Ольга Дашкевич - Шаман

— Да, Вера… Я там кое-что понял, в этой экспедиции. Томпсон ездит туда, как мы — в горы Поконо на дачу. Вы бы видели, как он болтает с тамошними неграми и арабами. Но главный его пунктик — это колдуны. Мы не пропустили ни одного хренова селения, где водился хоть самый завалящий колдун. Все эти колдовские ритуалы… поначалу это заводит, да. Но я, наверное, лох и плохой ученый, потому что мне очень быстро перестало все это нравиться. Он выбирал только эти долбаные кровавые обряды. Брюзжал, что его не пустили в Сибирь — он мечтал изучить хара-шажан, «черную веру» тамошних бурят. Он на шаманах просто помешан, это колдуны так называются, ну, вы, должно быть, слышали про шаманов, мисс… Томпсон мечтал найти последнего настоящего заарина — заарин-боо, высшая степень шаманского посвящения, их уже лет двести нет, зааринов… А когда мы вернулись, стало еще хуже. Профессор был злой, как собака, потому что поссорился с одним из колдунов, и, как я понял, не самым никчемным. Я тогда покалечился… повредил ногу. И колдун меня вылечил. Кстати, эти шаманские штучки — не выдумки. В нашем долбаном цивилизованном обществе мне бы оттяпали ногу по самые яйца. А так я отделался хромотой.

— Вы сказали, что Томпсон с ним поссорился, — напомнила я и бросила окурок в канал. Огонек прочертил пологую дугу и погас, канув в черной воде.

— Да. Я случайно подслушал… я тогда валялся с ногой, и не слишком разобрал, о чем они говорили… у меня был жар. Но я понял, что колдун недоволен. Он говорил профессору, что тот пошел неверным путем. Путем демонов. Он говорил: тебе только кажется, что ты можешь управлять ими. Это они управляют тобой. Или что-то в этом роде. Я тогда не особенно понял… но дома… дома я набрал книжек и довольно быстро разобрался, что к чему. И мне это совсем не понравилось. И я… перешел на медицинский факультет и пошел работать санитаром. Старался не попадаться Томпсону на глаза. Потому что… — Чак запнулся и покачал головой. — Потому что профессор… он обладает гипнотическим даром. Поверьте, это не просто долбаное обаяние. Томпсон и правда может убедить вас в том, что он Иисус Христос, или Будда, или святой Франциск, или ваша мамочка… Да кто хотите. Поэтому я и старался слинять, как только видел его поблизости. Ну, он, честно говоря, не особенно напрягался, чтобы меня вернуть, я же не был посвященным… правда, он пару раз встретился мне в кампусе, да, со своей хреновой участливой улыбкой. Но я сказал, что разочаровался… в антропологии. И они, кажется, оставили меня в покое.

— Они? — я сунула руки под мышки. Вечер был душный, как всегда в это время года, но мне сделалось зябко.

— Их много, — Чак понизил голос до шепота. — И в госпитале тоже. Не думайте, что у меня хренова паранойя. В госпитале есть родильное отделение, а им требуется… всякая всячина.

— Всякая всячина? — переспросила я машинально, дрожа все сильнее. Если честно, у меня уже зуб на зуб не попадал.

— Ну, плацента… фетусы… младенцы, умершие при родах…

— Умершие?

Он отвел глаза — я увидела в темноте, как блеснули его белки.

— Это все, что я знаю, мисс.

— А мой… друг? Вы ведь видели его, Чак?

Чак достал новую сигарету и долго не мог прикурить.

— Я видел, — выдавил он, наконец. — Я дежурил, когда его привезли. Очень характерный укол в шею. Я сразу понял… что без них не обошлось. А потом заявилась Магда. Я ее знаю, она работала ассистенткой у Томпсона. Хотя я, честно говоря, не знаю, зачем ей работать. Она из очень богатого семейства, со старыми деньгами, ну, вы понимаете, о чем я говорю. Сестра Вейнмар провела ее наверх. Конечно, это запрещено. Но у них все схвачено. Везде, понимаете?.. Когда сегодня утром парень пропал, я подумал, что должен предупредить вас… Но только боюсь, что…

Он не стал договаривать, и я не переспросила.

Мне было очень страшно, но что-то все-таки мешало мне поверить в то, что Тошки, возможно, больше нет в живых. Что-то внутри. Как будто между нами существовала ниточка — тонкая красная нитка, я так ее представляла, — и эта нитка сейчас натянулась, но не порвалась. «Он жив, — сказала я себе. — Он жив и вернется».

Большой гусь, спавший у берега, неожиданно поднялся, лениво захлопал крыльями и тяжело перелетел на другую сторону канала. Чак вздрогнул и прислушался.

— Вот и всё, мисс, — сказал он торопливо и выбросил окурок. — Это, конечно, не слишком-то вежливо, но нам с вами, я думаю, надо разойтись тут. Не хочу, чтобы кто-нибудь заметил нас вместе. Вы ведь в порядке?

— Да, конечно, — я была совсем не в порядке, но кого это касалось? — Последний вопрос, Чак. Сегодня утром… кто-нибудь из них приезжал в госпиталь?

— Не могу сказать точно. Я никого не видел. Но я ведь не сижу на одном месте, у меня работа.

