Ее предложение было воспринято с живым одобрением.

—Ура!

— Мы сможем купить себе новые шляпки!

— И туфельки!

— И платья!

— И навести справки о сумме, положенной на наше содержание, — сказала Лорел. Она была девушкой весьма разумной.

Хотя формально Гиацинта считалась главой семейства и вела дом, она слишком много времени проводила в заботах об огромном саде отца. Лорел вела бухгалтерские книги. Прямого ответа от поверенного относительно суммы содержания она не получила, и денег, которые обычно выплачивались сразу после сбора урожая, в этом году тоже получено не было. Вместо денег мистер Симмонс предоставил сестрам информацию о прибытии в Англию вдовствующей виконтессы, которая, по словам поверенного, «уладит все материальные проблемы». «А значит, — мрачно подумала Лорел, — вскоре мы потеряем контроль над тем немногим, что у нас еще осталось».

— Итак, решено. — Гиацинта удовлетворенно, что было для нее редкостью, кивнула. — Мы съездим в Лондон и навестим виконта.

Лорел подозрительно взглянула на Бегонию, подумывая о том, что надо бы уговорить сестру надеть что-нибудь тусклое и безвкусное, дабы ее природная красота не слишком бросалась в глаза.

— Полагаю, что мне не придется долго трудиться, чтобы убедить нашего родственника с таким звучным титулом и деньгами в том, что брак с одной из сироток-родственниц — хорошее и благородное дело. Ведь иначе человек чести поступить не может.

— Ты хочешь сказать, что хорошее дело — это брак с тобой? — поддела сестру Цинния. — Вообще-то проинструктировать его на сей счет больше пристало Гиацинте, она старшая.

— Только не мне! — Гиацинта поднялась с места. — Я не буду выставлять себя напоказ, словно корова на ярмарке. Если у него не хватает здравого смысла и порядочности, чтобы увидеть преимущества этого брака, я отказываюсь убеждать его в этом.

— А у меня нет подобных предрассудков. — Лорел улыбнулась. — Уж я-то постараюсь предстать перед виконтом в лучшем виде!

Пиона радостно захлопала в ладоши:

— Если Лорел выйдет за виконта, никому из нас уже никогда не придется покидать этот дом.

— Кстати, о доме. Мне совсем не нравится перспектива жить под одной крышей с четырьмя сестрами, которые постоянно будут путаться под ногами. Я одна буду здесь хозяйкой. — Лорел улыбнулась самой очаровательной из своих улыбок, так что на круглом лице заиграли ямочки. — Но я позабочусь о том, чтобы у вас была крыша над головой и удобное жилье. К примеру, в охотничьем домике отца, что в Эдинбурге.

— Ты не посмеешь! — хором воскликнули все четверо.

— Там ветер по комнатам гуляет…

— Там ни одной нормальной кровати нет…

— И слуг тоже…

— И печек с каминами…

К тому времени как в комнату заглянул дворецкий, словесная перепалка переросла в обычную для сестер потасовку с непременным швырянием друг в друга тарелок с едой и прочими атрибутами кабацкой драки.

Гиацинта заметила дворецкого первой и постучала вилкой о стакан, призывая сестер утихомириться.

— В чем дело, Бершем?

Многострадальный дворецкий даже глазом не моргнул, когда в опасной близости от его уха пролетел бисквит.

— Мисс Эббот, сюда направляется почтовый дилижанс. Лорел опустила ложку, занесенную для того, чтобы ударить Циннию по лбу.

— Ты говоришь «дилижанс»?

— Да, мисс. — Бершем украдкой взглянул на обои, прикидывая, каким способом оттереть с них джем.

— Пойдем посмотрим, что мы можем в этой связи сделать. — Гиацинта поднялась и с выражением непреклоиной решимости на лице направилась к выходу.

Сестры метнулись за ней, в спешке сбивая стулья. В дверях возникла заминка. Девочки толкались, пихались и наступали друг другу на подолы, лишь бы не уступать.

Наконец все сгрудились у окна парадного холла, и как раз вовремя. Черная карета свернула на дорожку, ведущую к дому, возница тряхнул поводья, крепко выругался, громадные гнедые кони резко остановились и, пуская из ноздрей клубы белого пара, принялись бить копытами землю. Сестры впервые имели счастье лицезреть дилижанс, общественным транспортом они никогда не пользовались.

— Бершем, спроси у возницы, с чего это он позволяет своим лошадям портить наши дорожки!

К тому времени, как Бершем успел открыть дверь, форейтор соскочил с козел.

— Крез-Холл, есть кто-нибудь! — заорал возница так, словно звал хозяина трактира или постоялого двора. — Стоянка не больше минуты! — Между тем форейтор открыл дверцу и опустил лестницу.

— Господи! — выдохнула Цинния. — Готова поспорить, это она!

— Вот так чудеса! Наша новоявленная мачеха является в дом в простом дилижансе!

Пока пассажиры высовывали носы из кареты, чтобы подышать свежим утренним воздухом, пятеро сестер следили за процессом затаив дыхание.

— Это она? — с придыханием спросила Цинния, заметив за кружевной занавеской окна женщину средних лет.

— Покуда она не представится, как мы узнаем? — вопросом ответила Гиацинта. Она тоже решила, что мачеха — женщина в костюме из коричневой саржи, чье широкое лицо, насколько позволяла увидеть шляпа, не отличалось привлекательностью.

