Обычно Анна-Клод пропускала мимо ушей всю эту брань, но иногда, однако, она настораживалась, в то время как Гоготта причесывала ее на ночь или оказывала ей какие-нибудь мелкие услуги. А чаще всего она отсылала ее к себе и сама кончала свой ночной туалет. И бывало иногда, что, сбросив с себя все одежды, девица де Фреваль оставалась совершенно обнаженной. Тогда она приближалась к зеркалу, ласкала свои плечи, взвешивала на ладони свои юные груди и пробовала на ощупь их нежность и упругость. Так оставалась она с минуту, погруженная в созерцание, потом внезапно краснела с головы до ног, как если бы вспыхнувшее тайное пламя сжигало ее тело одновременно и зноем и стыдом, а сердце разрывалось, пронзенное кинжалом, который в задвинутом ящике ее туалетного столика, в шагреневых ножнах, спал острым сном своего лезвия, более отточенного, чем соблазнительное жало ветхозаветного змея.

V

Маркиза де Морамбер барону де Вердло.

Я уже очень давно не писала Вам, дорогой брат, и не думаю, что г-н де Морамбер брался за перо, чтобы это сделать. Где бы он мог найти время? Г-н де Морамбер — самый занятый человек в Париже. У него нет ни одной свободной минуты. Не думайте, однако, что занятия все время удерживают его дома. Не воображайте его, прошу Вас, Сидящим за столом или перед камином в колпаке и домашнем халате в обществе своих очков и чернильницы, в то время как он наводит справки в каком-либо ученом труде или предается глубокомысленным размышлениям, с локтем, положенным на ручку кресла, и пальцем, прижатым к виску. Умоляю Вас, не воображайте его погруженным в какие-либо проблемы высшей политики или государственных финансов, толкующим дипломатические ноты и подводящим цифровые итоги. Г-н де Морамбер уже не тот человек, которого Вы знали. Вы его не увидите больше в домашнем халате. Эта одежда для него уже недостаточно хороша. Портной не успевает шить для него камзолы, которые ему никогда не кажутся достаточно пышными. Парикмахеру не удается угодить ему самыми великолепными париками. Сапожник не в состоянии приготовить для него достаточно изящные и тонкие башмаки. Г-н де Морамбер очень много советуется с зеркалом, долго созерцает там свое отражение, прыскает на себя духами, чрезвычайно заботится о своем туалете. Окончив эти приготовления, он спрашивает свою карету и уезжает. И куда, думаете Вы, дорогой брат, отправляется маркиз де Морамбер? Вы полагаете, должно быть, что он едет на какое-нибудь ученое собрание экономистов и знатоков бюджета, на аудиенцию у министра или государственного контролера? Ничего подобного. Г-н де Морамбер отправляется в город в поисках удовольствий. Он находит их в театре, на месте гуляний, в игорном доме и еще бог знает где! Для негр не существует ни слишком расточительного, ни слишком неприличного общества. Г-н де Морамбер — фат. Г-н де Морамбер — петиметр. Г-н де Морамбер — игрок, гуляка и развратник. Душа г-на де Шомюзи вошла в его тело.

Уже отсюда я вижу, Вердло, что Вы считаете меня заблуждающейся, находящейся во власти горячечных видений или образов пустого сна. Вы думаете, что какой-то странный чад бродит в моем мозгу, что я ни в чем не могу дать себе отчет. Не стройте ложных предположений. Я вполне владею своим рассудком. Я даже скажу Вам, что я одна сохранила его, насколько возможно, среди тех людей, с которыми мне приходится иметь дело. Все вокруг меня нуждаются в том, чтобы их связали. Все головы пошли кругом, и Вы увидите, что это так, когда я попытаюсь рассмотреть положение вещей несколько со стороны. Вы помните, каким человеком был г-н де Морамбер? Знавали ли Вы когда-либо человека более серьезного и рассудительного? Насколько бедному Шомюзи и Вам недоставало и недостает здравого смысла (ему на свой лад, Вам на свой), настолько г-н де Морамбер обладал всегда глубиною ума и правильностью суждений. Вам была известна его предрасположенность к научным занятиям и основательным умозаключениям; наконец, весь его образ жизни, отмеченный чертами достоинства и серьезности. Вам известна та слава, которую снискали ему его труды; прибавьте ко всем этим достоинствам то постоянство, которое г-н де Морамбер вносил в свои привязанности. За двадцать лет супружеской жизни он ни разу мне не изменил, и я была уверена, что он никогда не доставит мне подобного огорчения, ибо уже находится в том возрасте, когда чувства угасают, а страсти теряют свою остроту. Одним словом, г-н де Морамбер не только был примерным супругом, но и готовился стать весьма значительной особой в королевстве. Слава, доставленная ему знаниями и зрелостью суждений, должна была привести его к самым высоким должностям. Все глаза были обращены на него. Г-н де Морамбер находился на высоте своей известности, и нужно было достичь большой величины, чтобы падение оказалось таким глубоким. Бедный Морамбер! Несчастный человек! Ты потерял даже свою честь!

