Она не отвечала. Низко наклонив к ней голову, он перевел ее через улицу. Альфонс изменился. Он возмужал, немного огрубел; вероятно, сама жизнь выгравировала усталые чувственные складки вокруг его рта и серых глаз. Но он все еще был красив. Не так, как раньше, конечно, но теперь его красота стала более опасной.

— Твои появления на званых чаепитиях у жены префекта, должно быть, производили фурор, — заметила она.

— Нет. О, если бы ты только знала, как мало для меня значат эти люди, этот город… Вот ты — совсем другое. Ты затмеваешь их всех, никто из них не может сравниться с тобой. Все они противные. Посмотри на них. Девушки глупы, а замужние женщины — ханжи и невероятно скучны. Мужчина может умереть здесь со скуки.

Его презрение к местному обществу усиливалось еще тем, что ему пришлось снизойти до их уровня, чтобы с помощью выгодной женитьбы проложить себе путь в высшее провинциальное общество. Денег его отца оказалось недостаточно для этого. Женитьба на Жозефине д'Эспар дала ему положение в обществе, и он уже по праву занял свое место в светских кругах. Но потом это его уже не удовлетворяло. Он считал светских людей ничтожествами, и его оскорбляла необходимость угождать им. Теперь он понял, что его состояние добавило мало блеску потускневшему гербу д'Эспаров и принесло сомнительное признание лишь горстки весьма ограниченных людей. Тогда он сказал себе, что с такими доходами он неплохо мог ты устроиться и в столице.

Шарлотта продолжала молчать. Альфонс быстро шел, еле сдерживая смутную жажду мести.

— Если рассказать тебе, как я мучился со вчерашнего дня… Я не спал всю ночь, думая о тебе, о нашем прошлом.

Шарлотта это знала, так как своими глазами видела, как он бродил под ее окнами. Его пылкость ей нравилась, но она предпочла не воспринимать это серьезно, а сохранить вид холодной снисходительности.

— Ты продолжаешь жить мечтами, — сказала она. — Прошлое может быть обманчивым. Я сама пришла на эти улицы в поисках воспоминаний, хотя, — добавила она быстро, — мои воспоминания совсем другие. Но все это заблуждения. Видишь ли, мы всегда в своем воображении приукрашиваем прошлое.

— Ты стала еще красивее, чем была, Шарлотта. Нас связывает не только прошлое. У нас должно быть и будущее.

— Будущее? У нас? Это что-то очень неопределенное, мне кажется. Я вдова. У меня своя жизнь. К тому же ты женат, мой дорогой. — Она весело засмеялась.

— Ты создана быть моей.

— Ты смешон.

— Я люблю тебя, — сказал он печально.

Он схватил ее за руку, в то время как она продолжала идти:

— Я любил тебя, Шарлотта.

— Наверное, я тоже любила тебя. В двадцать лет человек должен быть в кого-то влюблен.

— Я и сейчас люблю тебя, — сказал он.

— Поверь мне, это иллюзия.

— Ты уверена?

— Мне не следовало бы тебя слушать. Я, конечно, не стала бы этого делать, если бы не была уверена, что все это простое ребячество.

— Пойдем со мной, — взмолился он. — Рядом парк. Пойдем.

— Тебе еще повезло, что у меня нет никакого желания показываться с тобой на людях.

Она пошла с ним, уверенная в себе, убежденная в том, что не поддастся прошлому. Она села на старую скамейку возле статуи обнаженной женщины, держащей змею. Альфонс сел рядом, пожирая ее глазами. Она почувствовала, как сердце ее смягчилось.

— Ты прекрасна. Твое платье просто очаровательно. Здешние женщины совершенно не умеют одеваться. Шарлотта, Шарлотта…

Для него она была олицетворением Парижа. От носков туфель до локонов прически она была окутана загадочной дымкой утонченности, и его желание стало каким-то болезненным, приобрело характер навязчивой идеи.

— В скором времени мне придется поехать в Париж, — неожиданно сказал он. — Возможно, я даже получу там должность.

— Это было бы неплохо.

— Смогу ли я тебя видеть?

— Не думаю.

— Как друг…

— Но ты же не друг, — засмеялась она.

— Я могу быть больше, чем другом. — Он положил свою руку на ее, и Шарлотта прекратила смеяться.

— У тебя странное чувство юмора, которое, боюсь, я не могу с тобой разделить…

— Ты меня боишься?

— Конечно, нет.

— Так что же тебя пугает? Мои слова или что-то другое?

— Ничего. И позволь тебе напомнить, что ты женат.

Она смотрела на красивое лицо со следами давно подавляемого честолюбия и чрезмерных увлечений. Альфонс все еще был очень привлекательным, и появившийся в его взгляде оттенок упрямого желания, а также вид его страстно сжатых губ вызывали в Шарлотте ощущение опьянения, какое бывает после выпитого горячего вина. У нее закружилась голова.

— Я не люблю свою жену, — сказал он спокойно. — Я несчастен, так же, как и она. Она не любит меня. Я люблю тебя.

— Любой женатый мужчина говорит, что не любит жену, как только оказывается в обществе другой женщины.

— Какая осведомленность! Ты хорошо знаешь мужчин!