— Она не коричневая, как все колонисты, — заметила Цинния.

— Она не похожа на леди, — протянула Бегония.

— Говорят, в колониях женщин мало и красивых вовсе нет. Все они с причудами. Так что нам надо готовиться к встрече с настоящим чудовищем.

Кроме женщины в коричневом костюме, подходящих кандидатов на роль мачехи не находилось. Двое пассажиров были мужчинами: один фермер, другой военный. Четвертой и последней пассажиркой дилижанса была молодая женщина, даже девушка, хрупкая и маленькая, едва доходившая до плеча военному, который подал ей руку, помогая сойти. На ней была глубоко надвинутая на глаза черная шляпка и нечто совершенно немыслимое из овчины — одеяние, которое мог бы наскоро стачать для тепла пастух, и то, чтобы не носить на улицу, а греться у очага.

Между тем из кареты вытащили в приведенной последовательности один очень большой сундук и три маленьких саквояжа и оставили на дороге. Форейтор громовым голосом объявил об отправлении, и пассажиры, те, кто вышел подышать, вернулись в экипаж. На дороге вместе с багажом остались стоять лишь юная особа в овечьей шкуре да четыре единицы багажа. Все прочие пассажиры вернулись в дилижанс.

— Это она? — заикаясь, спросила Пиона. Она все пыталась протиснуться к окну, и если ей удалось что-то увидеть, то лишь заглядывая сестрам через плечо.

— Уверена, что нет, — с сомнением протянула Бегония.

— Но она молодая! — с досадой сказала Лорел. — Очень молодая!

— Даже моложе, чем… — начала было Цинния. Гиацинта молчала, но то, что она думала, было видно и без слов. Она не спускала глаз с юной и хрупкой незнакомки, казавшейся ей пугающим чудовищем. Это чудовище, широко улыбаясь, направлялось к Бершему. И в руках у незнакомки был саквояж с гербом Шрусбери!

— Вот сейчас будет Афтон-Нерве, мадам. — Молодой офицер, кивнул в сторону окна кареты. —

Крез-Холл уже неподалеку, с другой стороны. — Когда Джапоника подняла взгляд, молодой человек ей подмигнул. — Едете работать? Гувернанткой, наверное?

Джапоника отвернулась, проигнорировав вопрос излишне дружелюбного военного. Это была далеко не первая попытка с его стороны завести разговор, но всякий раз она намеренно не замечала этого. Она решила, что он подкупил возницу, чтобы тот сказал ему, куда она едет. Но зачем она едет в имение, он не мог знать, поскольку Джапоника никому этого не говорила. Почтенный господин и его супруга, остальные двое пассажиров дилижанса, ни разу к ней не обратились. Впрочем, Джапоника ничего не имела против. Она и сама не сочла нужным представиться: то, что она виконтесса, не обязательно знать всем и каждому, тем более что она была намерена отказаться от титула.

Джапоника отодвинула кожаный экран на окне. Прохожие были закутаны так, что со стороны напоминали комочки хлопковой ваты. Многие останавливались и смотрели вслед дилижансу. Джапоника смотрела в окно до тех пор, пока запотевшее стекло не схватилось морозцем и потеряло прозрачность. Надо сказать, что самым потрясающим открытием для нее стал английский климат.

Два дня назад, ближе к вечеру, дилижанс остановился у небольшой гостиницы на ночь. Джапоника сошла с подножки кареты и оказалась в вихре серебристых, сверкающих в свете фонарей и луны мелких снежинок. Она слышала о том, что такое снег, но до сих пор не видела его. В восторге девушка закружилась, подставляя ладони мелким иголочкам, но эйфория скоро прошла: она поняла, что холод создаст для нее немалые проблемы.

Рожденная и выросшая в краях, где цветы цветут круглый год, где в году бывает лишь два сезона — влажный и засушливый, — она тяжко страдала от холода. Вот и сегодня руки и ноги ее ныли, словно кто-то скручивал из них веревки. Холод пробирал до костей, то и дело моросил ледяной дождь, и вода затекала в карету. Ее дорожный костюм был практически испорчен, да и от былого бодрого настроя мало что осталось. Она бы ни за что не отправилась сюда, если бы не обещание, данное лорду Эбботу. Сколько раз за прошедший год она корила себя за допущенную слабость, но сделанного уже не вернешь.

Много раз Джапоника задавалась вопросом: хватило бы у нее дерзости на то, чтобы родить ребенка в доме предков ее мужа? Но ответа на него она так и не смогла дать, ибо жизнь распорядилась по-своему.

Прошлой весной корабль, на котором Джапоника плыла в Англию, зашел в порт Лиссабон. Именно в это время войска Наполеона захватили портовый город. Поэтому несколько месяцев экипаж судна и пассажиры были вынуждены провести в Лиссабоне в качестве не слишком желанных гостей французов, и смогли снова тронуться в путь лишь после того, как войска лорда Веллингтона прибыли в город и освободили заложников. Но к тому времени у Джапоники подошел срок рожать, и она не стала рисковать, предпринимая еще одно длительное морское путешествие. Тем временем сам Веллингтон проследил затем, чтобы тело лорда Эббота было переправлено в Англию.