Дамба был выбит из равновесия. Он начинал злиться, и его злость разливалась по желтоватым белкам глаз, по двум морщинам, идущим от носа к уголкам растянувшихся в напряжении губ. Под видом подсечек он старался просто ударить Цырена побольнее, а Цырен, играя, увёртывался и не замечал озлобленности Дамбы.

Кеша так и потянулся к Дамбе: вот сейчас парень сорвётся. И в самом деле, Дамба, против всех законов и правил, вроде бы проводя переворот через себя с падением на спину, вместо того, чтобы подставить ногу, ударил ею Цырена в пах! Наверняка этого он и сам не хотел, но бессилие, которое он почувствовал впервые за пять лет, сокрушило его.

— Так не годится, — тягуче и радостно сказал Кеша. А Жорка уже оттаскивал Дамбу от скорчившегося Цырена, понимая, что Дамба — в исступлении, собой не владеет.

Дамба тяжело дышал, а Жорка рычал ему в потную физиономию:

— Ублюдок! Я тебе покажу! Это спорт, а не драка. Да я тебя вообще больше никогда не допущу до соревнований! — Откричавшись, обернулся к Кеше: — Ну как наш Цырен? Годится? Ты чего опаздываешь? Я же тебя вызвал на час раньше, хотел вместе начать концерт! — И снова стал сердито выговаривать Дамбе: — На каждую птицу есть силок. Не всё тебе праздновать. Ты бейся с сильным противником, ты вот его возьми, если ты чемпион! Но возьми по правилам, как положено. Ты правила соблюдай. А я тебе устрою хорошую жизнь. В первый и в последний раз прощаю.

— Виси на нём, сбивай дыхание, распрями его, а когда раскроется, сбивай в партер и работай ногами, — между тем озабоченно шептал Кеша в самое ухо Цырена. — Ковра не видишь сегодня, топчешься козлом в одном углу. Ты что же это, а? Кончились игры на лужайке.

Тут Кеша поймал злобный взгляд Дамбы исподлобья. Зверь, попавший в ловушку!

— На сегодня хватит, — властно сказал Жорка, — охладись, братва. Досталось обоим. — Он радостно потирал мохнатые руки. — Кто кого, а? — Зычно хохотнул и оборвал смех. — Ты понял, Цырен, кто перед тобой? Чемпион республики!

Взгляд Цырена упёрся в Дамбу и уполз вбок, мальчишка сразу сник. Обычно молчаливый, он пробормотал невнятно:

— Ну… дела… — Ничего больше не прибавив, отправился в раздевалку.

— Ты куда? — остановил его Жорка. — Сейчас только начнём тренироваться, придут ребята.

— Ну, — удивился Цырен, — зачем они теперь мне? Мне теперь они ни к чему, мне теперь только этого подавай. И точка.

Жорка потирал руки:

— Не-ет, сынок, сладкого тебе хватит, не то сразу сорвёшь жилу. Отдыхать тебе тоже рано. Ещё далеко до золотого кубка! Валяй, трудись пока, как все, тренировка есть тренировка. А этот зверь пусть остынет.

Зверь же с ненавистью смотрел на Кешу.

— Значит, продаёшь? — спросил. — Другого нашёл? Я-то, дурак, сперва не понял. Я — ненужный больше? На мне поставил крест? А если я выпотрошу твоего щенка, что ты тогда сделаешь со мной? Какой же тренер бросает своего ученика? Я ведь не позабуду тебе этого, учитель, припомню.

Кеша вдруг вспомнил о свадьбе.

Эта черта в нём с детства. Мальчонкой играет, а тут подъехала диковинная машина, так и об игре позабыл. По тайге, беспечный, благостный, безбоязненно бродит в поисках редкой травки, и вдруг — росомаха перед ним, и забыта травка. Как ребёнок забывает о старой игрушке, когда в свободную руку дают новую, так и Кеша: увидев долгожданную схватку, начисто позабыл о свадьбе.

И только теперь, когда всё было кончено, Кеша, ухватив Жорку за волосатую руку, потащил его из спортзала:

— Поговорим?

Жорка обернулся к Дамбе:

— Не тронь парня, а то тебе будет плохо.

Дамба равнодушно пошёл к раздевалке.

— Ну, каково?! — спросил Жорка взволнованно, едва они вышли из зала.


