Ольга Дашкевич - Шаман

— Я проверю дверь, — Тошка встает. — Может, действительно, соседские дети.

— Не надо, я проверила, — Нэнси нервно тушит окурок в пепельнице и сразу закуривает другую сигарету. — Заперто на ключ, и еще цепочка накинута. Никто туда не входил.

— А с нашей стороны, Вера? — Тошка смотрит на меня, я молча киваю. — Что, заперта? И на щеколду тоже?

— Да. И дверь на веранде я сразу посмотрела. Как было ночью поставлено на внутреннюю защелку, так и стоит… Тош…

— Ммм?..

— Может, тут есть где-нибудь еще один выход? Может, в подвале? Давайте поищем.

Он думает секунды две, потом кивает:

— Мы с Иваном поищем, а вы сидите тут.

— Ну уж нет! — Нэнси вскакивает так стремительно, что коротенький желтый халатик распахивается, и она задергивает его резким жестом, как шторку окна. — Мы не останемся тут одни, ты что, с ума сошел?.. Если уж идти куда-то в этом доме, так всем вместе. Я вообще теперь здесь буду бояться. Переехали, называется. Блин…

Она оттопыривает нижнюю губу и сразу становится похожей на маленькую обиженную девочку. Иван поспешно обнимает ее и принимается утешать, забыв о собственном страхе.

— Ну что ты, бэби… ну что ты!.. Все будет хорошо. Ничего тут такого нет, это явно местная гопота обнаглела, мы сейчас найдем, как они попадают в дом, запрем этот вход, и всё!.. И всё, малышка! Посмотри, какой этот дом приятный. Какие потолки, сколько воздуха. Да нам повезло несказанно, ты что!.. И не может в таком доме быть ничего… плохого, о’кей? А потом мы с Тошкой еще сауну в подвале сделаем… Джакузи поставим… Ты же хотела джакузи, да?

Нэнси всхлипывает и сердито вытирает нос о плечо мужа. Я смотрю на Тошку и прекрасно понимаю, что он не верит ни в каких тинейджеров — и в самом деле, подростки же не идиоты, чтобы забираться в дом, где полно народу. Но потайную дверцу все-таки надо поискать, хотя бы для очистки совести. Мало ли, вдруг в округе завелся маньяк, который проникает в дома и по ночам режет хозяев циркулярной пилой.

— Пошли, — говорит Тошка и кивает на дверь в углу кухни. Там лестница в подвал. Она хорошо освещена, да и сам подвал, очень большой, с окошками под потолком, выглядит абсолютно невинно. В одном его конце прачечная со стиральной и сушильной машинами. В прачечной чистенько и уютно, стены выложены светлым кафелем, на полу такая же светлая плитка, справа туалет и душевая кабинка, слева большая жестяная раковина для замачивания белья. В дальнем конце подвала отопитель и титан для горячей воды и встроенные шкафы для инструментов и домашнего инвентаря, еще дальше винный погреб, а посередине старомодная комната отдыха с баром и потрепанными креслами, оставшимися от прежних хозяев. В этой комнате надо, конечно, все переделывать — она выглядит как дискотека начала семидесятых: абажур в виде шара из осколков зеркала под низким черным потолком (Тошка мрачно на него косится), барная стойка обшита черным ледерином, стены выкрашены в темно-синий цвет, и на них наклеены дурацкие звезды из золотой и серебряной фольги. Кресла тоже стиля семидесятых — хлипкие сооружения на тонких ножках. Только одно креслице в самом углу за баром выбивается из общей картины: деревянные резные подлокотники, овальная спинка, выцветшее атласное сиденье, елизаветинский стиль. Надо попросить парней перенести его в мой будуарчик в эркере на втором этаже, там ему самое место. А здесь мы все выложим светлой плиткой, заменим окна и поставим сауну и джакузи… когда у нас появится достаточно денег для этого.

Пока я ощупываю вожделенное кресло, а Нэнси переминается у дверей прачечной, Тошка с Иваном возятся в дальнем конце подвала у винного погреба. В самом погребе нет никакого намека на внешнюю дверь: стены там выложены из цельного камня, и этот камень везде выглядит одинаково старым и монолитным. Парней больше интересуют шкафы для инвентаря. Они поочередно открывают высокие дверцы и выстукивают стенки. Звук везде одинаковый — никакого эха, никакой пустоты.

— Ничего, — Иван закрывает последний шкаф и отряхивает руки. — Пылища тут… Девочки, вы бы с тряпками прошлись. А потом мы все это покрасим, облупилось совсем.

— Эй, тут еще один шкаф, — подает голос Нэнси. — Вот, смотрите, между прачечной и комнатой отдыха. Только я его открывать не буду, у него дверцы перекосило.

— Ладно, я сам открою, — Иван неторопливо подходит к ней и распахивает скрипучую перекошенную дверцу. — Пусто. Даже вешалок нет. Смотри, Тош, сюда, кстати, как раз портативная сауна встанет, я такую видел… Постучим?

