На Тверском бульваре они попали в жуткую пробку. Таня выскочила из машины и отправилась дальше пешком. Она уже слегка опаздывала, но это ее нисколько не беспокоило — Таня была абсолютно уверена, что ее преданный Фархад дождется свою Ширин обязательно.

По мере приближения к площади народу становилось все больше. Таня заметила, какие у всех встревоженные лица. «Что-то, наверное, случилось, — подумала она. — Может авария?» Толпа становилась все плотней и гуще. Таня уже с трудом пробиралась сквозь людской частокол.

Наконец она уперлась в ограждение, которое устанавливали милиционеры. Отсюда Таня уже могла рассмотреть площадь, заполненную снующими людьми и машинами — пожарными, милицией, «скорой помощью». Кругом стояло оцепление. От площади отчетливо тянуло удушливым запахом гари.

Таня поняла: произошло что-то страшное.

— Скажите, что случилось? — спросила она стоящего рядом милиционера.

— Взрыв в подземном переходе, — коротко и хмуро ответил сержант.

— А… жертвы есть? — спросила Таня внезапно осипшим голосом.

Сержант пожал плечами и мрачно буркнул:

— Естественно…

«Господи… Сережа!!!» — полыхнуло в голове у Тани. Ужас окатил ее ледяной волной. Задрожали ноги, и Таня, наверное, упала бы, если бы не окружавшие ее стеной люди.

— Вам плохо? — склонилось к ней незнакомое лицо.

Таня смогла только молча кивнуть. Ее подхватили, вывели из толпы, усадили на бордюр. Какая-то женщина дала Тане таблетку — она ее безропотно проглотила.

Через несколько минут ей стало легче.

«Что ж я сижу? — спохватилась она. — Мне же надо на ту сторону, к памятнику… ОН — там…»

Таня поднялась и огляделась, пытаясь сообразить, как лучше обойти оцепление и попасть на противоположную сторону площади. Ей пришлось сделать изрядный крюк, чтобы выйти к скверу у кинотеатра, но оцепление стояло и там. Попасть к памятнику было совершенно невозможно.

Таня металась вдоль ограждений, высматривая в толпе светловолосых мужчин. Но каждый раз ее ждало разочарование. Сергея у сквера не было.

Ее тревога возрастала с каждой минутой. Ведь если его нет здесь, за оцеплением, значит, он там… Там, где мечутся пожарные и врачи, надрывно воют сирены «скорой помощи», там, откуда доносится этот жуткий, отвратительный запах гари…

Она не нашла его.

Не нашла ни в тот страшный день, ни в два последующих, когда обегала все больницы, куда отправляли пострадавших. Ни в одну из них светловолосый мужчина 26–28 лет по имени Сергей с Пушкинской площади не поступал.

С одной стороны, это была хорошая новость — значит, он не пострадал, он жив и здоров. Но, с другой стороны, это была катастрофа.

Тане стало ясно, что она больше никогда — ни-ког-да! — не увидит Сергея!

В сотый, тысячный раз она проклинала себя за то, что той ночью не оставила ему ни адреса, ни телефона!

«Дура, беспечная дура», — без конца повторяла она, сидя дома в беспомощном оцепенении.

«Дура, беспечная дура», — твердила, глядя на свое отражение в вагоне метро.

«Дура, беспечная дура», — звучало в ее мозгу, чем бы ни занималась она на работе.

Только сейчас, потеряв Сергея навсегда, Таня поняла, как необходим ей этот человек!

Любовь ли это — она не знала, даже не задумывалась над этим. Просто с ним ей было легко и радостно и мир был полон чистоты и света, а без него стало пусто и уныло и все вокруг беспросветно затянулось серым удушливым чадом. Таня не могла найти себе места, буквально задыхаясь в тоскливой пустоте одиночества. Нет, она не думала и не мечтала о любви. Ей только до слез, до сердечной боли хотелось снова заглянуть в его серые глаза, услышать мягкий, ироничный голос, увидеть лукавую мальчишескую улыбку и еще хотя бы раз — один только раз! — провести ладонью по его горячей щеке…


Однажды она шла по нелюбимому ею Арбату, глядя перед собой невидящим взором, погруженная в свои невеселые думы. Вдруг ее словно обожгло — здесь, в арбатской толчее, мелькнуло лицо Сергея!

Таня заметалась, обшаривая глазами всех вокруг, даже вернулась назад — нет, его не было.

«Ну вот, уже видения начались!», — с тоской подумала Таня и двинулась дальше. Она сделала несколько шагов и встала как вкопанная.

На подставке уличного художника, между портретами Траволты и какой-то знойной красотки, с листа бумаги на нее прямо и строго смотрел… Сергей!

Сомнений не было — это он! Тот же нос картошкой, короткий ежик волос, а главное — его глаза в обрамлении невероятно пушистых ресниц.

С бешено бьющимся сердцем она подошла к бородатому художнику.

— Скажите, пожалуйста, кто это? — Таня показала на портрет Сергея.

— А черт его знает, — лениво протянул тот.

— Но… Откуда у вас этот портрет? Его же написали вы? — снова спросила Таня.

