— Сестра, — я повернулась к блондинке, бессмысленно щелкавшей переключателями приборов. Видно было, что она ничего не соображает от растерянности и страха за свое рабочее место. — Скажите, из вашего госпиталя можно… украсть больного?

— Нет, — она с трудом разлепила бескровные губы. — Что вы, нет. Это исключено.

— А не мог он сам уйти?

— Мисс, — она посмотрела на меня как на идиотку. — Он был в коме. Коматозники не ходят. Вы что, голливудских фильмов насмотрелись?..

— Тогда где он?..

— Я… не знаю, — призналась она еле слышно. — Я ничего не понимаю. Такого никогда не было. Мы еще до вашего приезда опросили весь персонал. Но там была пересмена… Многие успели уйти домой. Я осталась. Я подходила к нему около семи утра, перед сменой, проверить… и долить капельницу. Он выглядел как обычно… ну… как обычно выглядят… вы понимаете.

— Понимаю.

— Потом я сдала дежурство и пошла вниз. Задержалась, чтобы поговорить с приятельницей. И вот… Сестра Келли Шварц догнала меня уже на выходе, спросила, куда я отправила наркомана… простите… у нас так записано — передозировка наркотиков!.. Она спросила, почему в назначениях ничего нет… Мы стали выяснять. Ему должны были в десять делать томограмму. Но, я уже говорила, почти все, кто дежурил ночью, успели уйти, а из сменившихся его никто не видел. И тут появились вы.

— Его не могли рано утром куда-то перевести из реанимации? Может быть, он очнулся?

— Как перевести? — ее тонкие губы дернулись. — Куда? Без доктора никто никуда никого… это же госпиталь! А доктор Кемаль не отдавал никаких распоряжений…

Я уже поняла, что ничего здесь не добьюсь.

— Вы сообщили… кому-нибудь? — спросила я безнадежно. — В полицию?..

— Да, они уже здесь, — с готовностью ответила сестра. — Разговаривают с доктором. Доктор Кемаль еще не ушел, когда… когда это случилось. Я провожу вас, пойдемте. Вам, наверное, следует самой с ними поговорить…


Да, мне следовало.

Но разговор с полицейскими не принес ничего утешительного. После него я почувствовала себя как дохлая рыба, начавшая, к тому же, гнить с головы. Все время, пока я сбивчиво излагала известные мне факты, копы смотрели на меня плоскими глазами, и видно было, что все, что я говорю, звучит для них заведомым бредом. Полагаю, они для себя решили, что глупая необразованная иммигрантка, не зная броду, полезла в воду — не поняла ни слова в беседе известного ученого, уважаемого гражданина, профессора Кевина Томпсона с коллегами, и навоображала себе ни с чем не сообразных глупостей, основываясь на нелепых суевериях. Меня перебили единожды: толстый детектив подчеркнуто вежливо напомнил, что мой друг вовсе не умер, а каким-то образом исчез из госпиталя, возможно, просто сбежал.

— Вы же утверждали, что его намеревались убить сегодня ночью, мисс?..

В общем, когда они меня отпустили, я была в тупом отчаянье. Мне было совершенно ясно, что Тошку они не найдут, Ивана не найдут, и Нэнси не найдут подавно.

Я брела по больничному паркингу к машине, одной рукой нашаривая в сумке, висящей на плече, сигареты и еле волоча ноги: бессонная ночь и треволнения последних суток упали на меня сверху, точно пыльный мешок весом в тонну. Я представления не имела о том, что делать дальше и куда мне теперь податься.


— Мисс! — раздался за моей спиной незнакомый голос. — Вы уронили!

Я обернулась. Меня догонял, чуть прихрамывая, белобрысый парень в синей униформе санитара, на ходу размахивая какой-то бумажкой. Насколько я помнила, у меня в сумке из бумажного были только салфетки «Старбакса», но что-то в лице парня заставило меня притормозить и дождаться его.

— Вот, возьмите, может быть, это важное, — он протянул мне белый клочок.

Это действительно был обрывок салфетки, но пожать плечами и отвернуться я не успела — парень быстро проговорил, улыбаясь одними губами:

— Поблагодарите и уезжайте. Там мой телефон, я вечером сменяюсь, позвоните мне.

Я не стала пожимать плечами, а взяла салфетку, изобразила благодарность и пошла к машине. Что-то подсказывало мне, что это не идиотский способ знакомиться с девушками на улицах, а нечто действительно важное.

Когда я отъехала от госпиталя, белобрысый, прихрамывая, шел через паркинг к распахнутым дверям. Он ни разу не оглянулся.


