Лиля…

Обомлела я, не дыша. Невольно дрожу под его напором.

— Я, может, — внезапно продолжил, — больной извращенец, но почему-то меня все время тянуло к тебе, и сейчас тянет. Раньше как к дочке, или еще как, не знаю. Младшей сестре, что ли. Но теперь… теперь я точно вижу, что это — нечто иное. Словно наконец-то нашел единомышленника, такого же безобразно и беспросветно больного, как и я. И не надо больше притворяться.

Еще миг бешеных метаний взглядов (от глаз к устам и обратно) как вдруг осмелился. Дерзко, нагло, сжав меня в своих объятиях, впился поцелуем в губы. И вновь проступают слезы на моих глазах, и перехватывает дыхание. Столько бессонных ночей, столько жутких дней, одинокого горя — и вот он тот, о ком грезила столько времени.

Несмело отвечаю… но его напор, страсть, воля порабощает и подчиняет хуже всякого тирана. Пламя разгорается — и уже творим нечто невообразимое.

Едва ли не наощупь добрались до его авто, залезли внутрь… на заднее сидение. Живо стянуть с него брюки, а он — с меня белье, охально забравшись под юбку. Еще миг, отрывистые поцелуи в губы, точные, уверенные движения тел — и вскрикнула, залилась дикой эйфорией, застонала я от наслаждения.

Прямо здесь, в его машине… среди белого дня, на людной парковке, я стала его женщиной.

* * *

Замерла я на груди своего Водителя. Зажмурила веки, пристыжено улыбаясь. Едва слышно шепчу:

— А зовут-то тебя… как?

Прыснул от смеха, не сдержавшись, но затем вмиг совладал с собой, лишь слегка подрагивая в приступе. Неприкрытый, шумный выдох.

— Лиля-Лиля…

(чувствую, что еще сильнее заливаюсь краской)

— А как ты меня до этого называла? Ну, хотя б, для себя.

Смеюсь смущенно. Мгновения сомнений — и решаюсь.

— Мы с Аней тебя «Водителем» называли.

Обмерла я, вспоминая те далекие, такие трепетные моменты.

— С Аней? — удивился. — Так она разговаривала?

— Редко. Очень редко, когда что-то очень тревожило ее. Но было заметно… что это давалось ей с большим трудом.

— А что случилось? Почему она…

Тяжело сглотнула я слюну. Поморщилась от обиды и боли, что волной из памяти накрыла меня. Скривиться, сдерживая из последних сил соленые потоки.

— Сначала родители нас бросили, предали. Потом ее молодой человек… Это была страшная, мутная история. Он все соки из нее вытащил, а потом бросил, как ширпотреб. Вот Аня и сорвалась, а он — вместо того, чтоб принять на себя вину ее попытки суицида, запер оную в психушку. Меня — в детоприемник, хотя клятвенно обещал сестре, что лично присмотрит и позаботится. Да и… плевать. Мне даже лучше, что с этой тварью не осталась. В общем, там ей была конкретная промывка мозгов. Наркота целыми днями, да так, что, практически, все время не давали прийти в себя. Однажды… Аня проговорилась, что какой-то санитар ее постоянно лапал. Может, конечно, еще что было… не знаю. Но, в конечном счете, это даже сыграло на руку. Этот мужчина, влюбленный к тому времени в нее по уши, и помог потом ей… оттуда выбраться. Законным путем не выйти — этот ее, бывший, все так закрутил, что не подобраться. Вот Анька и сбежала тайно, словно преступница, да и пришла за мной. Но даже если бы и не явилась, сама бы… деру дала оттуда. Не мое это… Дурдом, а не детдом…хотя, конечно, кому с чем сравнивать.

В общем, неважно. С тех пор Аня была почти всегда сама в себе, а я говорила за нас двоих. Знаешь, — печально хмыкнула, — со временем я уже привыкла. И было это не остановить. Миша часто с меня смеялся, что я больше из-за этой своей странной излишней болтливости на сумасшедшую похожа, больше даже, чем та же Аня. Да и ты такое… что-то в этом роде говорил. Хотя… тогда я была еще не настолько… сумасбродна. В общем, неважно. Что было, то было. Тем более, ее уже не вернуть.

— Мне жаль.

Киваю головой, вторя его словам.

— Мне тоже… Только, — резвый разворот, взглядом уткнулась в глаза своему герою. — Ты так и не сказал, как тебя зовут.

И снова смущенно смеюсь, давясь неловкостью.

Шумный вздох. Поддается на мой напор. Глаза в глаза. Добрая, нежная улыбка.

— Шалевский. Георгий Станиславович. Он же Гоша, Гера, Жора — как душе твоей угодно.

Ухмыляюсь.

Положить голову обратно на грудь своему Водителю и загадочно, смакуя каждым словом, повторить:

«Георгий Станиславович…»

* * *

Утопая в сладострастном дурмане, едва не уснула прямиком вот так, в его объятиях. Из полудрема вырвал нас настырный, нозящий странный звук. Звонок его телефона.

Нехотя дрогнуть, потянуться к брюкам и достать аппарат.

— Да? — не без злобы гаркнул. — Привет. Что, прям сейчас? А Коля, Костя, да Быстрык, на крайняк?… Черт бы вас побрал. Да, еду! ЕДУ!

Рявкнул и тут же отбил звонок.

