Рашид молчал, он даже не вздрогнул, когда Юсуф упомянул это название. Интонации торговца внезапно поменялись, стали теплыми, почти ласковыми.

– От чего ты бежишь, Абд ар-Рауф?

Собеседник его продолжал неподвижно молчать.

– Какая на тебе вина?

– Если вы и дальше надеетесь на мои услуги, то лучше остановиться, – в голосе Рашида послышались раскаты грома.

Юсуф подавил ухмылку, но улыбку сдерживать не стал.

– У меня нет детей, я не нашел женщины, что захотела бы разделить со мной мою жизнь или чьим родителям бы я приглянулся. Возможно, тебе неприятно будет услышать… Но если бы у меня был сын, мне бы хотелось, чтобы он был похож на тебя.

– Вы не знаете, о чем говорите, – бесстрастно отозвался Рашид.

– А ты не знаешь, что некоторые тайны отравляют сердце, если носить их в себе слишком долго. Скоро это случится с тобой, Абд ар-Рауф, или как там ты себя называешь. Я вижу это в твоих глазах. – Юсуф вздохнул и тихо добавил: – Ведь дело в женщине?

– Почему вы так решили?

Юсуф почувствовал нескрываемую боль, которую не смог подавить даже Рашид, некогда воин аль-Шахинов. Он засмеялся, на этот раз сердечно.

– Мой мальчик, шепот красивой женщины порой раздается громче львиного рыка. Ты не из тех, кто пойдет на преступление ради славы или денег, это я уже понял. И единственный из моих людей, кто не оборачивается, заметив пару прекрасных глаз под вуалью, и не засматривается на открытые лица женщин Тихамы.

– Расскажу я вам или нет – это ничего не изменит.

– Даже если так – ты сможешь спокойно облегчить передо мной совесть, – заключил Юсуф, человек, привыкший подолгу торговаться. – И тогда, быть может, наконец обретешь покой. Чего бы ты ни совершил – время уже покрыло все толстым слоем песка. Кроме того, – он вытер правую руку о землю и рыгнул, – ты не можешь оставить меня, старика, в неведении. Ты никогда себе не простишь, если я умру, а ты так и не удовлетворишь моего любопытства.

Рашид молчал. Эту ночь и две следующие. Лишь на четвертую ночь пути, при свете другого костра, он заговорил.

– Меня назвали Рашидом ибн Фадх ибн Хусам аль-Дин, и я был воином племени аль-Шахинов, служил наемником у султана Ижара…

Как и Шахерезаде, ему понадобилось больше одной ночи, чтобы завершить рассказ. Пусть и не тысяча и одна.

13

Длинноногий подросток Джона Гарретт переминался с одной ноги на другую и прятал вздохи, стоя у письменного стола матери на втором этаже дома. Он ждал, пока Майя проверит тетрадь с домашним заданием и он сможет избавиться от душившей его униформы и глупого галстука, который он срывал, едва выскакивал за школьные ворота, и надеть длинную узкую рубаху из синего хлопка – она каждый раз вызывала у него приятный вздох, когда прикасалась к телу.

– Тарик! Тарик! – послышался пронзительный мальчишеский крик из оживленного переулка, врезался в гул голосов и стук колес и прорвался через двустворчатые двери балкона.

– Тарик! Ялла! – глухо крикнул второй голос, голос Аббаса, сына торговца овощами, – у него ломался голос.

Джона принялся дергать коленками и скорчил гримаску, вложив в нее все свое нетерпение. Мама всегда так дотошна насчет заданий! Она же знает, он и без лишних усилий принесет домой хорошие оценки! Джона рассмотрел родное лицо: под глазами появляются первые морщинки, отчасти из-за очков, в которых она с прошлой зимы садится за письменный стол.

Благодаря Майе учитель хотя бы перестал делать Джоне выговоры за непоседливость во время последнего урока.

– Мальчикам в этом возрасте нужно много двигаться, а вы предоставляете им недостаточно такой возможности между уроками! – напустилась на учителя Майя у двери класса и высокомерно удалилась в своем черном платье, крикнув на ходу: – Пойдем, Джона!..

– Отлично, – наконец одобрила Майя и протянула сыну тетрадь. Джона с облегчением выдохнул и понесся к себе, поменял тетрадь на кожаный мяч, который привез из Блэкхолла в летние каникулы, натянул сандалии и запрыгал вниз по лестнице.

– До вечера! – донесся до него прощальный крик матери.

– Ага, – воодушевленно отозвался он, в мыслях уже поглощенный игрой с друзьями. Клип-клап, клип-клап, клип-клап! – зашлепали его подошвы по лестнице. Бум! – спрыгнул Джона с последней ступени на плитку холла. Зажав мяч под мышкой, он распахнул дверь и бросился за порог. Но уткнулся в коричневый костюм. Мяч вылетел вон, но джентльмен успел поймать его и протянул Джоне. Джона остолбенел. Человек выглядел жутковато! Худое, угловатое лицо. Густые темные брови над мрачными маленькими глазами, а справа и слева от длинных черных усов – глубокие рубцы от явно тяжелых ран. Джону испугал и поразил незнакомец, и он не заметил, что тот тоже успел его рассмотреть: гладкие черные волосы ниспадают на плоский лоб, в мальчишеском лице почти не осталось женственности, но овал материнский, как и большие темные глаза. Нос тоже вылеплен верно, но губы полнее. Джона взял себя в руки, однако засомневался, следует ли благодарить незнакомца на арабском – или же на английском. Тот выглядел как местный, но костюм носил явно английский – и шляпу. Наконец Джона решился на невнятное бормотание, которое могло означать что угодно, вплоть до ругательства, на обоих языках.