Я не слишком уверенный водитель и всегда предпочитаю пассажирское сиденье месту за рулем. Но сейчас у меня не было выбора. Куда держать путь, я не представляла, поэтому поехала в ближайший мотель и, воспользовавшись кредиткой Нэнси, сняла маленький грязноватый номер. Мне просто необходимо было принять душ и поспать хотя бы пару часов. Ну, или просто полежать в тишине, чтобы привести в порядок мысли. Захватив стаканчик кофе из кофейного автомата в холле, я поднялась на второй этаж, заперлась в номере, легла и стала думать. Клочок салфетки лежал рядом на тумбочке. Я взяла его в руки и в который раз перечитала несколько криво нацарапанных слов. «Нам нужно поговорить. Чак». И номер телефона. Чак — это, надо полагать, имя моего белобрысого знакомца. Интересно, что он хочет мне сказать? Неужели он видел Тошку? Или… или тех, кто пришел за ним. Я нисколько не сомневалась, что его увезли «коллеги» мистера Томпсона. Видимо, Магда пренебрегла дружескими рекомендациями и решила напоследок поразвлечься с бесчувственным телом. Я почувствовала боль в челюсти и поняла, что так стиснула зубы, что они рискуют раскрошиться. Машинально потрогав занывшую скулу, я ощутила под ладонью влагу и поняла, что плачу, и, кажется, уже давно — все лицо у меня было мокрым от слез. Тогда я закрыла глаза руками и дала себе волю. А когда слезы кончились, как-то незаметно пришел сон.


Мне снились медицинские приборы с мерцающими экранами, виднеющиеся по ту сторону стекла. Светящиеся линии на экранах равномерно мерцали, вычерчивали график — я знала, что это бьется Тошкино сердце, хотя и не могла разглядеть того, кто лежал на высокой больничной койке. Внезапно один из экранов приблизился, и по нему вместо кардиограммы побежали светящиеся зеленоватые буквы: «мне больно мне больно мне больно мне больно мне». Буквы возникали на экране одна за другой, точно кто-то печатал их одним пальцем, без знаков препинания, они повторялись и повторялись… Я резко села и открыла глаза. Сердце колотилось, как сумасшедшее, волосы слиплись от пота. За окном были сумерки. Я проспала несколько часов, и пора было звонить Чаку.

Глава 8

Мы встретились в Нью Хоупе, в пиццерии неподалеку от Мэйн-стрит. Чак поздоровался со мной вежливо и дружелюбно, с его лица не сходила широкая улыбка, он вообще старался выглядеть молодцом и рубахой-парнем, но я видела тревогу в его круглых светло-карих глазах. Он поминутно оглядывался и, наконец, сказал, что пиццерия — слишком людное место, и лучше бы нам не светиться здесь, а погулять вдоль канала. Я не стала спорить, и мы отправились гулять.


Канал не освещался — фонари, горевшие на Мэйн-стрит и параллельной улице, были почти не видны из-за деревьев, которыми густо обросли берега. Тянуло тиной и сыростью. На темной, как мазут, воде в некоторых местах виднелись еще более темные пятна, какие-то островки; я сначала не поняла, что это такое, но потом один из островков захлопал крыльями и сонно гоготнул, и стало ясно, что это гуси, устроившиеся на ночь. Чак неожиданно быстро хромал впереди куда-то в темноту, и я запоздало подумала, что он вполне может меня прирезать тут и столкнуть в канал — и никто не услышит моего крика и не заметит исчезновения. Но Чак, кажется, не собирался меня резать, хотя и не торопился начать разговор. Он остановился в тени большого вяза и достал сигареты. Мы закурили, и я решила, что ждать, пока он соберется с духом, у меня нет времени.

— Чак, — сказала я, стараясь рассмотреть в темноте выражение его лица. — Вы хотели мне что-то сообщить?..

— Да… мисс… — он закашлялся, выбросил сигарету, но тут же достал новую и чиркнул зажигалкой.

— Можете звать меня Вера.

— О кей… Вера. Что вы знаете о сатанистах?

— О чем?..

— О сатанистах. О черной магии.

Нельзя сказать, что я ждала именно этого, но чего-то в этом роде — безусловно. Простые, бесхитростные маньяки, как правило, не сбиваются в стаи, а упоминание об алтаре, которое я запомнила из разговора на террасе, наводило на определенные размышления. Так же, как и клички, которыми называли друг друга Томпсон и его приятели. Рыбак, Пасечник, Плотник… Очень характерно, если верить популярной литературе.

— Почти ничего, — я пожала плечами в темноте. — Я, вообще-то, боюсь таких вещей и всегда избегала даже читать о них, чтобы не слишком углубляться в тему.

— Вы знаете Кевина Томпсона?

— Да, вчера познакомились.

— Он был моим профессором. В колледже. Читал у нас эти долбаные лекции по антропологии. Томпсон настоящий долбаный ученый и к тому же обаяшка, каких мало. Вы это, наверное, успели заметить.

— Успела, — моя рука с сигаретой слегка дрожала.

Чак глубоко вздохнул.

— Мы, студенты, его просто на руках носили. Я тогда страшно фанател на антропологии с этнографией. Так выслуживался, что профессор меня заметил и пригласил в свою экспедицию. Рабочим, простым рабочим, конечно. Он сказал, что мне будет это полезно. Поработать на каникулах, выбрать тему для диплома. Понимаете, да?.. Я ухватился за это, как бультерьер за кошку. Попасть в Африку!.. Да я готов был лизать ему его долбаные пятки. В общем… неважно, мисс…

— Вера.