В Берри, жизнь была куда более размеренной. Будучи в некотором роде главной поставщицей всей Франции, это был один из основных французских районов по выращиванию зерновых и производству мяса, молока и молочных продуктов.

Монахини – кармелитки принимали участие во всех делах провинции. Они выращивали на собственных грядках фрукты, овощи и зелень, которую потом сами же отвозили на местный рынок и продавали.

Одним из главных источников дохода, считались кружева, которые сёстры плели из шёлковых нитей, заказ на которые поступал от всего французского двора. Тонкие, словно паутина, с причудливыми узорами из цветов и экзотических птиц, с золотой и серебряной нитью… Разве возможно сейчас перечислить всё, чем нам приходилось заниматься с раннего утра до поздней ночи.

Воспитанницы вроде меня, которых благородные родственники до поры до времени отсылали в монастырь, также принимали непосредственное участие в жизни ставших уже родными стен. Помимо общих дисциплин, когда нам надлежало обучаться правилам этикета, танцам, искусству вести беседу, ведению хозяйства и многому другому, что считалось необходимым знать каждой представительнице знатного рода, нас обучали азам врачевания, сбору лекарственных растений, приготовлению лечебных отваров и мазей, варке мыльных настоев и изготовлению церковных свечей.

В этом году, мне исполнилось четырнадцать лет, и на свой день рождения, я получила сразу два подарка. Один – был от сестёр, они подарили мне воротник на платье, позавидовать которому могла бы и сама мадам Монтеспан – вот уже много лет являющейся главной фавориткой короля, и матерью многих его бастардов.

Ну а второй… Тут, пожалуй, без подробностей не обойтись. Вот, как это было…

Мать – настоятельница отбыла на неделю в родовой замок Жуайёз в Тулузе, в связи с крестинами своего племянника. В её отсутствие все несколько расслабились, и уже не так усердно хватались за работу.

Так уж вышло, что совершенно случайно, я стала свидетельницей странного разговора между старшей сестрой и садовником. Тот умолял её оказать лечебную помощь кому-то из своих знакомых, но она, к моему великому изумлению, ответила категорическим отказом. Я видела отчаяние на лице человека, которого знала большую часть своей жизни, а потому, дождавшись ухода монахини, сама подошла к нему. Мужчина растерянно стоял посреди огорода, и неосознанно мял свою шапку.

– Что случилось, Гийом? – я искренне полагала, что смогу быть ему полезной.

Садовник подскочил от неожиданности, но увидев кто перед ним, облегчённо улыбнулся:

– А, это ты, пострелёнок? Я чуть Богу душу не отдал, думал мать – настоятельница вернулась, – он встряхнул шапку о колено, и нахлобучив по самые брови собирался уйти, но я преградила ему дорогу:

– Гийом, не пытайся увильнуть, я же вижу, что что-то случилось.

Он и не пытался, так как по собственному опыту знал, что я теперь ни за что не отвяжусь. Словно раскрывая мне страшную тайну, он слегка наклонился вперёд, и понизив голос проговорил:

– Одному человеку нужна помощь, он ранен, а сёстры отказываются его лечить.

– Почему? – я не понимала причины их отказа, ибо разве они сами не пропагандируют христианскую смиренность и помощь всем страждущим без исключения.

– Ну… – старик замялся, явно не зная, как вернее ответить на мой вопрос. Видимо решив, что выбора у него всё равно нет, он ответил:

– Потому что этот человек ведёт не совсем праведный образ жизни, понимаешь, дитя?

Да плевать на его образ жизни, мне тот человек уже сам по себе был интересен только из-за того, что не являлся другом сёстрам, которых я за все эти годы особенно полюбить не смогла. Решив сделать всё, что в моих силах, я коротко бросила:

– Жди меня здесь, я сейчас вернусь, – и со всех ног понеслась в кладовую, в которой мы хранили запасы лекарственных трав и снадобий.

Не зная толком с чем мне придётся столкнуться, я на всякий случай набрала целую сумку всего, что только попалось мне на глаза. Решив, что теперь я во всеоружии, осторожно высунула нос наружу. Вроде никого. Собравшись с духом и прижав к груди сумку, я побежала туда, где ждал меня старик.

– Ну, и где же он? – спросила я, когда мы незаметно вышли за ограду.

– В моей сторожке, – было мне ответом, – сама понимаешь, что я не мог его никуда везти.

– Ладно, не волнуйся, что-нибудь придумаем. Показывай дорогу.


Глава 4


Идти почти никуда не пришлось, так как садовник жил всего в нескольких шагах от монастыря. Войдя в ветхий домик, я поразилась тому, в каких условиях бедному старику приходится ютиться. Бычий пузырь на окнах, заменяющий дорогущее стекло, был настолько плотным, что почти не пропускал ни света, ни воздуха. И хоть по углам и не висело паутины, каморка всё равно имела очень запущенный вид. Никакой мебели кроме трёхногого стула, покосившегося верстака и тюфяка на полу. Последний, сейчас как раз был занят лежащим на нём человеком. Вытащив из кармана пару свечей, которые я в спешке прихватила с собой, я попросила старика их зажечь. Не зная, что ожидать, следовало подготовиться получше.

