Осталось совсем немного времени, поэтому я не могла отказать себе в слабости… Чего греха таить, мне хотелось еще одной последней близости с Валерой. Трусики не надела, пусть порадуется напоследок. Но поскольку время холодное, вместо юбки нарядилась в мягкие, приятные для тела легинсы шоколадного цвета и шелковую тунику до середины бедра.

Весь помятый Сережа вышел только к окончанию завтрака.

— Доброе утро, — хмуро бросил он.

— Доброе утро, — послушными марионетками ответили мы с сыном.

— Прости, мы не стали тебя ждать, Мите нужно в школу, — тут же стала оправдываться я.

— Правильно, школу пропускать нельзя, а вот мне, учитывая мой руководящий пост, — как же много в нем самодовольства, — можно задержаться на пару часиков. Учись хорошо, сын, чтобы потом быть начальником, а не офисным клерком, которым все станут понукать.

Сережа как всегда в своем репертуаре.

— Папа, я хорошо учусь, ни одной четверки в этой четверти.

— Вот и молодец, так держать. Тамара Ивановна, подавайте завтрак и сделайте мне, пожалуйста, крепкий черный кофе. Надо взбодриться.

Равнодушно отметила про себя: «Пожалуй, «любимому» не помешает меньше пить и по девочкам скакать, все-таки уже далеко не двадцать лет». Выглядел он, прямо скажем, не очень хорошо. Впрочем, какая теперь разница…

Посмотрела на изящные золотые часики на запястье. Их когда-то Сережа подарил мне в подарок на день рождения. Надо отдать должное, скупым Горяинов не был.

— Все, пора идти, а то опоздаем в школу. Мить, беги скорее за портфелем.

Сын убежал, я тоже встала из-за стола.

— Какие планы на день? — спросил Сергей.

— Все как обычно, сначала Митьку в школу завезу, потом в комплекс «Здоровье плюс красота» поеду… — не моргнув глазом, врала я, — затем, наверное, пройдусь по магазинам, скоро восьмое марта, хочу посмотреть подарки маме и свекрови.

Сережа кивнул, словно одобряя мои планы, и принялся есть вкуснейший воздушный омлет с креветками, приготовленный домработницей.

Уже почти в дверях была, когда муж снова меня окликнул.

— Милая, ты ничего не забыла?

Растерянно посмотрела на стол, за которым только что сидела, телефон я не брала с собой, ключи тоже.

— Как можно быть такой невнимательной! — пожурил Горяинов. — А поцеловать любимого мужа! — и похлопал пальцем по щеке, указывая, в каком месте он хотел бы чувствовать мои поцелуи.

Хорошо, что на щечку показал… Как же надоели эти игры в идеальную семью! Пришлось возвращаться. Коснулась губами небритой щеки «любимого» супруга. Снова пахнуло перегаром, снова меня передернуло от отвращения. А «ненаглядному» мужу вдруг захотел большего. Ухватив меня за шею, приник губами к моим губам и для большей показательности, большей пошлости хлопнул меня по попе. Замутило, побоялась даже, что не смогу удержать в желудке вкуснейший омлет с кусочками креветок.

— Теперь можешь идти.

— До свиданья, милый, — еще раз попрощалась я, тщательно следя за интонацией голоса, чтобы, не дай бог, в него не проскользнула ирония.

Скоро фарс под названием «счастливый брак» закончится. Алексей Иванович вместе с адвокатом обещали выяснить, что из имущества можно отстоять в случае моего развода. Мне от Сережи ничего не нужно, даже от алиментов отказалась бы, глядишь, проживу как-нибудь, но в этой ситуации нельзя думать о своей гордыне, надо еще Митьку на ноги поднимать.

Слава богу, наконец-то я вышла из удушающего склепа своего дома. Ира, потерпи еще немного, совсем чуточку осталось, и сможешь полной грудью вдохнуть чарующий запах свободы.

Ни слова не спросив, молчаливый и предупредительный Стас, после того как мы завезли сына в школу, повез меня по знакомому маршруту на квартиру к своему хозяину. От него я тоже скоро стану свободной. Замечательно. Ведь правда?!

По мере приближения внутри возрастало томление. И в сердце шип, пожалуй… Расстаться с этим волчарой будет непросто, а жар наших встреч еще долго будет душить меня воспоминаниями. Ирина, шакалы не достойны любви и сожалений. Побалуй себя немного, а потом переступи и навсегда забудь. Как говорится: «Плюнь и разотри». В твоей жизни есть только один значимый мужчина — Митька. Все остальные — просто вода.

Как много ступенек в этом неказистом подъезде ничем не примечательной пятиэтажки, и какой противный, ужасно противный звонок. Режет слух, каждый раз вздрагиваю. Надо сказать Валере, чтобы поменял. Хотя, скорее всего, это не его квартира, зачем ему заморачиваться. Да и какая разница? Сегодня ведь наша последняя встреча…

— З-здравствуй, Валера. — Голос дрогнул.

— Здравствуй. — На мужских губах кривая ухмылка.

Выражение лица совершенно невозможно прочитать. Почувствовала себя девчушкой на первом свидании. Руки стали огромными, мешающими и выдающими мою нервозность жердями. Куда же деть сумочку?

— Проходи, разуваться не надо, — скомандовал Довженко, развернулся и направился в единственную комнату этой квартиры.

Двинулась следом, сердце тревожно сжалось в груди — диван был почему-то собран. Значит, будем совокупляться стоя.

