Она оставалась неподвижной, все еще не отделяясь от стены. Теперь она казалась совсем маленькой, хрупкой, словно смущенной. Было очень тихо. Он сказал торжественным голосам:

— Будьте здесь желанной гостьей, Анна-Клод де Фреваль.

И добавил:

— Я вас ждал. Я знал, что вы придете.

Она не ответила ни слова. Свеча затрещала и погасла, оставляя запах сала.

Он повторил:

— Я это знал с того дня, когда увидел вас в карете на дороге в Вернонс.

Ресницы ее слегка дрогнули, а лицо оживилось неуловимой улыбкой. Он продолжал:

— И стал это знать еще лучше, когда снова увидел вас в Эспиньоле. Почтенный Куаффар хорошо исполнил данное ему поручение. Очень кстати я его там обнаружил. Он из наших. А вот это оказалось достойным доверия гонцом.

И капитан показал на кинжал, который снова был положен на стол, после того как девица де Фреваль, видимо, отказалась взять его обратно. Теперь она улыбнулась и подняла глаза. Он был здесь, перед нею. Он! Анна-Клод смотрела на него с каким-то ребяческим восторгом, как будто ей поднесли чудесный подарок, о котором она так долго мечтала. Ей хотелось бы дотронуться до его одежды, до его рук, подойти к нему поближе, но силы покидали ее. У нее все же хватило их для того, чтобы найти его, войти в эту гостиницу, убить человека! Он должен был прекрасно понимать, почему она здесь. И он это понимал, потому что заявил ей, что знал о ее неизбежном приходе. Он схватил ее теперь в свои объятия и прижал к груди. Она почувствовала его дыхание на своей щеке. При мысли об этом сердце ее затрепетало, и, почти лишаясь сил, она прошептала совсем тихо, как если бы в ней что-то умирало навсегда:

— Я люблю вас.

Он медленно положил ей на плечо свою руку, властную руку, заставившую ее склониться.

— Вы прекрасны, Анна-Клод де Фреваль!

Она задрожала, охваченная пылкой гордостью, вся в трепете таинственного счастья. А он задумался на минуту.

— Нам нельзя больше здесь оставаться. Где ваша лошадь?

— На дороге… Это та самая, которую вы оставили в Эспиньоле.

— Прекрасно! Вы не очень утомлены? Можете вы еще час пробыть в дороге?

Она утвердительно кивнула головой. Он крикнул:

— Верзила-Бенуа!

Появился Верзила-Бенуа.

— Ну что Кокильон? Умер? Похороните его сейчас же. Я ухожу. Встреча в 5 часов в От-Мотт. Ты предупредишь остальных. Будьте осторожны и смотрите в оба. Лейтенант Шазо — хитрая лиса. Да, а где же «Пей до дна»? Бежал, полагаю. Хорошенькие сведения попадут в руки господам патрульным! У него никогда не было любви к нашему искусству. Я должен проломить ему голову. А ты оставайся здесь, Верзила-Бенуа, и постарайся принять вид трактирщика.

Во время этого разговора Анна-Клод схватила со стола кусок хлеба и начала жадно утолять голод. Когда кусок пришел к концу, она сказала:

— Я голодна.

И добавила:

— Мне хочется пить.

Он выполоскал одну из кружек, наполнил ее водой и протянул девице де Фреваль. Она выпила ее большими глотками. Он опрокинул себе в горло последние капли, приложив свои губы к тому месту, которого только что касалась она. Затем воскликнул:

— Идем! Пора!

Анна-Клод последовала за ним. Проходя мимо стола, где лежал кинжал, которым были убит Кокильон, она схватила его и сунула в ножны. Минуту спустя Анна-Клод де Фреваль и капитан Сто Лиц скакали бок о бок в свете луны.

III

Была еще ночь, когда они прибыли в От-Мотт На скалистом плоскогорье замок казался темной, слепой грудой. Когда они соскочили на землю, капитан направился к низкой двери, скрытой в нише стены, и дернул за заржавленную цепочку звонка, дребезжание которого, постепенно замирая, отдалось вдалеке. Приложив ухо к створке двери, капитан прислушивался. Он снова дернул цепочку. Наконец прозвучали шаги и заспанный голос спросил:

— Кто там?

— Бреж и Шаландр.

Стук засова, звон ключей. Дверь полуоткрылась, и в щели показалась старая женщина с фонарем в руке.

— Ах, это вы, сударь? Входите.

— Скажи Урбэну, чтобы он поставил лошадей в конюшню. А здесь ничего нового? Никто не приходил?

Старуха сделала знак отрицания.

— Комнаты приготовлены? Ужин есть?

— Да, сударь. Есть паштет, холодная говядина и вино.

— Прекрасно. Сейчас мы поднимемся. Я сам зажгу свет, иди спать.

Капитан взял один из факелов, положенных в нишу стены, и зажег его о фонарь старухи.

Они долго шли сводчатым коридором, пока не достигли винтовой лестницы. Отсюда начиналась путаница переходов. Эхо их шагов шло впереди. Они пересекли много комнат, то совершенно пустых, то загроможденных всевозможной рухлядью. Пахло заплесневелой пылью. Наконец очутились перед закрытой дверью. Капитан обернулся и сказал:

— Здесь!

