Адалин Черно - Шанс на счастье

— Ксюш, поговори со мной, — пытаюсь достучаться к дочери, которая уткнулась лицом в подушку и сложила руки под лоб.

Бесполезно.

Она лишь дергает плечом и просит отстать.

Я не сразу увидела, что она не в настроении. Сестра забрала ее из садика, она успела прошмыгнуть мимо меня, а я продолжила работу над курсовой, которую мне заказали несколько дней назад. Только через час заметила, что дочка лежит вот так на кровати и совсем не отзывается.

Я вздыхаю и встаю, решаю позвать ее на ужин позже и даже берусь за ручку двери, чтобы выйти из комнаты, но Ксюша меня останавливает словами:

— Где мой папа?

Я резко разворачиваюсь, не зная, как реагировать, чтобы не ранить ее детское сердце.

— В садике половину девочек папы забирают. И они хвастаются.

Она садится на кровати и смотрит на меня своими карими глазами так, что я действительно едва делаю несколько шагов и сажусь рядом с ней. Она напоминает мне своего отца: упрямым выражением лица, высоко вздернутым подбородком и надутыми пухлыми губками. Мне кажется, Ксюша взяла от меня… ни-че-го. Вся в отца. Полная его копия.

— Солнышко, я ведь уже говорила, почему папа не живет с нами.

— Говорила, — соглашается. — Но он же где-то есть? Почему он не приходит ко мне?

Ксюша не в первый раз спрашивает об отце. За последние пару месяцев это уже третий раз, но мы никогда не заходили так далеко. Обычно она ограничивалась простым ответом вроде “У него много работы и совсем нет времени на нас”, но не в этот раз. Она хочет знать, где он, что с ним, и я не удивлюсь, что через минуту потребует знакомства.

— Малыш, он о тебе не знает.

Я должна была сказать ей раньше, но считала, что она маленькая. Полгода назад, когда она задала первый вопрос об отце, возможно, но сейчас… я больше не могу делать вид, что ничего не происходит.

— Как это не знает? — искренне удивляется дочка. — Не знает, что я родилась?

— Не знает, солнышко.

Я мысленно готовлюсь к трудному разговору и разбираю в уме возможные ответы, но Ксюша быстро произносит:

— Так позвони ему и скажи, что я есть. Пусть возьмет конфеты, плюшевого мишку и приедет.

Ком застревает где-то глубоко в горле, и я не могу его сглотнуть. Я ведь знала, что так будет, предполагала, что дочка спросит об отце, а я не смогу соврать и сказать что-то в духе, он был летчиком и однажды его самолет разбился. Как и не смогу выставить Руслана виноватым. Он ведь не бросал ее. Он просто о ней не знает.

— Мама! Мама! — трясет меня дочка, встав на кровать ногами. — Звони ему, мама! Скажи, что я есть! И что я его жду.

Мое дыхание спирает, хочется зажмурить глаза и представить, что меня здесь нет. Мне нужно ей что-то ответить, а я не могу, потому что слезы застилают глаза.

— Я не могу ему позвонить.

— Почему?

Ксюша перестает прыгать и трясти меня, как волшебное деревце, с которого падают яблоки.

— Потому что у меня нет его номера. И я не знаю, где он живет, — опережаю ее. — Наш мир слишком большой, солнышко. Папа ведь даже не в этой стране.

Она заметно поникает, падает попой на подушку и подтягивает коленки к подбородку.

— Он что… никогда-никогда обо мне не узнает? И не придет? Как его зовут, мама? А фамилия? Как у нас с тобой?

Она смотрит на меня из-под опущенных длинных ресничек так, что я чувствую каждую каплю вины, которая, кажется, переполнит чашу и выльется наружу рекой моих слез. Ее тяжелый печальный взгляд становится невыносимым, а когда в глазах появляются слезы и медленно стекают по лицу, я хочу провалиться сквозь землю.

От необходимости отвечать меня освобождает звонок в дверь. Вцепившись в эту возможность, бегу открывать. Там сестра с сыновьями. Они живут этажом ниже и часто приходят к нам просто посидеть. Уже взрослые тринадцатилетние парни заходят в комнату и, как дома, проходят вглубь квартиры. Слышу, как Ксюша визжит. Видимо, Олег или Паша, подхватили ее на руки, и она отвлеклась.

Сестра заходит следом за сыновьями и проходит на кухню. Я закрываю дверь и, переведя дыхание, следую за ней. Эту квартиру я сняла сразу, как родилась Ксюша, до этого все девять месяцев жила у сестры, подрабатывала тем, что брала заказы на диссертации и докторские, на курсовые и дипломные. Кое-что удалось скопить, и я сняла квартиру, а через три месяца после родов сестра подкинула мне подработку. Через полгода еще одну.

Я снималась для компаний, не так часто, как сестра, но деньги были. Моя фигура позволяла, внешность — тоже. Сестра, конечно, зарабатывала куда больше и была сильно популярней, но она работала моделью более шести лет, да и жила только на эти деньги, а я так… подписала контракт, сходила на несколько фотосессий, получила гонорар и до следующего заказа забыла о вспышках камер.