— Как мы будем в этот раз?! Мне раздеваться или тебя возбуждает рвать одежду? Как встать?! Опереться о стенку или на колени опуститься?

Зачем я все это говорю? Закрой рот, дурочка! Зачем ненужный гонор?! Ведь сама не меньше его пылаешь, меня возбуждает его грубоватая, местами экстремально жесткая страсть. Но не в чувствах же шакалу признаваться…

Серые глаза полыхнули злостью. А может, это боль? Трудно понять…

— Нет, Ира, ничего не надо. Вот возьми, — протянул мне обыкновенный черный пластиковый пакет.

Недоумевая, взяла.

— Что это?!

— Деньги, которые я вымогал у тебя. И еще… Ира, я удалил видео с тобой и тем златокудрым аполлоном, а также все видео с нашего отдыха. Можешь быть уверена, копий больше не осталось. Ты свободна и можешь идти.

Свободна, свободна, свободна… От кого? Зачем?! Меня кто-нибудь спросил, нужна ли мне эта свобода?! Но ведь именно к этому я стремилась — освободиться от шакалов и дальше самостоятельно определять свою жизнь. Так почему сейчас чувствую себя обманутой?.. Будто меня сейчас не на свободу отпускают, а горячо любимый мужчина признается в своих чувствах к другой женщине.

— Не понимаю, с чего такое благородство? Поверить, что совесть заела, трудно, у таких, как ты, не бывает этого архаичного чувства.

Слова достигли цели, в серых глазах Довженко опять появились всполохи то ли злости, то ли боли.

— Заслужил, — ровный и спокойный голос. — Можешь считать, что я наигрался, — снова кривая ухмылка и перекошенное непонятными эмоциями мужское лицо.

Почему мне так холодно стало? Словно непонятно откуда появившийся ледяной ветер пробрал ознобом до костей… Меня легко заморозить, ведь трусики я зачем-то не надела. Идиотка! Какая я идиотка! Шла сюда, чтобы в последний раз слиться в жарких объятьях, а потом эффектно исчезнуть в неизвестном направлении, но меня опередили, выставили вон первой. От разочарования даже реветь захотелось.

— Валера… — начала было я, а потом замолчала, не зная, как продолжить.

В самом деле, что я могу сказать? Спасибо, мне не нужна свобода? Я хочу, чтобы меня шантажировали, подавляли мою волю, жестко трахали и унижали?! Бред! Какой же бред!.. Вся моя жизнь — сплошной бред…

У Довженко абсолютно бесстрастное и отчужденное выражение лица. Он уже все решил, уже закрыл за мной дверь. Даже своей позой, скрещенными на груди руками, Валера словно отгораживался от меня. Очнись, спящая царевна! Дверь закрыта, тебе некуда идти, тебе нигде не рады… Кроме того, ты ведь всегда хотела бежать без оглядки да совсем в другую сторону. Почему же сейчас так безбожно ломает?!

— Деньги оставь себе. — Странно, мои помертвевшие губы еще способны говорить. — Или еще лучше отдай в какой-нибудь фонд больным детям! Мне они не нужны!

— Ира, не дури, бери деньги. Я бы посоветовал тебе развестись с мужем, тогда они могут пригодиться.

— Что?!

— И, если вдруг ты решишься на этот шаг, можешь рассчитывать на мою помощь. Дашь знак через Стаса.

— Не понимаю, ты же говорил, закончился только первый акт пьесы?.. — дрожащим голосом спрашивала я, чуть ли не уговаривая поиграть со мной еще немного. — В чем подвох?!

— Нет никакого подвоха. Я передумал, заигрался уже, вот где стоит. — И он провел ладонью по шее, словно показывая, как его достала моя персона.

У меня тоже стоял ком в горле. Заигрался, наигрался… Больно, холодно… Наверное, все из-за этих дурацких трусиков, которые я позабыла надеть. Повернулась и пошла к выходу, Довженко не стал меня провожать. Каждый шаг давался с трудом. Тихонько прикрыла за собой дверь. Как же мало ступенек в этом неказистом подъезде. Стук каблуков по бетонному полу простреливал голову болью. Нажала на кнопку домофона, толкнула дверь, вышла на улицу. Ура, свобода! Ирина, не смей выть! По щекам почему-то покатились слезы. Стащить бы сапоги с ног, пройтись голыми ногами по холодному снегу. Может, это приведет в чувство и окончательно заморозит всё, что бушует сейчас в груди?..

***

Она ушла… ушла, оставив после себя шлейф из дорогих духов, да постепенно затухающий стук каблуков по бетонному полу. Я хотел поступить не как скотина, отпустить царевну-лебедь на свободу. Так чего же мне так хреново?! Почему все равно чувствую себя скотиной?! Надо было извиниться, покаяться. Но разве может банальное «прости» зачеркнуть все, что я с ней творил? Боже, в наш самый первый раз я вытолкал ее из квартиры в разодранной одежде со спермой на лице. Откуда во мне такое зверство?! И почему не извинился сейчас?! Как гадости творить, так всё работает, а как извиняться — язык отсох. Я изначально безбожно мухлевал, раздав себе карты, которые невозможно было перебить. Нет бы попытаться за Ириной поухаживать, очаровать… Но я пошел по самому легкому безобразному пути, сломил ее волю с помощью угроз и шантажа. Моя нехорошая права — я действительно скотина.