Он, подмигнув Нэнси, влезает в шкаф, по размерам, скорее, похожий на чулан, и говорит, дурачась:

— Тук-тук! Кто там?.. Нет, вряд ли. За этим чуланчиком, кажется, душ… в общем, он в середине дома, из него никакой двери не может вести наружу по определению. Если только подземный ход…

Тошка неслышно подошел к чулану и стоит у перекошенной дверцы, засунув руки в карманы и прищурив свои узкие черные глаза. И я вдруг вижу, что амулет у него на груди начинает едва заметно светиться.

— Тош!..

— Ммм?..

— Твой талисман… Посмотри!

В этот момент Иван начинает постукивать в стену чулана.

— Иван, — у Тошки напряженный голос, и весь он мгновенно натянулся, как струна. — Выйди оттуда. Немедленно! — от волнения он перешел на английский, Иван растерянно оборачивается, продолжая стучать по стене. И мы все отчетливо слышим, как в ответ ему с той стороны стены эхом раздается другой стук — приглушенный и, кажется, насмешливый.

Мне снится паук. Огромный черный паук надвигается на меня из темного угла, множество ничего не выражающих упорных глаз смотрят на меня, челюсти мерно движутся, мохнатые лапы тянутся к моему лицу. Я отступаю в противоположный угол. В комнате нет ни дверей, ни окон. Только туман, серо-белая дымка, и в ней паук.

— Вера!..

Паук поднимается на дыбы, я вижу его седой мохнатый живот. Живот пульсирует, в нем ворочается что-то темное. Я не могу видеть это темное, я отшатываюсь, пячусь, вжимаюсь в угол, заслоняюсь локтем, прячу лицо. Кричу. Кричу.

— Вера!..

Серебристые волоски касаются моих век, моего лба, ресниц, губ. Я задыхаюсь от ужаса и отвращения. Совсем близко я вижу равнодушные глаза — десяток белесых глаз.

— Вера, проснись!..

И в тот момент, когда я начинаю осознавать, что сплю, начинаю чувствовать Тошкины руки на своих плечах, начинаю просыпаться, — в этот момент, между сном и явью, в странной зыбкости звуков и картинок, я вдруг понимаю, что паук хочет меня поцеловать.

Я едва успеваю перегнуться через край кровати. Меня отчаянно тошнит.

— Вера!.. Мать твою, ты заболела!

У Тошки неузнаваемый голос, я понимаю, что он кричит на меня, потому что испугался, мне хочется его успокоить, но я не могу, я даже говорить не могу.

— Я говорил вам — убирайтесь, я сам тут разберусь! Я говорил вам с Нэнси — уматывайте в мотель, дайте мне спокойно понять, что тут происходит! Но ты же уперлась, как овца, ага!.. Вера… Вера!.. Может, скорую вызвать?..

Я изо всех сил пытаюсь справиться с собой. Мне ужасно плохо, но никакая скорая тут не поможет.

— Тош, — выдавливаю я, задыхаясь, — уйди…

— Ты с ума сошла, да?

— Уйди… пожалуйста…

— Вера! — Нэнси в беленькой ночной сорочке подлетает ко мне, как ангел-спасатель. — Тошка, убирай отсюда свою задницу на фиг, сейчас все будет нормально… Кому я говорю? Уходите оба! — она машет руками на заспанного Ивана и на Тошку, который продолжает держать меня за плечи, как будто не решается отпустить. Меня больше не тошнит, но лучше бы тошнило: ужасный спазм сжимает ребра, не давая вздохнуть. В груди нарастает боль. Я пытаюсь поймать воздух ртом, как вытащенная из воды рыба, и паника все больше охватывает меня вместе с удушьем.

— Тьфу на вас, блин, да принесите воды, что вы встали! Она же задохнется!.. — Теперь Нэнси тоже испугалась, в ее голосе слышатся слезы. А я ничего не могу поделать.

— Вера! Ты меня слышишь? Дыши! Верочка!..

— Пусти, — Тошка отшвыривает Нэнси в сторону, резко приподнимает меня за плечи одной рукой, а другой коротко бьет кулаком поддых. Нэнси сначала с криком отшатывается, а потом бросается на Тошку и начинает яростно дубасить его по спине. Но я наконец-то могу дышать. Мне уже не больно, хотя Тошка ударил меня достаточно сильно. Просто от удара диафрагма расправилась, и спазм отпустил.

— Вера… Вера… — не обращая внимания на всхлипывающую Нэнси, Тошка прижимает меня к себе. — Ну, как ты?.. А?..

— Спасибо, Тош… уже все нормально. Прости…

— Вот дурочка, — он все еще не выпускает меня из рук. — Что тебе такое приснилось?

— Вера, он тебя ударил! — Нэнси вся дрожит. — Иван, он ее ударил!

— Ну, что ты, бэби… Это такой прием специальный. Чтобы помочь вздохнуть. Она могла задохнуться, понимаешь?.. Ну, успокойся. Пойдем чайник поставим.

— Да нет уж! — моя подруга решительно высвобождается из мужниных объятий. — Вы с Антоном выметайтесь отсюда, курите, ставьте чайник, ловите полтергейстов, делайте что хотите, а мне нужно с Верой поговорить.

— Вера, мне уйти?

Я не узнаю своего решительного мальчика. Кажется, впервые за все время, что мы вместе, он не знает, как поступить.

— Иди, Тош, угу. Я в порядке. Идите на кухню, мы сейчас спустимся.