Взгляд около. Живо привстаю и заглядываю ему в лицо:

— Что-то случилось?

— Да на работу вызывают. Дело появилось, и теперь срочно ехать в лес, в чертову тьму-таракань.

— А что там?

Уставился в глаза. Пристально изучает, а затем вдруг улыбнулся.

— Кое-что искать.

— Кое-что — это что?

Смеется.

— Уж так интересно?

Поддаюсь на его улыбку и вторю тем же.

— Ага…

Цыкнул.

— Лилька, Лилька. Труп искать. Довольна?

Криво усмехаюсь. Еще миг, еще один вздох — и осмеливаюсь:

— А можно я поеду с тобой?

Удивленно выгнул брови.

— Шутишь, да?

— Нет, — вполне серьезно отвечаю, неосознанно закачав головой.

— Давай лучше ты меня дома дождешься. До ночи, надеюсь, вернусь. А?

Обмерла я, словно окатили меня чем-то жгучим. Безумно страшно… сейчас его отпустить. Да и вообще…

— Пожалуйста. Можно я поеду? Меньше всего я сейчас хочу… остаться одной. Прошу, Гош…

Криво ухмыльнулся.

— Что-что, а упрашивать ты меня умеешь, — рассмеялся невесело. — Ладно, поехали, только в машине будешь сидеть — и без пререканий. Не хватало мне еще потом и тебя ходить искать в том лесу.

Победно взвизгнула я от радости и коротко поцеловала его в губы.

Внимательный, трепетный взгляд друг другу в глаза — и притянул к себе, впился своими губами в мои, нежно, ласково, завлекая в свою странную, невообразимо чудесную сказку…

* * *

Пока его дождалась из похода, успела уже и выспаться в машине. Если поначалу еще тревожила мысль, что где-то тут было свершено кое-какое зверство, то скука и тихая музыка взяла свое.

Поехали ко мне. Но не успели и раздеться, как очередной звонок, очередной… на грани жуткой брани, кишащий раздражением и злостью, разговор моего Георгия со своими товарищами, вынудил оставить меня одну (в квартире), наедине со своими разгоряченными, глупыми мечтами.

— Хорошая моя, солнышно, не жди уже меня. Ложись спать. А завтра с утра созвонимся и придумаем, где и как пересечемся. Идет? Так… номер я же тебе свой оставил? — казалось, это уже он больше себе бормотал, чем мне. — И твой себе забил. Верно?

— Верно, — кривлюсь от обиды. — Только это… Гош…

— А? — уставился с удивлением.

— Можешь не называть меня… ни солнышком, ни котенком, ни пупсиком, ни кем-то еще из этой… эпопеи жутких ласкательных словечек? Без обид, хорошо?

Изучающий взгляд, а затем вдруг зашевелился, подошел ближе, обнял, притиснул к себе — не сопротивляюсь. Глаза в глаза.

— А что так?

Взволнованно сглотнула слюну: страшно сейчас ляпнуть что-то неверное, дурное и отпугнуть свою удачу.

— Просто… бесят они меня. Если, по началу, может, в них и есть какой-то смысл, искренность, то потом затираются или превращается в блеф. Понимаешь?

Загадочно ухмыльнулся.

— Понимаю. Еще как понимаю. Значит, просто… Лиля?

Смеюсь.

— Ну, можно пару раз козой назвать, но только, если заслуженно.

Захохотал мой Шалевский.

— Козой, говоришь?

Улыбаюсь:

— Ага.

— Ох, ты ж, моя козочка, — сладкой силой сжимает в своих объятиях, зарылся в волосы и прилип поцелуем к шее, а после — шепчет. — Но тогда мне придется признать, что я — козел, а меня это… как-то не особо вдохновляет.

Смеюсь. И снова глаза в глаза.

— Так что… Лиля. Моя прекрасная, голубоглазая Лиля. Ладно, — шумный вздох, провел руками по волосам, короткий поцелуй в губы и отрывается. Шаги к двери. — Жди меня, и я непременно вернусь.

Ухмыляюсь.

Молчу… испуганно лишь, взволнованно сверлю взглядом, а сердце сжимается, словно проклятое, чует неизбежное горе.

* * *

Утром весточки так и не дождалась от своего Георгия. Да и самой звонить особо некогда. И хоть на пары только к двум, с утра сегодня — отнюдь не сладкий сон, а непременно нужно было быть на работе. За вчерашним сумбуром и накалом страстей совсем забыла завести будильник. А потому сейчас, словно ополоумевшая, напялив первую попавшуюся одежину, схватив в охапку сумку, мчу на остановку, искренне взывая к судьбе смиловаться и подать нужный автобус не через полчаса-час, как это иногда бывает, а непременно сейчас…

* * *

— В смысле, уволена?

Скривилась девушка из отдела кадров. Пожала плечами.

— Директор сказал… уволить, значит… уволить. Заходите завтра за расчетом.

… началось. Особо ничего никому не доказывала. Толку с этого скандала? Да хоть лицо раздери этому индюку-начальнику. Если он прогнулся под натиск Ярцева, то прогнулся. И тут уж ничем не поможешь и ничего не поделаешь. А это — бесспорно дело рук Михаила, сто процентов, и к гадалке не ходи. Посмотрим, на что еще эта скотина способна. Хотя, чего смотреть, и так знаю…