— Достаточно, чтобы не обращать внимания на тебя.

— Ты обманывала старого бедного Флоке?

— Даже если и обманывала, тебе об этом вряд ли сказала бы!

Она попыталась подняться, но он легким движением заставил ее снова сесть. Его глаза наполнились болью:

— Ты любишь кого-то еще?

— Да, — ответила она.

— Кого же?

— Того, кого ты никогда не поймешь.

— Так мы встретимся в Париже?

— Не думаю.

Они стояли и смотрели друг другу в глаза, пытаясь скрыть за своими колкостями то чувство, которое прежде заставляло замирать их сердца. Альфонсу даже страшно было подумать, что она уйдет и оставит его одного наедине с его желанием. Он любил ее. Он всегда любил ее. В прошлом он потерял ее, потому что был трусом; никакая другая женщина не пробуждала в нем столь глубоких чувств. Почему он разрешил ей тогда уйти? О, Шарлотта, вспомни нашу молодость! Ты была создана для меня. Мы ничего не понимали в этом мире, и в своей игре проиграли обе наши жизни. Она была прекрасна и в то время, а теперь, в пору своего расцвета, стала просто великолепна. Какой женой она могла бы для него стать! Какой любовницей она могла стать для него даже сейчас!

— Я приеду, — сказал он. — Я напишу и приеду, чтобы тебя увидеть.

— Меня не будет дома.

— Я все равно приеду.

— Умоляю тебя никогда этого не делать.

Она изо всех сил старалась быть холодной и твердой, но прошлое наплывало на них с новой силой, воскрешая в памяти все очарование любви, которую, как она думала, она уже давно забыла. Но в этот раз счастье должно победить.

Поднялся ветер, и вокруг них закружились засохшие листья, а они все стояли неподвижно друг перед другом. По глазам Альфонса она поняла, что он намерен обязательно приехать в Париж и что, будучи в плену своей страсти и боли, он постарается сделать все, лишь бы превратить разбитые воспоминания в нечто гораздо большее.


Шарлотта села на поезд, уходящий в полдень. Пело проводил ее до станции. В купе, кроме нее, никого не было. Поезд тронулся, и Шарлотта увидела, как мелькнул край платформы, а затем из-под колес потекли бесконечные линии рельсов. Вскоре за окном замелькал сельский пейзаж; монотонные виды, мелькнув перед глазами, убегали в небытие.

Перед глазами Шарлотты вырисовывались очертания лица Альфонса, сначала смутные, потом все более четкие. Его слова, которые, как ей казалось, она не слышала, звучали у нее в ушах неотвязно, с поразительной отчетливостью. Чем дальше уходил поезд от Ниора, тем четче вставала в ее памяти утренняя встреча с Альфонсом.

Чувство, которое она пыталась скрыть от самой себя, теперь наполняло ее грудь. Ее неумолимо тянуло к Альфонсу. Его страсть согревала ее даже на расстоянии. Наконец ее глаза закрылись от изнеможения. Под стук колес она впала в полузабытье и вдруг с удивлением обнаружила, что лицо Альфонса в ее памяти уступило место смутному образу молодого человека, которого она встретила пятнадцатого числа в день рождения императора. Альфонс. Юноша. Альфонс. Он повзрослел. Ему нравятся женщины. Каким любовником он мог бы стать? Он и она — в мечтах. Глупое женское любопытство. Опасные мысли? Конечно, нет! Никому не запрещено мечтать… Женщина отдает только то, что пожелает…


Собачий парикмахер Робинсон почти каждый день располагался со своими инструментами у боковой двери бельвильской церкви. Это был странный человек. Ни дождь, ни ветер не мешали ему, спасаясь от непогоды, прогуливаться под небольшим навесом в стене, чтобы обслуживать дамских любимцев.

Однажды вечером, в конце октября, ежась под моросящим дождем, маленький и грязный уличный мальчишка шагал по темной улице, направляясь к убежищу парикмахера. В это время дня на улице было малолюдно. Из дверей церкви вышел священник и направился домой. Вскоре улицы совсем опустели.

— Привет, босяк, — бодро приветствовал мальчишку парикмахер, — куда держим путь?

— Меня послал Фраппе, — весело сообщил мальчишка. — Ты ему нужен. Он велел мне немедленно привести Робинсона.

— Что ему нужно?

— Пойди, спроси сам. У тебя есть ноги. Или гони монету.

Парикмахер порылся в кармане и бросил мальчугану монетку, которая укатилась в канаву. Мальчик подобрал ее, обтер о штаны и сунул в карман.

— Фраппе просто просил прийти. Ты ему срочно нужен.

— И это все?

— Я только знаю, что это срочно. Может, ему нужно постричь его барбоса, я не знаю.

Направившись дальше вдоль канавы, он бросил как бы невзначай:

— Фраппе тебе сам скажет, что ему нужно. Мне велено было передать, и все.

Робинсон, что-то бурча себе под нос, стал собирать инструменты в старый потрепанный кожаный саквояж. Затем он позвал свою собаку; она подошла к нему и встала, вопросительно подняв свою маленькую морду.

— Шевелись, Робинсон, — кинул ему мальчишка через плечо, — Фраппе ждет.