Она кое-как объяснила причину своего посещения, развязывая закоченелыми пальцами веревку на своей коробке и обращаясь к мисс Хилдред, в блестящих глазах которой всегда было что-то ласковое, как бы ни была она резка и прямолинейна в своих разговорах. Но Эльза не могла не замечать на себе с первой же минуты пристальных взглядов остальных женщин: жены Питера Кэрью, брата Сета, мисс Флоренс, которая должна была в январе выйти замуж за Мейлона Брина, и Ады. Эльзе ни разу еще не приходилось видеть их всех вместе и сейчас эффект этого зрелища подавлял ее. Она старалась представить себе, что должен чувствовать человек, которому пришлось бы всегда, изо дня в день, жить под этими испытующими взглядами. Это было бы достойным наказанием за самый тяжкий грех.

Когда Эльза вынула и разложила на виду пару чулок, первой отозвалась жена Питера Кэрью. Она подперла щеку своей мягкой рукой и воскликнула:

– Ой, ой, ой! Да разве нам нужны такие толстые чулки!

– У меня в ногах щекочет, когда я смотрю на них! – заметила Флоренс.

А маленькая Ада, переводя свои синие глаза с Эльзы на чулки и обратно, спросила:

– А вы сами носите такие чулки, Эльза?

– Шш! Да пожалейте же ребенка! Поди сюда, милая, выпей чашку чаю и обогрейся, прежде чем пуститься в обратный путь.

Эльза отложила в сторону свою коробку и приняла чашку из рук Хилдред. В этой комнате, где стояла нестерпимая жара, ей пришлось услышать удивительный разговор, неожиданно вызванный ее прибытием. Кэрью принялись толковать о своих ногах.

– У женщин Кэрью всегда были красивые ноги, – заявила Хилдред и, словно желая придать вес своим словам, вытянула ногу на красной плюшевой подушке, лежавшей на полу у ее стула. Она скромно приподняла юбку и показала свою бутылкообразную икру с очень тонкой лодыжкой. Флоренс и Ада ревностно обнажили свои ноги той же семейной формы, и затем все трое взглянули на жену Питера Кэрью. Та подняла свою шерстяную юбку и выставила вперед изящную ножку.

– Отличная нога, Грэс! – одобрительно воскликнула Хилдред. – Нога Кэрью! Я заметила это в первый же день, когда Питер ввел вас в дом. Но, должна признаться, я была несколько удивлена. При таком сложении, как у вас, ноги обычно некрасивы.

Ада указала на стройные ножки Эльзы, которые та убрала под стул, и сказала:

– Вот у Эльзы они идут не так, как следует. Не правда ли, тетя Хилдред?

Эльза вспыхнула, но слегка выставила в бок одну ногу, чтобы показать, что ее мало трогает это замечание.

Когда, наконец, Эльза собралась уходить, она почувствовала, что никогда в жизни у нее не было такого неприятного получаса. К тому же, выйдя из дому, она спохватилась, что оставила свой пакет в этой жаркой, богато обставленной гостиной, и ей пришлось повернуть обратно и еще раз ударить о дверь страшной головой монаха.

Уже усевшись в тарантас, она увидела Бэлиса Кэрью, который ехал верхом по аллее молодых вязов на коне, похожем на коня Питера Кэрью, и очень напоминал последнего. Она испугалась. Заторопилась. Бэлису было уже девятнадцать лет, он стал совсем взрослым. Бэлис вырос за последний год, и Эльза заметила, что он больше не был похож на малину, хотя на щеках его играл легкий румянец, свойственный всем Кэрью. Он выпрямился и снял перед Эльзой шляпу. Что-то в его движении невольно не понравилось Эльзе. Зачем он совсем снял шляпу? Риф и Леон так не поступили бы.

– Здравствуйте, Эльза Бауэрс! – быстро поздоровался он. – Что это заставило вас поехать в такую даль и в такой холодный день? Получали ли вы известия от Рифа за последнее время?

– На прошлой неделе было письмо, – ответила Эльза, – кажется, у него все благополучно. Он писал, что на Рождество приедет домой.

– Это хорошо. Мне хотелось бы его повидать. Я сам собираюсь в университет в будущем году. Дома хотят, чтобы я стал доктором. А как вам нравится моя новая лошадь? Ее подарила мне на день рождения, тетя Хилдред. Чистокровный конь. Я хочу весной пустить его на скачки, если мне позволят мои. Посмотрите, как он становится на дыбы.

Он туго натянул поводья, и конь встал на дыбы, изгибаясь и танцуя. Эльза смотрела на коня и на всадника, сама не зная хорошенько, восхищает ли ее или злит эта картина. Конь был прекрасен. Таким конем Риф или Леон гордились бы до конца своих дней. Но Бэлис обращался с ним прямо с ненужной грубостью. Конь продолжал приплясывать на своих тонких ногах, как вдруг Бэлис внезапным движением осадил его так, что его морда оказалась совсем близко к Эльзе. Бэлис улыбнулся девочке с высоты своего седла и натянул повод еще туже, чтобы конь круче изогнул свою гладкую шею. Эльза заметила кровь на удилах.

– Не надо! – быстро воскликнула она. – Вы причиняете лошади боль! У нее рот в крови!

