Кабинет его – типичные рабочие апартаменты советских сановников высокого ранга. В глубине, прямо против входа, – внушительных размеров рабочий стол с множеством телефонных аппаратов; над ним – большой портрет Брежнева. Вдоль окон – длинный стол для совещаний с рядами стульев; по стенам – книжные шкафы, портреты членов Политбюро. В углу кабинета – диван, журнальный столик, два мягких кресла.

Григорьев испытывал беспокойство, непривычную для себя растерянность: впервые между ним и женой пробежала черная кошка. Утром, когда он собирался на работу, Вера Петровна, всегда провожавшая его, осталась в постели, сославшись на головную боль.

«Прости меня, Ваня, – и еще глаза отвела, – мне нездоровится. Агаша покормит тебя завтраком». Ничего, у нее это пройдет, – успокаивал он себя. – Вера отходчивая. А поступил он разумно: нужно видеть дальше своего носа! Подумав, утвердился он в своей правоте. Допустим, исполнил бы ее просьбу – что тогда? Конец домашнему покою! Взаимные визиты, общие заботы – ни минуты свободной у Веры. Нет уж! От родственников лучше держаться подальше. Пусть сами карабкаются, если смогут! Он самодовольно уселся в кресло – надо продолжать работу.

– Иван Кузьмич, вас Нехорошее спрашивает, по городскому, – сообщил секретарь, входя в кабинет. – Соединить или сказать, что заняты?

– Ладно, поговорю. Ему отказывать не стоит, – согласно кивнул Григорьев. – Ведь частенько заказываешь у него билеты?

С Нехорошевым, первым заместителем министра культуры, Иван Кузьмич постоянно контактировал в связи с различными мероприятиями.

– Привет, Владимир Николаевич! Как здоровье супруги? Слышал, операция прошла благополучно? – с подчеркнутым вниманием приветствовал его Григорьев как равного, давая понять, что у него полная информация о тех, с кем имеет дело. – Не стоит благодарить! Я ценю вас как очень полезного для нас человека. Так какие проблемы? Ну что ж, послушаем, – доброжелательно добавил он и умолк; несколько минут выслушивал собеседника.

На лице его появилось брезгливое выражение – видно, просьба Нехорошева ему не понравилась; досадливо поморщился, вздохнул, задумчиво произнес:

– Что ж, добро. Посмотрю, Владимир Николаевич, что можно для тебя сделать. Говоришь, твой зять из Краснодара, главврач санатория? А стаж какой? Анкета чистая? Родственников за границей, судимостей нет? Так, так... А по национальности – не из этих?.. Характер? Ладно, я с тобой свяжусь. Рано благодарить!

Хотел уже положить трубку, не дожидаясь конца благодарственных излияний Нехорошева, но приостановился, как бы вспомнив важное.

– Постой, Владимир Николаевич, я люблю должников, – повеселев, сообщил он уже более мягким тоном. – Пожалуй, есть подходящее предложение. Возьми ручку, запиши. – Он помолчал и продолжал четко и деловито: – Мы открываем под Москвой новый шикарный санаторий. Красивейшее место, в часе езды от центра города. Всего на восемьдесят мест – для работников аппарата. Современнейшая отделка, импортное медицинское оборудование. Набираем двести человек персонала. Будут жить в кирпичных домах со всеми удобствами, в меблированных квартирах с цветными телевизорами. Через три года безупречной работы – московская прописка! Каково?

Сделал паузу, наслаждаясь произведенным эффектом, и произнес наконец то, чего от него ожидали:

– Главный врач уже назначен, но нужен зам. Подумайте, но недолго. Время еще есть. Если подойдет, все данные сообщи моему секретарю и всю дальнейшую связь держите с ним. Ну пока! – И с довольным видом положил трубку, не дав оторопевшему от радости Нехорошеву выразить свою благодарность. «Пусть мучается со своими родственниками, – злорадно усмехнулся Иван Кузьмич, – а я пока воздержусь!»


– Входи, Капочка! Я так соскучилась по тебе и всей вашей семье! – приветливо встретила Вера Петровна приятельницу, которую давно не видела.

Капитолина Львовна заехала к ней, чтобы потом, как они условились по телефону, отправиться вместе в меховое ателье на примерку: у них там заказаны новые шубки.

– Как редко мы стали встречаться, не то что раньше, когда были соседями, – посетовала Григорьева. – Ну, пойдем в гостиную. Посидим поболтаем. Ты мне обо всех расскажешь по порядку.

Удобно устроились на диване; Капитолина Львовна поведала о своих семейных новостях:

– У нас все благополучно, слава Богу! Сергей с Инной живут дружно, ждут ребенка. Скоро произведут меня в бабушки! – И сделала вид, будто огорчена, но глаза выражали радость. – С мужем ладим, но вот что беспокоит: неприятности у него на работе.

– А что случилось? Он ведь ценный специалист, – сочувственно поинтересовалась Вера Петровна.

– Работает успешно, да мешают ему, нервы треплют. Завелась какая-то сволочь – пишет анонимки, возводит на него всякую напраслину.

– Это почему же?

– Да всем же не угодишь! Наверно, отказал кому-то. Человек обиделся и мстит. По его должности часто приходится отказывать: он не может удовлетворять любые просьбы.

– Но каким же образом ему нервы мотают? Ведь анонимки по закону не рассматриваются. Это же подметные письма, подлость!