Поднятый факел слабо освещал просторную комнату с расписным потолком. Стены были одеты позолоченной деревянной панелью, немного пострадавшей от отсутствия ухода, но все еще прекрасной и свидетельствующей о давней пышности замка. Широкая кушетка, обитая шелковой материей, стояла перед круглым столом, где находился приготовленный ужин и два высоких канделябра. Капитан зажег сальные свечи на одном из них и сделал то же самое с теми, которые были вделаны в стену. В то время как он был занят этим делом. Анна-Клод де Фреваль смотрела на него не отрываясь. Он был очень красив, а его движения дышали изяществом. Он казался еще молодым и значительно похудевшим со времени своего ночного посещения замка Эспиньоль. Она смотрела на него, и чем больше смотрела, тем глубже проникало в нее странное чувство. Этот человек, к которому она пришла, повинуясь таинственному влечению, этот человек всего-навсего был грабителем с большой дороги, разбойником, врагом закона. Он взламывал сундуки, грабил проезжих, предводительствовал в разбойничьих выходках. Его лицо бывало искажено ненавистью, заливалось краской гнева и жестокости, пряталось под маской хитрости и коварства. Руки его бывали обмочены кровью. Он убивал. Он являлся начальником шайки грабителей, страшных людей, и, сам ужасный человек, был способен на очень дурные поступки. И вот теперь она находилась около него, одна, глубокой ночью, в замке, где нет ни души. Сейчас она станет его любовницей, он заключит ее в свои объятия и, вместо того, чтобы почувствовать страх, вместо того, чтобы отбиваться и кричать от ужаса и стыда, всю ее пронизывает дикое, жгучее, необъяснимое счастье, потому что она его любит, потому что она принадлежит ему всем влечением своей плоти и крови, всю себя отдавая ему на жизнь и на смерть.

Вдруг он внезапно исчез. Она услышала, как в соседней комнате он ходит взад и вперед, передвигая мебель. Он позвал ее. Она хотела ответить, но непреодолимое оцепенение сковало ее тело, простертое в кресле, куда она упала, разбитая усталостью. Свинец, налитый во все ее члены, мешал ей пошевельнуться. Глаза ее сомкнулись сами собой. Она перестала видеть и слышать. И вдруг, словно пораженная пулею в сердце, запрокинула голову на спинку кресла и мгновенно погрузилась в сон.

Теперь он стоял рядом с ней и смотрел на нее в упор. Потом поднял ее на свои сильные руки и тихо отнес в соседнюю комнату. Там он сложил свою ношу на широкую постель и одну за другой начал снимать ее одежды: развязал жабо, расстегнул камзол и жилет. Показалось белье и обозначило обессиленное сном молодое тело. Тогда, приподняв тонкое полотно, он с любопытством и цинизмом стал рассматривать эту свежую, гибкую, полную чувственного желания наготу. Потом вернулся в прежнюю комнату, сел за стол, разрезал паштет, налил в большой стакан вина и принялся размышлять о состоянии своих дел.

Они шли недостаточно хорошо и не оставляли никаких иллюзий относительно ожидавшей его участи, особенно с тех пор, как убежище в замке От-Мотт было почти открыто. Недавнее посещение замка королевскими чиновниками являлось дурным и досадным предзнаменованием.

Так, очевидно, думал и г-н де Шаландр, решивший спешно отправиться в Голландию. Г-н де Шаландр долгое время в силу своей любезности предоставлял ему ценное и безопасное убежище в этом От-Мотт, куда капитан скрывался между двумя вылазками, в то время как его шайка рассеивалась в заранее выбранных окрестностях. Здесь же находила себе убежище и добыча, следствие удачного набега, которую потом г-н де Шаландр переправлял в Париж, где и сбывал ее всеми доступными ему способами, в то время как он, Бреж, брал на себя обязанность доставлять ее в замок. С этой целью, под ложными именами и часто меняющимся гримом, он принимал различные черты лица, необходимые для того, чтобы изменить свою наружность. То он был честным купцом, путешествующие своим торговым делам, то дворянином, завсегдатаем игорных притонов и любителем удовольствий. И хотя он достиг большого искусства в этих перевоплощениях, все же он видел, что его возможности приходят к концу. Кое-кто уже обратил внимание на его проделки, за ним уже следили, как предупредил его г-н де Шаландр во время последней встречи. Париж стал опасным местом как для того, так и для другого. Их сообщничество рисковало быть раскрытым. Г-н лейтенант полиции должен был кое о чем догадываться. Г-н де Шаландр, считая себя несколько скомпрометированным, счел благоразумным исчезнуть, — то, что должен был равным образом сделать и он сам, но Голландия его не привлекала, и он продолжал игру, рассчитывая на дерзость в выполнении своих планов и на легкость, с которой ему всегда удавалось водить за нос своих преследователей.

В настоящее время дела шли из рук вон плохо, вся страна была так терроризирована, что общественное мнение требовало применения самых строжайших мер, и губернатор провинции решил во что бы то ни стало положить конец тем выходкам, которые являлись весьма досадными для частных лиц и были самым настоящим вызовом власти короля. С этих пор его постепенно загоняли в кольцо, и ему приходилось прибегать ко всей своей хитрости и дерзости, чтобы продолжать дела. Быть может, ему многое еще удавалось, но сети уже были разложены вокруг, и понадобилось бы большое время, чтобы распутать петли и найти дорогу на свободу.