Адалин Черно - Шанс на счастье

Его грудь вздымается, взгляд горит опасным огнем, а лицо искажено болью. Не дождавшись никакой реакции от меня обескураженной, он уходит, предварительно, как ни в чем не бывало, прощаясь с дочкой. Не выдает эмоций, целует ее на прощание, обнимает и говорит, что будет скучать.

Пожалуй, это был первый и последний момент, когда я пообещала себе закрыть гештальт с Олей. Провернуть ключ в двери и выбросить его в море без возможности найти. Я поняла свою ошибку. Навязывание другой женщины, едкие замечания. Я перестала их делать, осознавая, что если Оля была ему важна, он не стал бы находиться рядом с нами. Проводить время со мной, которая его только отталкивает и сознательно, по-глупому, отправляет к другой. И с Ксюшей, что отчаянно его ждет, чтобы погулять.

Я отбрасываю воспоминания и мысли, иду собираться на прием. Остался всего час. Можно было, конечно, попросить Соню поехать со мной, но она сегодня работает, поэтому придется ехать одной. Я думаю о причинах своего молчания, пока собираюсь. Что в этот раз? Тогда я не сказала ему, потому что он посчитал бы меня предательницей, и я до жути боялась его отца. Того, что он может что-то сделать со мной или моей малышкой. Мне было страшно. Сейчас же бояться нечего. Однако я молчу. Знаю, что он должен знать и всё равно молчу.

До последнего.

Понимаю, что это глупо только когда мне резко становится плохо, и я оседаю на пол. Голова болит, учащается сердцебиение, виски сдавливает, а перед глазами мелькают мушки, да и дышать становится трудно. Мне страшно. Настолько, что в столь экстренной ситуации я набираю именно Руслана, потому что он единственный гарантированно ответит на мой звонок. Сестра может не ответить из-за работы, а кроме нее и Руслана у меня никого нет.

Он и правда берет трубку. На втором или третьем гудке.

— Слушаю.

Его голос звучит будто отдаленно, как в тумане, вдали. Только потом я понимаю, что у меня шумит в ушах, поэтому я почти ничего больше не слышу, только раз за разом повторяю:

— Помоги… помоги мне.

Я даже не знаю, говорю ли это вслух или мне только кажется.

Руслан

Мне не нравится то, как она выглядит. Бледная, почти зеленая, излишне утомленная. Я бы мог списать ее состояние на отравление, но почему-то не верил, что такое возможно. Вчера, когда привозил Ксюшу, Аня была в полном порядке. Улыбалась. Но даже тогда была заметна ее излишняя бледность и круги под глазами. Не спит по ночам?

Я забираю Ксюшу, и мы вместе спускаемся вниз. Помогаю ей устроиться в детском кресле и сажусь за руль. Сегодня у нас по плану зоопарк и кино, но когда мы добираемся до аптеки, я не выдерживаю.

— Ксюнь, давай маме лекарств купим и отвезем?

— Давай, — она оживает. — Маме сегодня снова было плохо.

— Снова? — переспрашиваю. — Ей вчера тоже плохо было?

— Ага, — кивает дочка. — И вчера, и раньше было тоже.

— Маме часто плохо?

— Часто. Она с работы вернулась и у нее это началось. Всегда было хорошо.

Я замолкаю. Паркую автомобиль у аптеки и думаю только о том, как ей помочь. Пусть она отталкивает, пусть не хочет со мной быть, но о здоровье ведь думать нужно! Мы с Ксюшей вместе выбираемся из автомобиля и за руку направляемся к аптеке. Я покупаю препараты от отравления, а потом зависаю рядом с тестами на беременность. Что, если? Мы ведь не предохранялись.

Быстро отбрасываю эту мысль. Она бы мне сказала! Обязательно. Я помню раскаяние в ее взгляде, когда мы разговаривали о пройденных годах. Она сожалела, что не сказала мне. Хотела, но боялась. Сейчас ей нечего бояться. Я ведь сказал, что люблю ее, что хочу быть с ней и что буду ждать. Я, мать его, каждый божий день ей показываю, что готов быть рядом. Причин не говорить мне у нее попросту нет. Если только…

— Пап, маме полегчает от этих таблеток?

— Обязательно.

На самом деле я вот нихрена не уверен, что Ане станет легче. Но все равно везу эти долбанные таблетки. Разворачиваю автомобиль и еду, по пути набирая знакомого врача и записывая ее на консультацию. Если она не захочет — насильно ее повезу. Со здоровьем, все-таки, не шутят.

Припарковавшись у высотки, помогаю Ксюше слезть с автокресла, ставлю автомобиль на сигнализацию и слышу звонок. Сразу же достаю телефон и не зря, потому что на экране — ее имя.

— Слушаю.

Она молчит так долго, что я даже отвожу телефон от уха и смотрю на экран — секунды идут. Только потом я слышу:

— Помоги… помоги мне.

Я быстро подхватываю Ксюшу и несусь к квартире Ане по лестнице. Пока лифт придет, пока захлопнет створки. Проще так. Быстрее. Добравшись, дергаю дверь, но она не поддается, я не на шутку нервничаю, потому что по ту сторону — моя любимая женщина и она, возможно, не может встать и открыть мне. Руки холодеют, по спине проходит озноб. Я вспоминаю о ключах, которые она мне дала несколько недель назад. Вспоминаю, что кинул их в карман куртки, а сегодня надел как раз ее. Достаю их, быстро открываю дверь. Пропускаю Ксюшу и несусь по комнатам.