Он кивнул мне на прощание и похромал прочь, но шагов через пять остановился и приглушенно окликнул:

— Мисс!..

— Да?

Я не успела уйти, продолжала стоять, глядя в темную воду канала, и Чак торопливо вернулся, наклонился к моему уху и зашептал:

— Я бы на вашем месте проверил долбаные склепы… ну, на старом кладбище. Они иногда держат там… Всё, мисс, я пошел. Желаю удачи. И будьте очень, очень осторожны. Не забывайте про этот долбаный гипноз. Лучше бы вам совсем не попадаться профессору на глаза. Он… может украсть душу, мисс. Да так, что вы и не заметите. А без души человек не живет больше трех лет, так говорят шаманы. Я читал об этом, мисс, и я в это верю.

Его синяя майка растаяла в темноте. Я повернулась и пошла в обратную сторону, к выходу на Мэйн-стрит, на тусклый свет фонарей муниципальной стоянки, где оставила машину.

Встреча с Чаком не принесла мне того, на что я расчитывала. Я и без него догадывалась, что вся эта цепочка — вечеринка в «Одиллии», наши безумные танцы, оплаченный столик, красавец-блондин, исчезновение Нэнси, Тошкина раненая рука, приветливый хозяин мобильного телефона, с которого был сделан странный звонок, и, наконец, исчезновение Ивана и Тошки, — сильно отдает дешевой мистикой. Колдуны, надо же. Шаманы. Гипноз. Вообще, весь мир, похоже, помешался на мистических заморочках. Кастанеда, Кроули, разглагольствования Ла Вея… Но размах и полное бесстрашие Томпсона с компанией приводили меня в отчаянье. Казалось, им и вправду сам черт не брат, как говорят у нас в России. И что я могла против них, уважаемых, респектабельных, великолепно обеспеченных граждан? Ясно было, что Чак в полицию не пойдет. А мне кто поверит? Утренний разговор с копами убедительно доказал — никто. А это значит, что проверять по совету Чака склепы на старом кладбище придется мне одной.

В полицейский участок я заехала по дороге. Перед этим в одной из лавок купила шпионский фонарик и зачем-то моток веревки. Не представляю, зачем бы мне могла понадобиться веревка, но в книгах и фильмах все осквернители гробниц и исследователи пещер таскали ее с собой.

Поздравляю, дорогая, — сказала я себе, разглядывая моток. Ты окончательно превратилась в персонаж идиотского комикса. Тебе не хватает обтягивающего костюмчика из черной лайки, большого пистолета и парочки магических символов, выбритых на затылке. Привет из Матрицы. «Нет, Нео, ты не Он».

Я нарочно думала о всякой ерунде, потому что не могла себе представить, как я буду пробираться по дорожкам среди могил, открывать двери склепов… При одной только мысли об этом меня начинало тошнить от страха.

В участке было довольно шумно: у ближайшего ко входу стола буянила молоденькая хрупкая негритянка в обтягивающем коротком платьице, не скрывающем ни одной из ее прелестей, и с огромными золотыми кольцами серег в ушах. Пышная грудь девицы так и выпрыгивала из низко вырезанного платья. Для такой крошки титьки были явно великоваты, хотя в наш век силикона…

Поначалу я приняла девчонку за проститутку, задержанную патрулем, но потом разобрала в истерических криках слово «бэби» и прислушалась.

— Вы все время только говорите, что ищете!.. Уже три дня!.. Три дня прошло!.. Мой маленький, мой сыночек…

— Успокойтесь, мисс, — увещевал пожилой одышливый коп, суя под нос рыдающей девушке пластиковый стаканчик. — Вот, выпейте воды…

— Пошел ты, толстая задница!.. Где мой ребенок?.. Он же грудной! Ему же…

Происхождение пышной груди стало мне понятно — негритянка была кормящей.

— Нечего было оставлять коляску без присмотра, — буркнул черноволосый полисмен помоложе. — Нарожают, а мы ищи…

— Ах ты, урод! — девушка вскинула над головой кулачки, как будто собираясь обрушить их на спину обидчика, но внезапно всхлипнула, закатила глаза и повалилась на пол. Я стояла довольно близко, и едва успела подскочить и поймать ее, чтобы не дать удариться головой о кафель. Сил удержать ее у меня не хватило, мы обе оказались на полу, но, по крайней мере, моя поддержка смягчила падение, и девчонка не ушиблась. Пока черноволосый полицейский и хмурая тетка в униформе совали ей под нос нашатырь, вонявший на весь участок, я поинтересовалась у одышливого, нет ли новостей о моих друзьях. Новостей не было. Коп долго рылся в каких-то бумажках, потом в компьютере, потом принялся нудно уточнять у меня мелкие незначительные детали, а в конце концов вздохнул и развел руками.

— Пока ничего не известно. Мы вам сразу позвоним, мисс, как только что-нибудь найдем.

— Не верьте им! — пришедшая в себя негритянка сидела на краешке казенной жесткой скамейки, жалкая, как встрепанная птичка. Платье на груди промокло то ли от нахлынувшего молока, то ли от воды, которой ее облили умники-копы, чтобы привести в чувство. — Они все время так говорят… А сами даже не ищут!..