Нирай Доун - Шарада

— Я тоже тебя люблю. Я никуда не ухожу. Мы делаем друг друга лучше.

Я отстраняюсь от нее. Кладу ладони на ее бедра. Впиваюсь в них ногтями, потому что мне нужно держать ее как можно крепче. А потом наклоняюсь вперед и целую ее. Поцелуй медленный и спасительный. Она стонет, и я проглатываю ее стон. Пробую на вкус каждую частичку ее губ. Отдаю ей свои. Впиваюсь в нее. Прижимаю к себе.

— Я хочу быть кем-то, — отодвигаясь, говорю я. — Не знаю, кем. Я лишь знаю, что не хочу быть парнем, продающим травку. Тем, который разбивает свой телефон о дерево, когда понимает, что влюблен в девушку. Который сидит в тюрьме и вымещает свою злость на нее из-за того, что она рядом с его мамой, когда он не может быть.

— Ты лучше этого, — шепчет она.

— Не знаю, так ли это, но я хочу быть таким.

— Моя мама любила меня, — говорит Шайен, шокируя меня. — Не знаю, хотела ли она оставлять меня, но она любила меня. И я не идеальна. Я и не хочу ею быть. У меня па-нические атаки, с которыми я не разбираюсь, но мне нужно. Я разберусь.

Я снова ее целую, потому что она чертовски сильная. В это мгновение, в полутемной комнате, пока моя мама спит на кровати рядом с нами, мы даем друг другу клятвы. Пере-стать притворяться. Повзрослеть. Делать то, что нужно нам, не быть теми людьми, которым приходится играть в дурацкие шарады, чтобы влюбиться.

Мы оба молчим. Мамино дыхание — единственный звук в комнате. Мы стоим, при-слонившись к стене и обняв друг друга.

— Я не смог бы пережить это без тебя, Маленькая Танцовщица.

— Я не смогла бы находиться в другом месте.

Я делаю пару глубоких вздохов, а потом говорю:

— Я не хочу с ней прощаться.

Но я должен. Я это знаю. Знаю, что она, возможно, этого ждет.

— Знаю. Мне жаль.

Я снова ее целую.

— Я знаю.

Дневной свет показался и снова исчез. Следующая ночь. Мама так больше и не про-сыпалась. Приходят и уходят Мэгги и медсестра из хосписа. Дают лекарства. Грустные улыбки. Ее рука больше не сжимает мою, но я стараюсь держать ее крепко за нас обоих.

Я знаю, что мне нужно сделать. Каждый раз, когда я открываю рот, ничего не выхо-дит. Поэтому я просто сижу. Смотрю, как она умирает. Смотрю на ее страдания. Жду.

Мама не издает других звуков, кроме дыхания, звучащего практически мучительно.

Да сделай уже, черт возьми!

Я оглядываюсь на Шайен, а она смотрит на меня. Я пытаюсь сказать ей глазами. Дать ей знать, что я отпускаю ее. Она слегка кивает мне головой.

Я напуган до смерти тем, что должен сделать, но в то же время и горд. Горд, потому что отпускаю ее. Выпускаю на солнечный свет.

Я наклоняюсь вперед, прижимаясь губами к ее уху. Мои слова звучат тихо, только для нее и меня.

— В прошлый раз, когда ты спрашивала, я тебе солгал, но я хочу, чтобы ты знала, я счастлив. Ты никогда меня не подталкивала, пока меня не нужно было подтолкнуть. Ты да-ла мне все, и клянусь Богом, ты будешь мною гордиться. Ради тебя… и ради меня. Я тебя люблю… — Мой голос прерывается. Слова прорывают плотину, удерживающую мои слезы, и я, в конце концов, плачу. Плачу из-за нее. Из-за себя. За весь чертов мир, который ее те-ряет. — Я счастлив. Со мной все будет хорошо. Я буду жить ради себя и ради тебя. Тебе не нужно беспокоиться обо мне. Ты можешь идти… У меня есть Шайен, и я чертовски ее люб-лю. Господи. Я не должен сейчас ругаться, но я люблю ее. Правда. С нами все будет хорошо.

Клянусь, ее ладонь сжимает мою. Больше ничего не двигается. Дыхание не меняется, но я знаю, что она меня слышит. Я знаю, что она гордится мною. Я горжусь собою.

— Я люблю тебя. Со мной все хорошо, — снова говорю я.

Я переплетаю свои пальцы с ее и сажусь на краешек кровати. Я смотрю на Шай, и она подходит ко мне. Она садится рядом со мной, одну руку кладет на меня, вторую — на маму.

И мы ждем.

Секунды.

Минуты.

Полчаса.

Ее дыхание замедляется. Успокаивается.

— Со мной все хорошо, — снова говорю я. Поднимаю ее запястье. Целую свое имя на нем.

Еще один вздох.

Я жду.

И жду.

Она больше не дышит.

Она умерла.

Кольт молчит, когда медсестра из хосписа делает звонок. Он молчит, когда Мэгги плачет. Я напугана до смерти, что он умчится. Что он убежит. А потом я чувствую себя ду-рой, что даже допустила такую мысль. Бев больше нет. Его мама только что умерла. Он только что отпустил ее.

— Мне нужно убраться отсюда, — наконец, говорит он. Мы выходим из квартиры и садимся в машину. — Можешь позвонить Адриану? — Говоря это, он не смотрит на меня, поэтому не видит моего кивка.