В самом деле, заслуженная г-ном де Морамбером репутация одного из умнейших людей своего времени должна была привлечь внимание великого герцога. Этот весьма просвещенный вельможа имел намерение ввести в управление королевством некоторые реформы, но ввести их с полной сознательностью. Поэтому он, как Вы уже знаете, приблизил к себе г-на де Морамбера, чтобы посоветоваться с ним относительно их характера и своевременности. Как только г-н де Морамбер попал ко двору принца, он был так осыпан благодеяниями и так отягощен обязательствами этикета, что пребывание его там продолжалось дольше положенного срока, а великий герцог не мог больше без него обходиться. Никто еще не видел подобного благоволения. Г-ну де Морамберу приходилось, как я себе воображала, посещать празднества, придворные развлечения, полуночные ужины, маскарады, присутствуя на них лишь по обязанности, только для того, чтобы найти там случай вести с принцем среди окружающего их придворного легкомыслия беседу о серьезных вещах.

Но, брат мой, я жестоко ошибалась. Вы не можете себе представить всех коварных и пагубных обольщений этого климата, где голова охвачена самыми различными чувственными соблазнами, где женщины слишком красивы, где слишком много цветов и музыки, где кровь воспламеняется для всех наслаждений. И, казалось, г-н де Морамбер более чем кто-либо другой мог бы противостоять всем этим соблазнам. Но он ничего для этого не сделал и, напротив, пал их жертвой с самым губительным легкомыслием. Словно вся его мудрость имела своим основанием тающий воск. Его видели танцующим целые ночи напролет, он надевал самые шутовские непристойные маскарадные костюмы, вплоть до того, что в одном полуночном балете появился полуголым, в образе Тритона; он вмешивался во все интриги и отдавался женщинам с истинной страстью, тем более ожесточенной и неудержимой, что она весьма запоздала и не могла быть продолжительной. Вихрь безумия все поставил вверх дном в его голове. Потеряв нравственные устои, он потерял всякую осторожность и в своих словах, и в поступках. Он истощил свой ум в речах, полных цинизма и сквернословия. Как я Вам уже сказала, в него вселилась душа самого г-на де Шомюзи. Эта самая развращенная из душ не нашла себе в нем успокоения и грозит все новыми и новыми бесчинствами. Если бы только несчастье ограничилось одним г-ном де Морамбером, впавшим в пучину разврата! Увы! Пагубный пример увлек за собой его сыновей. Да, да, эти дети, которых я с такой заботливостью ограждала от порока, одновременно получили представление и о его существовании, и о его проявлениях. Подобно своему отцу, который предался беспутному образу жизни, они отдалились от правил поведения, которые я им так настоятельно внушала. Они приобщились к отцовскому разврату. Милости великого герцога, удостоившего их своей дружеской благосклонностью, облегчили им возможность вести самый легкомысленный образ жизни. Они выступали в балетах и принимали участие в театральных представлениях. Тем не менее, среди всех этих опасностей, прямо чудом оба они еще сохранили свою невинность, и в этом отношении вернулись бы в Париж такими, какими уехали отсюда, если бы их отцу не пришла на обратном пути несчастная мысль вернуться через Венецию. Г-на де Морамбера привлекала в этот знаменитый город слава его куртизанок, и в объятиях одной из этих соблазнительных сирен его сыновья потеряли то, о чем Вы уже догадываетесь. Добавлю, что все это повредило им и в другом отношении, но я надеюсь, что они скоро будут здоровы.

Вот в каком состоянии, мой дорогой Вердло, были они мне возвращены. Я с трудом могла узнать скромных юношей, которых отец увозил ко двору великого герцога, в тех двух скрытных и неряшливо одетых бездельниках, которых привез мне обратно г-н де Морамбер, О, как вульгарно изменило их это горестное путешествие! Ничего не осталось от тех почтительных, полных угодливой боязливости манер, которые я воспитывала в них с таким терпением. Ничего от той скромности и сдержанности в разговоре, которыми не могли нахвалиться те, кому приходилось с ними встречаться. Какая-то злая фея тронула их своею палочкой. У них были теперь дерзкие взгляды, манеры самого подозрительного происхождения, наглое зубоскальство и в разговорах нескромные намеки на те удовольствия, о которых они сохранили грязную память и которыми столь недостойно гордились. Я не узнавала больше их манеры выражаться, их речи, густо пересыпанной итальянскими словечками и добавляемой замечаниями, смысл которых ускользал от меня, но где, как я догадываюсь, было очень много намеков на непристойность. Наглецами и развратниками — вот кем сделал своих сыновей г-н де Морамбер. Прибавьте ко всему этому в высшей степени нелепый наряд, который они привыкли там носить, следуя за итальянскими модами, производящими на нас впечатление крайнего безвкусия и экстравагантности. Вот; мой дорогой брат, какое зрелище представилось моим глазам, и Вы можете себе вообразить, с каким гневом и какой печалью я его созерцала.

