Внизу… под звездами…

Она была рада, что он не подозревал о том, что происходило в ее душе. Она поняла, что ей нельзя встретиться завтра с Джо Трэси. Если она увидит его снова таким, каким видела его только вчера, среди яркого света полей, играющего на его вьющихся, опаленных солнцем волосах и на крепкой загорелой шее, если она увидит его снова таким, каким видела сегодня в полдень у колодца, когда он поднял вверх жестяной ковш в знак привета небесам, – она не удержится от того, чтобы не сказать ему, каким желанным он был для нее. И тогда она отправится с ним к низким холмам Южной Дакоты, народит кучу детей и, в конце концов, будет влачить лишь физическую жизнь, распростившись с запросами духа. Страх перед ним, перед самой собой остро охватил Эльзу.

Холодным и тихим голосом она быстро произнесла:

– Пора домой, Джо. Уже поздно.

Они повернули назад, и Эльзе приятно было почувствовать обнявшую ее за плечи руку Джо. Этому она не сопротивлялась. Она казалась маленькой и слабой, даже самой себе.

– Вы – как снежинка, – сказал ей Джо и повторил: – Да, вы как маленькая снежинка, Эльза. Кто-нибудь должен о вас заботиться.

Она сухо рассмеялась, но сердце ее забилось от бесхитростной ласки его слов.

Она считала вполне понятными свои чувства по отношению к Джо. Наше тело гнет нас, куда хочет. Сначала оно дало ей раннее детство, которого она уже не помнит, – дни беспокойного барахтающегося младенца; потом оно сделало ее девчонкой, любившей пить холодную воду из колодца, из жестяного ковшика с пятном ржавчины на дне в виде темной медной монеты; вот она молоденькая девушка, остро страдающая зимой от бедности, живущая в спаленке со льдом на подоконнике, среди степи; и наконец – взрослая женщина, жизнь которой бежит, бежит…

Она неизбежно почувствует к кому-нибудь другому то же самое, что она чувствует теперь к Джо Трэси. В ней бьются молодость и здоровье, и они предательски вовлекут ее в жизнь, полную лютых зим… И будет она носить ведра мерзлой воды через порог вечности, без конца глядя на серые обветренные холмы без горизонта!

«Мне нельзя больше разговаривать с Джо», – твердила она себе одну и ту же фразу, пока та не стала отдаваться гулом в ее мозгу.

Они вышли из тополевой рощи. Эльза не оглядывалась, все время чувствуя присутствие рядом Джо. Когда они вошли во двор перед домом, Джо многозначительно откашлялся.

– Я подожду еще день, Эльза. А потом… мне придется уйти…

Еще день! И он снова будет ходить в полях, олицетворяя собой всю силу земли и ее глубокую нежность… Эльза поспешила войти в дом.

Это была пора сенокоса. Ранним утром мужчины вышли на луга Балки, все, за исключением Рифа, уехавшего в город по своим делам.

Весь день образ Джо не выходил из ума Эльзы. Она видела перед собой его широкие плечи, опаленный цвет его волос, слышала его заразительный смех. Она закрывала глаза и представляла себе, как он держит ее, приложив концы пальцев к ее вискам, и старается разгадать в глубине ее глаз затаившуюся в них тоску. Приятно было думать так о нем, строить в душе призрачное здание на неверном клочке действительности, огромное, без купола, здание духа на ненадежном фундаменте физического влечения.

Эльза приготовила пораньше ужин для своих косарей, которые должны были вернуться к вечеру. Они будут торопиться на танцы к Кэрью. Через кухонную дверь она видела, как по дорожке от риги шли ее отец и дядя Фред, а за ними Леон и Джо, разгоряченные и усталые после сенокоса. Горизонт за тополевой рощей дышал тяжелыми туманными красками. Пожалуй, будет еще гроза, ведь так жарко сегодня; парит, и вдалеке слышится гром. Леон и Джо остановились у колодца, качая друг другу холодную воду для умывания.

– Ночью будет дождь, – сказал Стив Бауэрс, входя в кухню.

Эльза поспешила во внутреннюю комнату помочь матери подавать ужин. Когда она вернулась на кухню, в дверях стоял Джо.

– Добрый вечер, снежинка! – приветствовал он ее. – Ну и жарища же сегодня!

– Да, страшная, – ответила Эльза, – но я думаю, к ночи будет немного полегче. А если не посвежеет, плохо придется на танцах.

Джо прислонился плечом к дверному косяку, скрестил ноги и заложил руки в карманы.

– Я думаю, Эльза, воспользоваться этим вечером и пойти в Сендауэр повидаться кое с кем из парней, – сказал он. – Они подумают, что это уже совсем никуда не годится, если я даже не попрощаюсь с ними.

В его позе было что-то такое, что странно поразило Эльзу.

– Разве вы не хотите пойти с нами на танцы? – спросила она.

– Я думал об этом, – ответил Джо, – но я решительно ничем не обязан этим белоручкам, и мне вовсе не хочется помогать им хвастать перед соседями. Кроме того, я ведь был их батраком. Я буду неловко чувствовать себя там, да и им будет неловко. Но вас это нисколько не должно огорчать. Отправляйтесь туда и повеселитесь… Я мог бы уйти в город и раньше, но мне не хотелось терять время, раз я мог провести его с вами. Я и воспользуюсь сегодняшним вечером, когда вы будете там на танцах. У меня это последний вечер. Завтра я направляюсь на запад. Пора мне. Да кроме того, если бы я и пошел на танцы, все равно мне не очень-то пришлось бы быть с вами. А больше мне там не на кого смотреть, там будет куча такого народу, которого я предпочел бы не видеть. А вы отправляйтесь. Учительнице неудобно не пойти. Я буду поджидать вас здесь. А вся эта толпа не по мне.