– Тарик! Тарик! – позвали его друзья, подпрыгивая на месте. Джона рванулся убежать к ним, но человек крепко взял его за плечо.

– Мама дома? – спросил он на беглом арабском. Брови Джоны сдвинулись. Что этому мрачному субъекту нужно от его мамы? К ним часто приходили незнакомцы – путешественники, которым нужна помощь с переводом. Или те, кто прочел одну из книг Майи Гринвуд Гарретт, оказался в Каире и хотел получить автограф. Но этот посетитель от них явно отличался. Вспомнив слова тети Элизабет, что он единственный мужчина в доме, Джона попросил друзей подождать и вернулся к двери, закрыв человеку проход.

– Мама, – крикнул он, заглянув в дом, – здесь человек, хочет с тобой поговорить!

– Кто там? – раздался голос Майи.

– Это я, твой старый мошенник! – подал голос мужчина, к удивлению Джоны, грубым голосом, по-английски, без акцента…

На несколько мгновений в доме все стихло, потом послышался быстрый дробот по лестнице расшитых кожаных тапок матери. Джона поднял голову и увидел, что она с сияющим взглядом остановилась на последней ступеньке и закрыла рот руками – такой он маму еще не видел.

– Ричард! – со смехом выкрикнула она, распахнув объятья. И Джоне показалось, что у нее в глазах засверкали слезы. Он переводил взгляд с одного на другую и почувствовал: между ними есть какая-то связь. Связь, из которой он исключен – и которая ему неприятна…

– Пойдем выпьем чаю! Или, может быть, кофе?

Джона неучтиво толкнул плечом этого стоящего на его пути Ричарда, выбежал на улицу и принялся чеканить мячом, все выше и выше. Но когда добежал до товарищей, причина досады была уже позабыта, и он окунулся в игру со всей беззаботностью тринадцатилетнего мальчика.

– Красиво у тебя здесь, – похвалил Ричард Фрэнсис Бертон, когда Майя привела его в кабинет, где на открытых высоких полках располагалась библиотека. Он положил шляпу на письменный стол, окинул любопытствующим взглядом разложенные на нем бумаги, записи и раскрытые книги, опустился на один из двух стульев у круглого столика и положил ногу на ногу. Некоторое время они смотрели друг на друга с изумлением, ностальгической радостью встречи и серьезностью, сидящий Ричард – и Майя, стоящая перед ним в легком черном платье. И каждый из них вновь вспомнил о многом пережитом вместе, но по отдельности.

Майя подумала, что Ричард выглядел старым и больным. Еще более истощенный, чем при последней их встрече в Адене, словно ни один год не прошел для него бесследно. Но еще сильнее ее поразила усталость в его глазах – прежде такого не было.

– Сколько уже прошло? – прошептала она. – Больше тринадцати лет?

Ричард кивнул.

– С марта пятьдесят пятого года. Четырнадцать с половиной.

Майя кивком поблагодарила Бэтти, которая принесла поднос с чашками, щедро приправленной выпечкой и сладким миндальным печеньем, коньяком из ежегодно пополняемого запаса Элизабет Хьюз, стаканом и пепельницей, как и просила Майя. Служанка старалась не сильно таращиться на незнакомого гостя, для которого хозяйка столь любезно заказала чай. Но едва она сделала книксен и закрыла за собой дверь, как поспешила вверх по лестнице, где ее с нетерпением ждала Элизабет, чтобы выпытать все до малейшей детали.

– Ты не отвечал на письма, – без тени упрека проговорила Майя, отхлебнув чаю.

– У меня было полно дел, я много ездил, – уклончиво ответил Ричард, раскурил сигариллу и вдохнул дым, прежде чем взяться за коньяк. – Ты располнела, – отметил он, не вложив в замечание никакого смысла.

Майя засмеялась, совсем не обидевшись, и тоже наполнила чашку.

– После родов я не скинула ни килограмма.

– У тебя чудесный сын. Весь в тебя. От отца в нем не много.

– Ты считаешь? – Майя порывисто поставила чайник и опустилась на стул перед Ричардом. – А у вас с Изабель нет детей? – из вежливости спросила она, хотя заранее знала ответ.

Ричард покрутил сигариллу и покачал головой. Предположительно, одна из многочисленных перенесенных им болезней привела к бесплодию. Изабель, как и Ричард, любила детей, а потому осыпала ласками всех племянников и племянниц, и даже собак, кошек, пони и лошадей.

– Не сложилось, – ответил он. – Но это даже и к лучшему для таких ветрогонов, как мы.

Он снова поднял взгляд и увидел сверкающую в небольшом вырезе платья Майи цепочку с монетой.

– Симпатичная вещица.

– Так и знала, что тебе понравится, – это монета из Химьяра. Я привезла из Аравии.

– Странно – я думал, ты всегда носишь тот медальон. Раньше всегда…

– Больше не ношу, – отрезала Майя, по ее лицу пробежала тень.

– Химьяр, – подхватил он нить разговора, стараясь не соскочить с нейтральной интонации. – Я читал твои книги. Хорошо продумано и написано, но немного сентиментально.