Я достаю сотовый и звоню ему.

— Ты не мог бы убедиться, что дом пуст? — спрашиваю я. Я могу понять, почему Кольт хочет быть уверен, что дома никого не будет, когда мы приедем.

— Уже сделано, — отвечает Адриан.

Я не знаю, откуда он узнал, но это не имеет значения.

— Спасибо. Мы это ценим.

— Позаботься о моем мальчике. — Я слышу, как он делает вдох, качаю головой, зная, что сейчас он, возможно, курит травку.

— Хорошо.

Я пытаюсь поставить телефон в подставку для чашки, но он падает на пол между си-дениями. Я оставляю его там. Сейчас это не важно. Ничто не важно, кроме Кольта.

Всю дорогу его ладонь лежит на моей ноге. Интересно, ему эта связь нужна так же сильно, как и мне? Знать, что, несмотря на боль, рядом по-прежнему кто-то есть. А для него это, должно быть, еще хуже.

Как и обещано, дом выглядит пустым, когда мы приезжаем. Темным. Даже не вклю-чен свет на крыльце.

Кольт отпускает мою ногу и вылезает из машины, но не двигается с места. Если бы я знала, что мне сделать для него. Как ослабить боль.

Вылезая из машины, я подхожу к ее другой стороне.

— Не могу поверить, что ее больше нет, черт возьми. — Он прислоняет меня к маши-не, как до этого к стене, и обнимает.

Его объятие дарит мне покой. Ему бы было легче убежать сейчас? Как это сделала я, когда узнала о своей матери, но у нас была совсем другая ситуация. А он здесь. Со мной. Прижимается ко мне и обнимает.

— Я люблю тебя, — говорю я ему.

— Я…

— Разве это не чертовски мило? — раздается позади нас мужской голос. Кольт тут же напрягается.

— Она совсем прибрала его к рукам. По крайней мере, ты повел себя достаточно умно, чтобы развлекаться на стороне, Джи.

Кольт резко разворачивается. Я чувствую, исходящую от него злость.

Позади нас стоят Грегори и трое его друзей. Я чувствую запах пива. У одного из них в руке бутылка, из которой он пьет.

Я пытаюсь сзади обхватить Кольта руками. Только этого нам сейчас не хватало.

— Пойдем.

Он стряхивает меня.

— Будешь слушать свою девчонку? Ты уже не такое трепло как раньше? — это уже го-ворит Грегори.

— Ну же, ударь меня, Красавчик. Я тебя умоляю. Я даже сначала не буду бить в ответ. — Кольт делает шаг вперед. Я снова хватаю его за руку, но он вырывается.

— Не делай этого. — Я знаю, что все дело даже не в Грегори. Он хочет почувствовать боль из-за мамы. Он хочет причинить кому-нибудь боль из-за нее. Я гляжу на Грегори и кричу: — Ты уже всюду опоздал. Оставь его в покое.

— Залезай в машину, Маленькая Танцовщица. — Еще один шаг, но я не отстаю от не-го.

— Ребята, что вы тут вообще делаете? — Я встаю рядом с Кольтом, который снова пы-тается увести меня за спину.

— Он все время появляется там, где мы тусуемся. Влезает в наши дела, так что мы по-думали, что настало время вернуть ему должок. — При звуке голоса Грегори у меня сводит желудок. Я даже не могу поверить, что это он. Он всегда был таким? С ним что-то сделал колледж?

— Мы будем просто сидеть и болтать или вы, парни, пришли сюда не просто так? — голос Кольта натянут, когда он подстрекает их. Еще несколько шагов, и он оказывается прямо перед Грегори, практически нос к носу. — Ты хотел преподать мне урок, Красавчик? Валяй. — А потом он толкает Грегори.

Тот пятится назад.

— Что за черт! Надери ему задницу, Джи! — орет один из его друзей.

— Не позволяй этому придурку снова взять над тобой верх! — говорит другой.

С этого момента все происходит так быстро. Кольт отталкивает меня назад, когда Гре-гори нападает, ударяя его в живот. Они оба спотыкаются. Падают назад. Я вижу в замедлен-ном темпе, как они летят… вниз… вниз. Его голова громко ударяется о бордюр, Грегори ока-зывается на нем сверху. Я кричу, но мое тело, не веря происходящему, приходит в шок. Это-го не может быть.

Кольт не шевелится.

— Твою мать! — Грегори слезает с него. Все выглядит нормальным. Кольт выглядит нормальным, но очевидно, что это не так. Грегори тоже это понимает. — Это несчастный случай. Я не хотел этого! — Он пятится.

По моему лицу бегут горячие слезы. Крови нет. Почему нет крови? Не знаю, хорошо это или нет. Горло болит, оно саднит, когда я кричу и кричу. Я отталкиваю Грегори в сторо-ну, падаю и подползаю к Кольту. Я касаюсь его груди. Живота. Хочу положить его голову себе на колени, но не думаю, что это следует делать.

От моих падающих слез намокает его футболка.

— Позовите на помощь! Позвоните кому-нибудь! — кричу я. Почему он не двигается? Пожалуйста, пусть он шевельнется.

— Я валю отсюда! — кричит один из парней.

Визжат шины в то же время, когда слышится топот убегающих ног.