиет нехотя приблизилась, надеясь, что тьма скроет следы горя у нее на лице. Однако лунного света хватило, чтобы разобрать, что брат ее выглядит значительно лучше: он отдохнул, побрился, подстригся по европейским стандартам.

— Значительное улучшение, — заметила Джулиет.

— Вот что делают с душой и телом человека крепкий сон, хорошая еда и баня, — сказал Иан, поворачиваясь к ней.

Она показала на его левый глаз, прикрытый аккуратной черной повязкой.

— У тебя довольно бравый вид.

— Не знаю, как насчет этого, но по крайней мере я не испугаю маленьких детей. — Он рассеянно потрогал повязку. — Это случилось, когда люди эмира пытались вырвать у меня признание в шпионаже. Другой глаз тоже повредили, но, к счастью, он исцелился.

— И слава Богу! — живо откликнулась Джулиет. — Тебе повезло.

— Да уж. Потерять зрение на один глаз — неприятность, но потерять оба глаза — это уже несчастье. — Он отвернулся и посмотрел на пустыню. — Через две недели или около того я готов буду отправиться в Персидский залив, а оттуда пароходом вернусь в Индию.

Джулиет нахмурилась: ей не хотелось, чтобы он уезжал, пока они не наверстают упущенное.

— У тебя нет нужды торопиться, можешь жить здесь, сколько угодно. — Она нежно ткнула в него пальцем. — Мне хотелось бы, чтобы ты немного поправился. К тому же мать ждет в Константинополе возвращения Росса — она поклялась, что не уедет домой, пока Росс благополучно не вернется в Турцию. В нынешнем сезоне тебе понадобится всего несколько недель, чтобы съездить туда, зато мать придет в восторг. Ты выжил, и это подтверждает ее материнский инстинкт: она была уверена, что ты жив.

— Впервые в жизни инстинкт ее не подвел. — Иан слегка улыбнулся. Бледный лунный свет озарил его тонкое лицо. — Я хотел бы увидеть ее, но не могу тратить слишком много времени. Не забывай, я же офицер и должен вернуться к своим обязанностям, доложить о случившемся. Кроме того, у меня в Индии… есть еще обязательства.

— Прости, я забыла: Росс говорил, что ты помолвлен. Скажи мне, что у тебя за невеста?

— Георгина? — Иан замялся. — Прекрасная, очаровательная. Светлые волосы и голубые глаза. Ее отец полковник, так что из нее получится чудесная армейская жена. Она всегда точно знает, что говорить и делать. — Помолчав немного, он добавил:

— В Северной Индии поклонников у нее хоть отбавляй.

Джулиет уныло подумала, что вряд ли понравится будущей невестке.

— А мы с Георгиной понравимся друг другу?

— Вряд ли. — Иан покачал головой, потом с силой схватился обеими руками за верхнюю часть каменной стены и с неожиданной горечью произнес:

— Каждый день в этой адской дыре я думал о Георгине. Она стала символом всего чистого, здравого, цельного — всего того, что, боюсь, я больше никогда не испытаю. И все же в моей голове лицо ее расплывается — я даже не могу вспомнить, как она выглядит!

— Ничего удивительного: ведь прошло почти два года с тех пор, как ты видел ее в последний раз, — начала успокаивать его Джулиет. — Сейчас Индия, наверное, кажется тебе далекой, похожей на сон сказкой, но когда ты вернешься к прежней жизни, все встанет на свои места.

— Не знаю, смогу ли, — тихим, бесцветным голосом ответил Иан. — Все, во что я верил, разрушилось, и я не знаю, можно ли снова соединить кусочки.