Я захожу на кухню и предлагаю чай, Соня отказывается и спрашивает:

— Расскажешь, что произошло?

— О чем ты?

— Брось, ты дверь открыла белая, как полотно. Что случилось?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Ксюша, — я вздыхаю. — Заговорила об отце.

— И что? — искренне удивляется сестра. — Ты не знала, что говорить?

— Я сказала ей правду.

Между нами повисает неловкая пауза. Сестра всегда была сторонником того, чтобы я ничего не говорила дочери об отце. Умер, потерялся, не хочет с ней видеться, она советовала оставить виноватым его, но я не могла.

— Он не виноват, Соня, — оправдываюсь, заламывая руки. — И я сказала, что он о ней не знает.

— Ты подписала себе приговор, мамочка, — рычит сестра. — Выставила бы его уродом и дело в шляпе.

— Ты же знаешь, что это не так.

— Знаю, — она кивает. — Мудак его отец, а он белый и пушистый, сразу поверил и повелся. Скажи мне, тебе совсем на себя наплевать, поэтому ты решила еще и дочь против себя настроить? А что, зато Русик белый и пушистый.

— Прекрати.

— Не прекращу, — она мотает головой. — Его папашка разрушил твою жизнь, а он, бедненький, обиделся и свалил в закат.

— Он ничего не знает.

— Ну да, конечно.

Она не на шутку заводится, а я пытаюсь взять себя в руки, из которых то и дело все валится. Хочется просто лечь в кровать, укрыться теплым, пушистым одеялом, и ни о чем не думать. Обнять дочку и, как после выписки, вдыхать ее запах и не верить, что я прошла через это.

Я не собираюсь сдаваться и стою на своем даже спустя полчаса Сонькиных доводов. Руслан не виноват, что его отец решил разлучить нас. Так уж сложилось, что ему показалось, будто мы не пара друг другу. Я была преподавательницей Руслана, к тому же, на несколько лет старше, а он — молодым перспективным парнем, который считал своим долгом спасти бедную меня от абьюзера мужа.

Я поверила в сказку, Руслан в то, что будет без проблем. У нас просто не получилось. И не важно, что в нашем расставании виноват только его отец. Я успела забыть и даже простить его, к тому же, у меня есть Ксюша, мне точно не стоит таить обиды.

— Так, в общем, — Соня переводит тему. — Работа есть. Полгода назад неподалеку открыли фирму. Она молодая, но перспективная. Им нужно лицо, — она вдохновляется и начинает рассказывать, а я внимательно слушаю. — Меня они отмели, а вот тебя их рекламщик одобрил, сказал, чтобы ты пришла в пятницу в три. Вот адрес.

Сестра протягивает мне клочок бумаги с адресом и номером телефона.

— Что за компания?

— О, ты такое любишь. Это американская компания, занимается брендовой одеждой известной фирмы L… Слышала о такой?

— Нет.

— Так вот, они единственные на всю Россию открылись у нас. Их уже скупают в ажиотаже, но им нужно лицо. Обещают нереальный гонорар. Ты сможешь выкупить эту квартиру и еще останется, представляешь?

Я задерживаю дыхание. С момента переезда в эту просторную двушку, я влюбилась в нее. Двухкомнатная, большая, в тихом спальном районе, недалеко от центра, да еще и в доме, где живет сестра, которая поддержала меня в трудную минуту. Съем тоже кусался, но вначале мне помогала Соня, а после я потихоньку начала справляться сама. Ипотеку мне, матери-одиночке с нестабильной непостоянной зарплатой, не давали, и я копила.

— Я обязательно пойду, — киваю. — Спасибо.

Через час, сразу после ужина, сестра с сыновьями уходит к себе, а я аккуратно иду к дочери и замечаю, что она уснула. Мне становится морально легче, но я прекрасно знаю, что она вернется с расспросами и просьбами снова. Даже если бы я и хотела, все равно не нашла бы Руслана. Проблема в том, что я не хочу. У него давно своя жизнь, а у нас с Ксюшей — своя.

— Я надеюсь ты уже там? — спрашивает Соня в пятницу.

— Почти, — виновато отвечаю, понимая, что еще даже не вышла из дома, а сестра думает, что я уже сижу и жду, когда меня позовут.

— Ты еще не вышла, да?

— Обуваюсь.

— Если ты просрешь этот контракт — вина на тебе, возможность я предоставила.

Она отключается, а я чувствую себя виноватой за то, что заработалась и вспомнила о собеседовании в последний момент. Бросив финальный взгляд в зеркало и убедившись в том, что выгляжу вполне приемлемо, выхожу из квартиры. Быстро закрываю дверь и спускаюсь по ступенькам. На улице меня уже ждет такси, водитель открывает для меня дверь, помогает сесть в салон и спустя пару мгновений, мы трогаемся с места.

Я вовсе не опаздываю, но Соня права: мне нужно было приехать заранее и ждать, когда меня позовут. Потерять контракт означает, что мне еще несколько лет придется собирать на личную квартиру, поэтому я нервно осматриваюсь по сторонам и регулярно нажимаю на смарт-часы, чтобы убедиться, что все же не опаздываю.