— Ну я, — процедил бородач. — А этот парень… Так, чудак какой-то… За работу расплатился, а лист не взял. «Ты, говорит, его себе для рекламы оставь», — хмыкнул он и добавил: — Еще и приплатил за это…

— Я хочу купить его у вас, можно? — Таня полезла за кошельком в сумку.

— Бери, конечно…

Вдруг художник вспомнил что-то и оживился.

— Послушай, подруга, а это не для тебя ли он на обороте послание оставил?

— Где? — задохнулась Таня.

Она схватила портрет и перевернула.

«Танюша! — прочитала она на обратной стороне. — Мне удалось выяснить, что от взрыва ты не пострадала. Слава Богу! Я буду ждать тебя каждый день у Центрального телеграфа на Тверской с 17 до 24. Очень прошу тебя, появись.

P.S. Я улетаю 12.08. в 14.00 из Домодедово, рейс 631».

12 августа — это почти три недели назад, и никакого адреса…

Не замечая ничего вокруг, Таня горько, навзрыд заплакала.


Снова бесконечной чередой потянулись унылые, однообразные дни.

Портрет отныне висел на стене Таниной квартиры, но для нее это служило слабым утешением. Вторая, окончательная потеря Сергея совершенно выбила Таню из колеи. В довершение этого опять начались сложности на работе.

Не дожидаясь конца отведенного срока, Таню стали нагружать переводами с фарси. Поначалу это были стандартные деловые письма, с которыми ей вполне удавалось справляться. Но вскоре пошла специальная документация, объем и сложность текстов резко возросли, и Таня поняла, что одной ей их не осилить. Нужна была квалифицированная помощь — хотя бы на первых порах.

И она обратилась к своей старой, еще школьной подруге Римке, у которой — Таня это знала — в друзьях и знакомых ходило пол-Москвы. Та обещала все устроить и, действительно, уже на следующий день привела ей помощницу, по ее определению «классную фарсистку».

В течение трех вечером они вдвоем разбирали скопившуюся кипу переводов. Ее помощница в самом деле знала язык в совершенстве, Таня многому у нее научилась. За оказанную услугу она щедро расплатилась, и женщины расстались, весьма довольные друг другом.


Капитан Лощинин слушал начальника вполуха. Он опять думал о Татьяне, хотя изо всех сил старался не делать этого. Все уже давно было ясно — он не нужен ей. Она же сама говорила, что каждый день ходит по Арбату на работу, значит, не заметить портрета Таня не могла. И тем не менее к телеграфу она не пришла…

Начальник погранотряда полковник Панин закончил совещание и отпустил офицеров. Лощинин заглянул к «почтарям», чтобы захватить на заставу свежую корреспонденцию. Он бегло просмотрел стопку писем. Одно из них было ему — от сестры. Писала она крайне редко, поэтому Сергей распечатал его тут же, в коридоре штаба.

После шутливого приветствия и немудреных семейных новостей Лощинин прочитал в письме следующее.

«Серик (так, на восточный манер, сестра звала Сергея с детства), со мной на днях произошел прелюбопытнейший случай. Одна знакомая попросила меня помочь своей подруге с переводами с фарси. Я была совсем не прочь подработать и согласилась. Так вот. Представь себе мое удивление, когда, явившись в дом к этой даме, я увидела у нее на стене твою физиономию! И хотя мне было крайне интересно узнать, откуда у нее портрет моего братца, я проявила благоразумие и от вопросов воздержалась.

Серик, дорогой, утоли же мое любопытство и раскрой тайну, я никому слова не скажу — ты же меня знаешь. Неужели этим летом в Москве ты успел разбить девичье сердце?

А если серьезно, то Татьяна мне очень понравилась. Милая, порядочная и неглупая девушка. Я, конечно, не знаю, что у вас с ней произошло, но она страдает — это очевидно. Подумай, Серик, может, тебе все же следует ей написать?

На всякий случай вот тебе ее адрес.

Шеховцова Татьяна, Москва, улица…»

Лощинин, не дочитав письма, резко развернулся и быстро зашагал по коридору.

Коротко постучав, он вошел в кабинет начальника отряда.

— Товарищ полковник, мне срочно надо в Москву, — сказал от порога Лощинин.

— А мне — в Сан-Франциско, — ответил полковник, не поднимая головы.

— Я серьезно. Вопрос жизни и смерти, — твердо, даже мрачно сказал Сергей.

Панин тяжело вздохнул и поднял на него усталые глаза.

— Ну что ж, рассказывай, — он показал Лощинину на стул.

— Не могу, Борис Петрович. — Сергей остался стоять. — Но мне действительно срочно надо в Москву, и это крайне важно. — Он не мигая смотрел на начальника отряда, стараясь всем своим видом показать исключительную серьезность своих слов.

Полковник Панин вздохнул еще раз. Любого другого офицера с такой просьбой он давно бы уже выставил за дверь, но Сережка Лощинин… Начальник лучшей заставы, вся грудь в орденах, два ранения — такому отказать непросто.

— Сколько тебе нужно? — хмуро спросил полковник.

— В Москве? День хотя бы…

— Значит, так… — Панин заглянул в какие-то бумаги. — В среду Сметанюк отправляется в Тверь за пополнением. Я постараюсь тебя к нему «пристегнуть». Останешься в Москве — в Твери тебе делать нечего. У тебя будет двое суток. Обратно вернешься с командой. Все. Иди.