Жорка был полубурят, полугрузин — чрезвычайно редкое сочетание. Родился в Абхазии, прожил там до пятнадцати лет. Отец умер, и мать подалась к родителям: ухаживать за ними, уже совсем старенькими, Жорка хотел бы остаться жить в Абхазии, но не смог расстаться с матерью, которую нежно любил. В Бурятии поначалу всё было чуждо ему. Он привык к южной растительности, к долгому солнцу, и бесконечная зима сводила его с ума. От тяжёлой шубы становился сонным, неповоротливым, его дыханию не хватало влажного тепла Кавказа. Он стал болеть и болел до тех пор, пока не встретил Кешу. Кеша излечил его насморки, хрипы в груди, радикулит. Бурятию, с её людьми и суровым климатом, Жорка всё-таки полюбил, но тоска по Кавказу жила в нём неизбывно. Каждое лето она гнала его в Абхазию, к родственникам отца. Исчезал Жорка на два месяца: один ему полагался, второй всеми правдами и неправдами брал за свой счёт: Из Абхазии возвращался загорелый, с мешками орехов и мандаринов, полный радости. Мать тоже не смогла прижиться тут, скучала по длинному лету, по умершему мужу. Чтобы «довести Жору до ума», как она говорила, и помочь рано постаревшим родителям, ей пришлось на рассвете таскать почту, а потом целый день «барабанить» в типографии. Хватило её ненадолго: после смерти родителей она стала часто болеть, совсем высохла и скоро умерла. Жорка остался один. Только после смерти матери понял, что она просто-напросто надорвалась из-за него. Бурятия ему опостылела. Навсегда он улетел бы в свою Абхазию, если бы не пустил здесь глубокие корни. Кончив институт, создал со своими товарищами спортивное общество, ставшее вскоре лучшим в республике. А ещё у него родилась дочка. С женой он не жил, но дочку любил страстно, как его мать всю жизнь любила самого Жорку, и пользовался любой свободной минутой, чтобы побыть с ней. Дочка, как две капли воды, походила на его мать — кроткая. Он любил гулять с ней, крепко захватив крошечную ручонку. Ездил с ней на Байкал, в степь, ходил в театр, в кино, на стадион. Из Рыгземы он мечтал сделать спортсменку, но девчонка не любила спорта, она любила кошек, собак и птиц. Пришлось изучать породы и повадки зверушек, чтобы Рыгземе хотелось разговаривать с ним. Отовсюду, где бывал на соревнованиях, Жорка привозил то рыбок, то морских свинок, то черепах, а то книжки про животных. Он готов был исполнить любое желание дочери, только бы она сказала, что ей хочется, только бы ткнула пальчиком в ту вещь, которая нравится. Жил Жора один, в двухкомнатной кооперативной квартире, ждал, когда дочери исполнится шестнадцать. В тот же день он заберёт её к себе, и начнут они хозяйничать вдвоём. Согласится ли она, захочет ли оставить мать, Жора не думал. Рыгзему ждала отдельная комната с балконом, письменным столом, тахтой и детским манежем для её зверей. Был Жора всегда весел, готов к загулу, вспыльчив и отходчив. Беззаветно верил в Кешину колдовскую силу. За бутылкой прорывался тоской: «Что бы мне тебя встретить на год раньше? Мать бы мою спас, а?! Ведь спас бы?!» Кеша кивал, а Жора грустнел: «Эх, и мать у меня была! Ласковая. Всё тебе отдаст, ничего ей не нужно, только ты живи! Душа!» Грустнел, вливал в себя водку и переводил разговор на другое.


— Каков щенок, а? Выкормили, вырастили! А он — ниже пояса, подлец! Не по его вышло. Ну и скотина. Я теперь из Цыренки выну всю душу, только прижми мне этого типа. Я теперь с Цыренки глаз не спущу.

Кеша положил на Жорино ходуном ходящее плечо руку:

— Свиристелка замуж выходит.

Жорка вытаращил глаза:

— Ты очумел? — Несколько минут разглядывал Кешу как тяжелобольного. — Она всего на три года старше моей Рыгземы. — Жорка смотрел так испуганно, что и Кеша тоже испугался. Это чужие девки в восемнадцать лет кажутся взрослыми, а свой ребёнок… Разве можно будет жить без ребёнка в доме? Зачем ему тогда всё? Квартиру выбивал для Свиристелки! Целых восемь лет бился повсюду, на какие только унижения ни шел! И деньги копил для неё: уж одевал-то он сестру лучше всех в городе! На курорты отправлял каждый год — в лучшие санатории. А как путёвки доставать, каждому известно, сколько денег извёл на одни подарки! Да чёрт с ними, с деньгами, денег ему не жалко. Лишь бы порадовать Свиристелку.

— Для неё, видишь, радость — замуж идти. Она хочет, — сказал Кеша строго. — Ну, кончай пялить глаза, собирайся, пойдём в ресторан. Там заказывают за месяц вперёд, а у них свадьба через три недели. Жених, понимаешь, имеет мамашу, которая работает во Дворце бракосочетания, так она хочет окрутить их без очереди. Может же мамаша попользоваться своим служебным положением!

— Зачем спешить? — удивился Жорка. — Слушай, а вдруг у них будет ребёнок? — Он ладонью всё время вытирал лицо, точно хотел снять наваждение. Только он собирался пожить с дочерью под одной крышей, как над ним, оказывается, тоже нависла угроза расставания: что, если Рыгзема бросит его в восемнадцать лет?! А почему бы и нет? Рыгзема у него красавица!

— Ребёнок не ребёнок — не моя печаль, — Кеша почесал в затылке. — Почему ребёнок? Я думаю, они ещё не жили. Моя Свиристелка — с характером, скольких она спустила с лестницы, без всякой моей помощи! А там, чёрт её разберёт. Пусть и ребёнок. Моё дело — устроить ей свадьбу… чтоб она до гробовой доски меня не позабыла. — Кеша сплюнул горькую слюну: своими собственными руками он хочет отдать сестру чужому мужику! Запершило в горле, но он нарочито громко засмеялся. — Чего думать? Я ей заместо отца, вот и должен знать порядок. Она меня первого спросила. Сказала не «выхожу», а «пусти». Есть разница? Я дал согласие — значит, точка. Так ты пойдёшь со мной?

— Пойду, куда ж деваться?! Только тренера определю ребятам, подожди пять минут!

Он скоро вернулся и уселся в своё начальственное кресло.

— Я закажу ей оркестр! — возбуждённо говорит Кеша. — А что? Разве нельзя? Она поедет в первой машине, а за ней или рядом с ней — автобус с оркестром. Окна все открытые… такую музыку я устрою ей! Отплясывает пусть под музыку хоть целую ночь. И после ресторана оркестр проводит её до дома.

— А ты знаешь, во сколько тебе обойдётся такая свадьба?