Вместо ответа Бэлис продолжал улыбаться и все туже и туже натягивал повод. Внезапно в Эльзе вспыхнул гнев. Она почти час просидела только что в обществе женщин Кэрью и была беспомощна в своей досаде на всю эту компанию. А теперь еще Бэлис сидел здесь на коне с дьявольским вызовом в глазах! Ей вдруг вспомнилось, как он украдкой наступал под столом на ее босую ногу, отлично зная, что в ответ она могла тогда только тихонько вскрикнуть. Но теперь они оба были вдвоем на открытом пространстве, и не было здесь кого-нибудь из его родственниц, которая взглядом своим подавляла бы ее. Протянув руку, Эльза схватила коня за повод около уздечки, другой рукой – кнут с козел тарантаса.

– Бэлис Кэрью! – вскричала она. – Я сказала, чтобы вы перестали… Отпустите поводья!

С этими словами она подняла кнут, готовая пустить его в ход, если Бэлис не послушается. Все еще улыбаясь, Бэлис отпустил повод коня.

– Ладно, Эльза-горячка! Вы думали, что это ваш конь. Ну, отпустите повод! Я больше не буду. Я согласен, что лошади было немного больно…

Но Эльза, чувствуя какое-то новое унижение, уже взялась за вожжи. Когда она двинулась вперед, Бэлис помахал ей шляпой и улыбнулся. Обернувшись к нему, Эльза не могла не заметить, что он казался столь же и изящным и странным, как и его дядя Питер Кэрью. Бэлис улыбался как будто не столько вам, сколько сквозь вас, будто вдали за вами видел что-то удивительное. Когда она выехала на большую дорогу, Бэлис поворотил коня к дому и поскакал по молодой вязовой аллее. Он прямо сидел в седле, и тонкие обнаженные ветви вырисовывались над ним на фоне неба, а само небо дышало дымчато-желтоватыми красками заката.

ГЛАВА V

Год подходил к концу, и мать Эльзы оббила от холода верх и низ двери разным тряпьем, а на ночь закладывала пороги старыми мучными мешками, обрывками ковров и всякой всячины. В степи зима была особенно чувствительна. Мать приготовила из лука и жженого сахара микстуру от кашля, более противную, чем касторка. На праздники приехал домой Риф, какой-то совсем другой Риф, который до поздней ночи сидел у кухонной печи с большой книгой на коленях. Риф, конечно, был рад повидаться со всеми, он часами рассказывал им о своей жизни в городе и все время повторял, как хорошо он себя чувствует здесь, у себя дома. И все-таки Эльзе казалось, что он стал почти чужим среди семьи. Может быть, так казалось потому, что он вдруг сделался мужчиной с мужскими манерами и образом мыслей. Эльза любила по вечерам сидеть в кухне немного в стороне от него и наблюдать за ним, зная, что в нем пробудился уже призыв к другому миру и к другой жизни, не той, какой жили они здесь, в Эльдерской балке. При мысли об этом становилось немножко грустно, а вместе с тем она приносила и радость – радость за Рифа.

Выпал снег, и подошел Новый год, покрыв все пушистой белизной и скруглив контуры местности. Под тополями у дома ложились длинные синие тени, а между ними, там, где мягко ударяло солнце, снег окрашивался в цвет зрелого персика. Эльза любовалась из окна чудесной кущей тополей, переливавшейся зимними оттенками. Она смотрела и дальше, туда, где в своих чарах стоял дом Кэрью. Там сегодня праздновали свадьбу Флоренс Кэрью, на которой присутствовало множество гостей: зажиточных фермеров, жителей соседнего городка и даже ближайшего большого города. Отец и мать говорили утром об этой свадьбе.

– Кэрью совсем уж укоренились здесь, – сказала мать.

– А почему бы и не так? – отрезал отец. – Ты – как кошка над мясом. Брось-ка ворчать!

Мать Эльзы всегда перед всеми робела. Сейчас ее смущала свадьба Флоренс Кэрью с Мейлоном Брином. Может быть, робел и отец, несмотря на все окрики и высмеивания по адресу матери. Эльза не боялась Кэрью, пока ее не заставляли ездить к ним одной, предлагать их дамам шерстяные чулки и показывать свои ноги. Она закрыла глаза и представила себе Флоренс Кэрью в ее свадебном платье – бархатном, цвета слоновой кости, о чем сообщила Эльзе Фанни Ипсмиллер. Бархатное, и такого цвета, ух! И такое мягкое! Но Флоренс выходила за сурового человека и за человека старого. Он был высок, бледен и носил палку, хотя и не опирался на нее. Эльза часто видела его на улицах Сендауэра. И Бэлис тоже там, похожий на картинку в школе, изображавшую сэра Галаада со своим конем. И Питер Кэрью там, смеющийся так, что все помирают от хохота.

Эльза отвернулась от окна, насупившись и прикусив нижнюю губу.

«Не люблю я этих Кэрью, – думала она. – Это потому, что они не заплатили настоящую цену за землю, и Риф потерял руку. Ненавижу их… за их толстые икры и за манеру ездить верхом. Ненавижу Бэлиса… больше всех ненавижу его! Наступать на ногу, когда ничего нельзя даже сказать в ответ из-за посторонних!».

В последний субботний вечер перед отъездом Рифа в город Эльза пошла с ним покататься на коньках по замерзшему ручью в балке. Еще у дома они видели костры, которые разложили на льду конькобежцы из Сендауэра. Там должны были быть также и жители балки. Придут, может быть, девочки Мэгнюсон, Лили и Клэрис Флетчер, мальчики Уитни и молодой Нильс Лендквист. В обществе Рифа Эльза могла появиться среди них с гордым видом и без всякого страха. Мальчики Уитни будут держаться на расстоянии! Она не побоится встретиться и с самими Кэрью, но у Кэрью, наверное, есть свой пруд для катания вблизи дома. Уж довольно с них и того, что они ходили в школу вместе с детьми из балки!