Взяв из рук Гийома свечу, я опустилась на пол. Раненый спал, но почувствовав сквозь сомкнутые веки свет, он с трудом их разлепил.

Это был мужчина лет сорока – сорока пяти, давно небритый, и судя по доносящемуся до меня запаху, уже приличное время не мытый. Из-за грязи на его лице трудно было определить чего-то больше, но вот его глаза… тёмные, цепкие, колючие. Даже в таком, казалось бы, беспомощном состоянии, он внушал страх. Чувствовалось, что ему ничего не стоит при необходимости лишить жизни человека. От его взгляда, впившегося в моё лицо, мне стало не по себе.

В смущении, я опустила глаза вниз. Его одежда, что сейчас превратилась в грязные лохмотья, когда – то была весьма качественной и дорогой. В лавке торговца, такое сукно стоило не меньше пары ливров за метр.

Я протянула руку, чтобы откинуть ткань и осмотреть рану, когда он довольно крепко перехватил её своей. Глядя прямо в глаза, он прошептал:

– Ты – ангел?

Я чуть не прыснула со смеху. Половина монастыря бы ему сказала, что я скорее демон, явившийся на землю, чтобы мучить их. Похоже, такого же мнения придерживался и старик Гийом, так как, несмотря на его усилия скрыть это, до меня всё же донёсся его смешок.

Ну и пусть смеётся! А вот мне понравилось то, как меня назвал незнакомец, и теперь, я в лепёшку расшибусь, а помогу ему.

– Нет, – с помощью другой руки, я попыталась освободиться.

– Такая красивая… – он говорил с трудом, превозмогая боль.

– Зато ты – нет! И ещё, от тебя смердит, как от сточной канавы. Долго я этого выносить не смогу, поэтому не мешай, и дай мне осмотреть свою рану.

Что это? Улыбка? Похоже ему нравилась моя нарочитая грубость. Бросив взгляд на Гийома, и видимо получив от него подтверждение, он убрал руку и позволил себя осмотреть.

Рана была на боку, под рёбрами. К счастью, несмотря на её страшный вид, внутренние органы задеты не были, а значит был шанс на выздоровление. Велев Гийому принести и вскипятить в котелке воды, я засучила рукава, и принялась за работу.

Вот когда пригодилось моё умение вышивать. Стежок за стежком, я накладывала швы, каждый раз мысленно благодаря настоятельницу за то, что не давала возможности отлынивать от занятий.

Пот лил в три ручья, слепя глаза. Должна признать, что раненый выказал просто героическую стойкость. Зажав в зубах самодельный кляп, он не произнёс ни звука всё то время, что я колдовала над его раной.

Наконец всё закончилось. Плотно закрепив повязку, и дав Гийому подробную инструкцию как пользоваться заживляющими мазями, я устало поднялась. Ноги от долгого сидения затекли, и я, чуть не упала, но удивительно крепкая рука меня поддержала. Сказать, что я была поражена – ничего не сказать. Откуда столько силы в этом, уже немолодом и не совсем здоровом человеке?

Неловко поблагодарив, я собрала оставшиеся вещи и поспешила вернуться, пока не заметили моего отсутствия.

Все последующие дни, я использовала любую возможность, чтобы навестить своего пациента, и была несказанно счастлива оттого, что он достаточно быстро шел на поправку.

И вот, в один из дней, когда я с удовлетворением заметила, что рана практически затянулась и я смогла удалить швы, мужчина вновь схватил меня за руку. Заставив склониться поближе к нему, он сказал:

– Ты – молодец, девочка! У тебя лицо и руки ангела. Язык, правда, подкачал и больше подошел бы уличному мальчишке, но ничего, так даже лучше, от этого, ты более земная. Жиль Фонтана никогда не забудет того, что ты для него сделала. Помяни моё слово, детка, не пройдёт и нескольких лет, как вся Франция будет дрожать при одном лишь упоминании этого имени. Но, ты не бойся. Пока я жив, никто и ничто не посмеет встать на твоём пути. Вот, – он раскрыл мою руку, и что-то вложил в неё, – возьми это. Носи на себе и никогда не снимай. И, если тебе когда-нибудь понадобится моя помощь, покажи её любому голодранцу, и я всегда буду знать, что нужен тебе, и приду на выручку. Теперь иди… Как говоришь, тебя зовут?

Я едва не рассмеялась. Нашел время, когда интересоваться моим именем, но, тем не менее ответила:

– Шанталь.

– Шан-таль, – словно смакуя произнёс он, – я запомню.

– Тогда, и я запомню твоё, Жиль Фонтана, – поддразнила его я.

Его глаза вспыхнули от удовольствия. Неожиданно поцеловав мне руку, которая по-прежнему сжимала его подарок, он сказал:

– Прощай, Шанталь, даст Бог ещё встретимся.

Пока я была в каморке, я не решалась посмотреть на его подарок. Лишь оказавшись в своей комнатушке, я подошла к окну, и осмелилась разжать кулак. В нём оказалась монетка – серебряный экю. Но, не совсем обычная. Просверлённая в трёх местах, она была перевита тонким чёрным шнурком, и завязана причудливым узлом. Свободные концы позволяли носить на шее этот импровизированный медальон, что я и сделала. Поклявшись во что бы то ни стало сберечь этот подарок, я надёжно спрятала его под своей одеждой.