Ее нахожу в спальне в одном лифчике и расстегнутых джинсах. Не хочу говорить, что рисует мне воображение, но я как-то сразу понимаю, что никакого насилия быть не могло. Дверь была закрыта, да и в квартире всё по прежнему. Разве что одежда разбросана по кровати. Она куда-то собиралась.

Я быстро вызываю скорую, диктую адрес, говорю данные Ани и жду. Думаю схватить ее на руки и отнести в свою машину, но решаю не делать этого. Во-первых, ее могут не принять в той больнице, куда я ее отвезу, а во-вторых, не факт, что по дороге ей не станет хуже. Что тогда?

Убеждаю себя, что скорая приедет с минуты на минуту, осмотрит ее и окажет помощь. С ней скоро все будет в порядке. Я поднимаю Аню на руки и быстро перекладываю ее тело на кровать. Прощупываю пульс, он слабый, но есть. Пытаюсь привести ее в чувство прохладной водой, которой смачиваю полотенце и прикладываю его к ее щекам, но ничего не выходит.

— Папа, что с мамой?

Черт! На несколько минут я напрочь забыл о Ксюше, которая заходит в квартиру и ошарашенно смотрит на лежащую на кровати Аню.

— Она умерла?

— Господи, нет! Ксюша, — я быстро подхожу к дочери и подхватываю ее на руки. — Малыш, все будет в порядке, слышишь? Мама просто потеряла сознание.

Я веду ее в другую комнату, но она сопротивляется. Вырывается из моих рук и тянется в спальню, к Ане. Она быстро забирается на кровать и аккуратно трогает Анину руку. Начинает плакать. Я впервые вижу, как дочка плачет. Беззвучно, только слезы катятся по ее щекам. Когда она упала и содрала коленку, только упрямо поджала губы и стойко выдержала обработку перекисью. Сейчас же плачет. И я абсолютно не знаю, что делать!

Как там говорят? К такому жизнь меня не готовила? Это точно! Я как-то привык к тому, что у меня взрослая самодостаточная дочь, которая ко всему относится спокойно и рассудительно. А тут слезы. И такая вселенская боль в этих огромных испуганных глазах.

— Малыш, послушай, с мамой все будет хорошо. Ей просто плохо. Сейчас приедут врачи и все будет в порядке.

Скорая и правда появляется спустя пару минут. Ксюша успокаивается, утирает слезы и внимательно наблюдает за тем, как врачи подходят к ее матери. Я в это время просто жду. Молча жду, когда они скажут, что с ней. Даже не смотрю, что они делают, нахожусь в какой-то прострации. Убеждаю себя, что ничего страшного не произошло, что с ней все будет в порядке, но все равно не могу спокойно реагировать. Могло ведь что угодно произойти, я мог остаться без нее, потому что не был рядом. Потому что находился далеко. Я благодарю себя за то, что доверился какому-то шестому чувству и поехал обратно к ней.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍***

Мы едем в больницу следом за каретой скорой помощи. Я помогаю Ксюше разместиться в автокресле и завожу двигатель, правда, выезжать не спешу. Вздыхаю. Сердце барабанит о грудную клетку слишком сильно, а в ушах шумят слова врача:

— Женщину придется госпитализировать. Она едва пришла в себя, не реагирует на вопросы. Адрес больницы вы знаете? Подъезжайте.

В ответ на его тираду я смог лишь кивнуть и сейчас пытаюсь осознать то, что узнал. Не реагирует на вопросы. Госпитализация.

— Пап, мы поедем?

Я даю себе подзатыльников. Сейчас я в ответе за маленькую девочку на заднем сидении. Я должен в первую очередь думать о ней. О том, как себя чувствует она, ведь Ксюша наверняка впервые видит мать в обмороке.

По пути в больнице полностью концентрируюсь на дороге. Еще не хватает от мыслей подвергнуть дочь опасности. К больнице мы подъезжаем быстро. Я помогаю Ксюше выбраться и иду в холл.

Спустя час ожиданий я таки ловлю какого-то врача, что выходит из ее палаты. Он удивленно на меня смотрит, а я спрашиваю:

— Как она? Вы можете мне ответить, что с ней? Наша дочь переживает. Она маленькая девочка, волнуется о матери.

Врач бросает взгляд куда-то за мою спину и приподнимает бровь от удивления. Я смотрю туда же и вижу, как Ксюша общается с мальчиком своего возраста.

— Кажется, переживаете только вы. И напрасно. Всё с вашей женой в порядке. Она пришла в себя, еще слаба, но в целом всё в порядке. Вы бы присматривали за ней в таком-то положении. Еще и с ее проблемами.

Врач смотрит на меня, как на дебила, а я напрочь не понимаю, о чем он. В каком таком положении?

— О каких проблемах речь?

— У нее пониженный гемоглобин и жуткий токсикоз. Сейчас мы ввели ей препарат железа, завтра придется сделать узи и кое-какие тесты, измерить давление. Дней пять, я думаю, она у нас пробудет.

— Токсикоз? Она беременна?

Доктор смотрит на меня, как на придурка. Я же улыбаюсь и отшучиваюсь, мол, знал я всё, но не думал, что будет так серьезно.