Он повернулся в дверях, сильно сплюнул во двор, потом переменил положение и иначе скрестил ноги. Этот плевок и перемена позы в дверях были страшно знакомы Эльзе. Она сразу поняла, почему они так бросились ей в глаза; это была старинная привычка дяди Фреда. Странно, что это сходство никогда не приходило ей в голову.

– Пожалуйте! – раздался из внутренней комнаты голос матери.

Во время ужина через открытую дверь донесся свист экспресса, шедшего к Гэрли.

– Сильно отдается сегодня, – заметил Стив Бауэрс, – должно быть еще до рассвета пойдет дождь.

Но Эльза едва расслышала слова отца. Она наблюдала, как Джо и дядя Фред в один и тот же миг вынули часы из карманов и посмотрели друг на друга через стол. Они ничего не сказали. Да в этом и не было надобности. Все равно они сказали бы одно и то же: «Не опаздывает поезд». Джо Трэси – дядя Фред.

После ужина Эльза приняла ванну, надела свое лучшее платье из бледно-зеленого шифона, плотно обтянутое и с бледными цветами по гладкому фону и распушила волосы, чтобы они подвились на сыром вечернем воздухе. Когда она была уже почти готова, Леон крикнул, что по дороге подходит Риф с Клэрис Флетчер. Джо уехал в Сендауэр, прихватив с собой для компании дядю Фреда. Наступили уже сумерки, когда все двинулись к Кэрью, – Эльза и Леон, Риф и Клэрис Флетчер. Вместо звездного неба прошлой ночи над степью повисла мрачная мгла. Джо будет поджидать их, когда они вернутся, думала Эльза, нет, не их, а ее. Он знал, что делал, обещая ей подождать ее, напоминая ей о себе, не оставляя ее в покое.

«Мне нельзя больше разговаривать с ним, нельзя!» – думала Эльза.

Сквозь деревья рощи перед усадьбой Кэрью замелькали огоньки. Вся дорога была запружена автомобилями и бричками с перекликавшимися между собой седоками. Экипажи исчезали в вязовой аллее. Когда Риф свернул в нее, послышалась музыка, раздававшаяся с чердака сарая.

– Это оркестр из Гэрли, – сказал Леон, помогая Эльзе сойти с тележки, – они умеют пустить пыль в глаза.

Они направились к сараю, присоединившись к встречным знакомым, и вошли в его ворота, увешанные фонарями, раскачивавшимися от легкого ветерка. Потом поднялись по лестнице на огромный сеновал с высокой крышей, который теперь был весь в вихре движения, сверкал огнями и веселил глаз безумной пестротой красок.

Эльза почувствовала, как ее сразу охватил поток танцующих.

– Пожалуйте, пожалуйте сюда, мой маленький враг, я уже целый час жду вас! – раздался голос, и Эльза, подняв глаза, встретила смеющийся взгляд Бэлиса Кэрью.

– Это долгое ожидание для вас, Бэлис Кэрью! – ответила она.

– Я жду уже годы! – сказал он, и смех погас в его глазах.

Двинувшись за Бэлисом вперед, в самую гущу танцующих, Эльза заметила, что публика слегка расступается перед ними, давая им дорогу. Но это произвело на нее мало впечатления. Она оставалась холодной и невозмутимой, чувствуя себя чем-то отличным от всех этих Кэрью: от стройной темноволосой надменной Ады, стоявшей под мягким светом японского фонарика и всей снисходительной любезностью смущающей молодых фермеров с той стороны Эльдерской балки; от изящно одетой, тихо улыбающейся Флоренс Брин; от сухой неисповедимой Хилдред и от бледной, томной жены Майкла Кэрью, урожденной Нелли Блок; от миссис Грэс, пухлой, похожей на голубя жены Питера; от всех этих наглых, красивых мужчин Кэрью – от внушительного старого Сета и его сыновей Майкла и Джоэля.

Все они блистали своим присутствием, кроме Питера. Питер Кэрью, единственный, кого была бы рада увидеть Эльза, ускользнул от вечера. Эльза проницательно решила, что ему не по душе была эта шумная выставка фамильного единения. Он скрывался где-нибудь в большом доме, может быть, с книгой на коленях, или же скакал по открытой степи, под стягивающимися грозовыми тучами. Так или иначе, он не явился сюда полюбоваться тем почтением, которое оказывали Кэрью окрестные жители. «Везде Кэрью, – с сердцем подумала Эльза, – вечно Кэрью, точно какие-то темные боги, заслоняющие степное солнце!».

Танцевать с Бэлисом ей было весело. Тут было непосредственное приятное физическое ощущение, не омраченное ее старой враждебностью к Бэлису. Минутами она совсем забывала об их отношениях. Она чувствовала какую-то удивительную уверенность, беззаботность. Она даже засмеялась, когда Бэлис с улыбкой сказал ей:

– Хоть из-за танцев-то мы не воюем!

На секунду он крепко прижал ее к себе. Ее щеки нежно разгорелись. Она, не стесняясь, изучала лицо Бэлиса и, собственно, не его лицо, а лицо всех Кэрью, – отражение зеркала в зеркале, туманящее и сглаживающее резкие черты и создающее образ непроницаемый и изящный. Это было лицо Кэрью, правда, не такое поразительно красивое, как у Майкла или юного Джоэля, но, во всяком случае, их фамильное лицо. Глаза Бэлиса показались Эльзе не голубыми, а цвета моха подо льдом.