Не сомневайтесь, однако, в том, что, размышляя над глубиною своего несчастья, я в то же самое время изыскивала способы от него избавиться. Вы достаточно меня знаете, чтобы предположить, будто я соглашусь оставаться простой зрительницей подобной беды. В моем характере достаточно твердости и мужества, а трудность задачи не в состоянии меня остановить. Я скоро поняла, что мне следует делать. Необходимо немедленно прервать это словоблудство и положить конец всяким дерзостям. Нужно снова взять в твердые руки управление вышедшим из рамок приличия поведением и кратчайшей дорогой вывести его на путь добродетели. Зло слишком глубоко пустило корни, чтобы можно было обойтись одними увещеваниями и выговорами. Молодые люди, привыкшие к самым предосудительным вольностям, не очень охотно возвращаются к здравому смыслу. Здесь необходимы самые решительные меры. И я твердо решила их применить, чтобы восстановить в своем доме подчинение и добрый порядок. К счастью, господь одарил меня не только правильным и твердым умом, но и снабдил мои кулаки достаточной полновесностью: к этому их свойству я и решила прибегнуть, чтобы положить начало реформам теми средствами, которые казались мне и полезными и необходимыми. Когда я пришла к этому решению, мне уже не терпелось взяться скорее за дело. Мне очень хотелось, мой дорогой Вердло, чтобы Вы были здесь в тот день, когда я начала применение метода, который твердо решила провести в жизнь, и когда, от погреба до чердака, раздались две первые великолепные пощечины, какими я наградила своих юных повес. Первым великолепным следствием этих пощечин было то, что они доставили мне бесконечное удовлетворение и полнейшее освобождение от забот. Это удовольствие было удвоено впечатлением, которое произвели на виновных звучные доказательства моего авторитета. Я никогда не видела ничего более забавного, чем гримасы моих шалопаев, когда, бросая вызов своими насмешками и пышными итальянскими плюмажами, они ощутили на своей щеке самую великолепную на свете оплеуху. Все это было похоже на чудо, которое и сейчас еще заставляет меня смеяться. Блистательное зубоскальство сменилось состоянием тупого изумления. Мои бездельники сразу же поняли, что время фатовства миновало. Кто мог быть более смущен и сконфужен, чем мои олухи, обменявшиеся взглядом, потирающие щеку и опустившие голову в ожидании грозы. Они были так растеряны и так смущены, что я оставила их на этот раз вполне удовлетворенная только что проделанным мною опытом. Отныне у меня в руках было верное средство к достижению моей цели: теперь я была уверена, что в состоянии привести своих бездельников к добродетели. Я не стану, дорогой брат, утруждать Ваше внимание тем, что происходило в эту неделю оплеух, в этот месяц пощечин. Их приходилось рассыпать направо и налево, как в лучших фарсах наших итальянских комедиантов или на ярмарочных подмостках, и я достигла в этом искусстве необычайной ловкости. Должна сознаться, мое удовлетворение превзошло всякие ожидания. День ото дня я с удивлением следила за теми успехами, которых удалось достигнуть. Куда только девались взгляды исподтишка и неуместные перешептывания, дерзкая манера держать себя, разговоры, полные грязных намеков, итальянские словечки, песенные куплеты? Возвращались понемногу скромность, повиновение, порядочное поведение и благопристойность. Говорят тихо и мало. После обеда, подчиненного строгому режиму, удаляются в свою комнату, где ожидает какая-нибудь полезная работа. Никакого товарищества. Никаких развлечений. Благочестивое и разумное чтение. Время от времени прогулка в Ботаническом саду. Правильный режим бодрствования и сна. Словом, все, что полагается выполнять порядочным людям. Иногда, вечерами, партия в бирюльки, которые Вы так любите и все тайны которых Вы объяснили этим повесам во время их пребывания в Эспиньоле. Вот счастливый результат моих начинаний. Я не оставлю их и впредь, пока не буду убеждена, что в этих бездельниках не сохранилось и намека на то горестное распутство, в которое повергла их пагубная снисходительность г-на де Морамбера.