– На бумаге – так, а в жизни все по-другому! Бездельники в парткоме только и ждут таких «сигналов»: создают всякие... комиссии по расследованию. Борис Ефимович нормально работать не может! Человек он честный, трудится хорошо, и, конечно, проверяющие ничего не накопают. Но удар по авторитету и репутации огромный – врагу не пожелаешь! Ну хватит о плохом! У тебя своих забот достаточно, – спохватилась Капитолина Львовна, что слишком докучает приятельнице своей бедой. – Как у тебя, Веруся? Иван Кузьмич, говорят, все в гору идет? Не отражается это на ваших с ним отношениях?

– Я понимаю, о чем ты. Да нет, Бог миловал. Ко мне и к Свете по-прежнему внимателен. Любит. Стал, правда, посуше, поэгоистичнее. Видимо, положение его, большая ответственность сказываются. Устает очень – работает по двенадцать часов. У них стиль такой – друг друга пересиживать. Приходит усталый, раздраженный. Но мы умеем его успокаивать, – засмеялась Вера Петровна и немного смутилась своей откровенности.

– Значит, у вас с ним все в порядке, – заключила Капитолина Львовна. – А как музыкальные успехи у Светочки? Она что, увлеклась пением?

– Представляешь, Капочка, педагоги уверяют, что у нее неплохое сопрано, – похвасталась Вера Петровна. – Слух абсолютный. Она и раньше хорошо пела, но мне как-то не верилось – у подростков ведь часто голос меняется. – И поделилась мечтательно: – Если у Светочки и правда настоящий голос, отдадим после школы в консерваторию. Таланту нельзя дать пропасть!

– А как у нее насчет мальчиков? – затронула приятельница важнейшую для каждой матери тему. – Наверное, отбоя нет? Ведь обещает стать прямо красавицей!

– Представляешь, к удивлению и счастью, пока героя что-то не видно. Конечно, мальчики проявляют к ней интерес. Особенно племянник очень влиятельного сослуживца Ивана Кузьмича – зовут Олегом. Свете он нравится. – Умолкла на мгновение, как бы припоминая поклонников дочери, добавила: – Есть еще один мальчик, из музыкального училища. Провожает ее каждый день, как паж. Но он вроде не очень ее интересует. Дремлют в ней еще инстинкты, хоть с виду уже взрослая. А на деле – еще ребенок! – с довольным видом закончила она характеристику дочери.

– Ну а вообще что нового, хорошего?

– Большая радость есть в нашей семье – долгожданная свадьба Вареньки. Дай-то Бог ей счастья! – Глаза у Веры Петровны засветились радостью за сестру. – Мы со Светочкой ездили – погуляли. Жаль, Иван Кузьмич из-за работы не смог выбраться, молодожены огорчились.

Помолчала, раздумывая: стоит ли говорить приятельнице о новой привилегии Григорьева?

– Да, Капочка! Я тебе еще не рассказывала: летом будем жить на новой даче – там же, в Серебряном бору, только на другом берегу Москвы-реки. Ивану Кузьмичу она положена по их иерархии. – И напомнила: – Вы ведь с мужем бывали у нас на старой. Хорошая была дача, но с соседями и территория маленькая. А новая – прекрасный зимний дом, с большим участком соснового леса, со своим маленьким пляжем. Мы уже там побывали. Красотища! Да вы сами посмотрите – пожалуете ведь к нам в гости.


– Принеси нам по чашечке кофе и сам знаешь, что еще, – красноречиво щелкнув пальцами, отдал распоряжение Иван Кузьмич своему вышколенному секретарю.

Он удобно расположился в мягком кресле у журнального столика у себя в кабинете. Николай Егорович с обычным своим хозяйским видом сидел в таком же кресле напротив. Время его сильно изменило. Он и тогда был не молод, а сейчас перед Григорьевым восседал высохший, седой как лунь старец. Но глаза его смотрели так же высокомерно и холодно. Он не только сохранил и упрочил свое положение, но обрел еще большую власть.

Как всегда, без предупреждения, запросто, будто к себе, зашел к Григорьеву, и тот сразу же отложил в сторону все дела.

– Так чем могу служить, дорогой Николай Егорович? – Он преданно взглянул в глаза своему старшему другу и начальнику. – Я весь в вашем распоряжении!

– Да я так, по дороге. Не будет поручений, – приветливо улыбнулся шеф, но его прозрачные глаза не изменили выражения. – Ты, Кузьмич, мужик умный и не допускаешь ошибок. Ведешь себя правильно. Давай так и дальше!

Он был доволен своим протеже. На бюро, иногда в очень сложной обстановке, Григорьев всегда умел найти способ, верный ход, чтобы поддержать своего шефа.

– Я вот о чем хотел тебя спросить, – наконец выдал Николай Егорович цель своего визита. – Ты уже видел дачу, которую тебе выделили? Доволен?

– Конечно! Такая роскошь! Но я – человек скромный. Меня и прежняя вполне устраивала, – соврал Григорьев, зная, что его собеседнику это приятно услышать. – А что?

– Мы же соседи, ты не знал? – не поверил ему Николай Егорович. – Я специально это устроил, хотя тебе такая дача еще не по чину. Ну-ну, не благодари, – сделал он жест рукой, останавливая Ивана Кузьмича, порывавшегося выразить свою признательность. – Я это сделал из своекорыстных соображений. – И, поймав удивленный взгляд Григорьева, пояснил: – Люблю я вас с Верочкой, да и Светлана мне очень нравится. Словом, вся ваша дружная семья. Рядом будем отдыхать – чаще сможем видеться. – Лукаво взглянул, улыбнувшись одним ртом, добавил: – У меня хоть и диета, но надеюсь, мне еще кое-что перепадет из стряпни Веры Петровны.