— Отдай. Прошу. Ради своей Лили. Гоша, отдай! ГЕНРИХ! Я ВСЁ СДЕЛАЮ!

Оторопел тот от неожиданности.

Но тут-то и подгадал, «не оплошал» Михаил: пользуясь столь удачным замешательством, вмиг кидается на захватчика, стремясь выдрать, выбить у того оружие. Но, «увы»: ловкий удар Георгия локтем мерзавцу в лицо — и смельчак враз подался назад, жадно уже хватаясь за разбитый нос, с последних сил сдерживаясь, дабы не заскулить.

Колкие секунды — решается Шалевский. Мигом выскакивает из авто, давая мне ход.

— Только учти, — едва я села, резво прильнул обратно (облокачиваясь руками на крышу авто); жесткий, мерный голос; пристальный взгляд на расстоянии вдоха, — не уничтожишь сама, то я прикончу, только уже вас обоих.

Хмыкнула (отчасти болезненно).

— Доверься, — едко, загадочно ухмыляюсь. — От него и мокрого места не останется.

Вручить мне пистолет, ключи. Уверенное движение — и уже я удерживаю на мушке ублюдка. Захлопнуть за собой дверь. Пронзительный, сверлящий взор обрушить на демона.

— А ты еще, б***ь, кто такая? — рявкнул на меня, убирая руки от лица, Ярцев. Презрительно, гордо всматривается. Заметно расслабился, вероятно, уповая на мою (женскую) слабость.

Но миг — и в догадках прищурился:

— Погоди, а я тебя помню…

— О да, — загадочно ухмыляюсь. — Еще как. Заводи, — протягиваю ключи и киваю головой.

Немного помедлить, порассуждать внутри себя, бросить колкий взгляд на все еще следящего за нами Шалевского — и поддаться: забрать связку, вставить ключи в замок зажигания и смело, без каких-либо предчувствуй и опасений…. провернуть колесо бесовщины дальше.

* * *

(Л и л я — 4).

Очнулась я на какой-то остановке, причем железнодорожной. Не особо видно, где тут город или еще какое-либо другое селение. В какую сторону нужно идти. И тем не менее….

Проверить карманы, нервно чертыхнуться себе под нос — и отправиться ловить попутку.

И это же надо будет еще где-то денег раздобыть, чтобы купить одежду, еду. План придумать побега. И вообще.

Бабка?

Нервно цыкнуть. Анька, Анька, а все-таки бабку, наверно, придется раструсить. Не зря же та потом нам ментов вызовет…

Путь на Знаменск.

…

— Ну, вот и всё, — ухмыляюсь я сестре. — Вот такая история. Не перепутай. Покопайся в деталях. Многое из всего сказанного мною — безумно важно, и если его не упустить, сделать всё, как надо, петли замкнутся — и каждый из нас обретет окончательный свой жизненный путь, я надеюсь, прямой уже, без этих чертовых «каруселей». Единственно, конечно, что ты — там, а я — здесь.

Эпилог

(Л и л я — 5).

Открыть несмело глаза — и тут же поморщиться, скривиться от жалящего света. И снова найти силы взглянуть на окружающий мир. Превозмогая боль, резь в очах, жмуриться, но, тем не менее, скользить прозревающим взглядом около…

Белые стены, малопонятные приборы вокруг, трубки, странное жужжание, тихое, ленивое пыхтение насосов, пиканье какой-то аппаратуры.

Во рту — сухо, в теле странная, пустынная легкость. Почему-то холодно ногам. Невольно вздернула ими, поджала малость под себя, отчего еще быстрее запиликал… кардиомонитор, судя по всему. Взгляд около — отыскать мерзавца. Так и есть. Нервно забегали штрихи, и чем сильнее я на него пялилась — тем быстрее менялся ритм.

Резко дернулась, распахнулась дверь, ворвалась девушка. Ошарашенный, полный замешательства взгляд на меня.

— В-вы… очнулись? — едва слышно, заикаясь.

Поморщилась я от громкого звука. Но вдох — и с испугом, едва не рыча:

— Как меня зовут?

Обомлела та. Тягучие, полные сомнений и страха, минуты — и вдруг, пятясь, подалась на выход.

— Я сейчас доктора… позову.

Еще миг, еще один, косой, взволнованный взгляд — и вылетела долой, восвояси.

Но еще миг — и вместо врача, в комнату зашел… Шалевский.

…несмелые шаги ближе.

Склонился надо мной, робко провел рукой по волосам. Ласковый взгляд в глаза, добро так, нежно усмехнулся.

— Родная моя…

— Гош, — едва слышно.

Еще сильнее улыбается. Резво присел на корточки рядом с койкой. Сложил руки на краю кровати, ухватив при этом мою ладонь в свою, отчего еще сильнее, чаще запищал аппарат. Колкий взгляд на циничного доносчика. Ухмыляется.

Глаза в глаза со мной.

— Как ты себя чувствуешь?

Неосознанно кривлюсь в смятении, еще миг, еще напор — и комкаю в душе страх.

— Генрих, верно? — едва слышно, да так, что только по губам сие прочитать.

Обмер на мгновение, вздернув бровями. Тугие, нервозные рассуждения внутри себя — и, наконец-то, волнительно прикрыв веки, закивал головой.

— Да.

Рассмеялась я. Истерически рассмеялась, хоть и с последних сил, сдерживала предательский звук. Смущенно, болезненно зажмурилась.

— Догнала… наконец-то, я тебя догнала.

Несмело провел рукой по щеке, отчего вмиг распахнула я ресницы и уставилась на него. Сжимаю его руку в своей.

— Только не уходи больше никуда. Молю…

— Да куда я? Хорошая моя… Лили…анна.

Невольно рассмеялась, чувствую, как заливаюсь краской.

Неуверенное, душу выворачивая наизнанку до бешенного трепета внутри, движение — немного привстал, подался ко мне ближе. Но и сама уже реагирую — тянусь к нему со всей любовью и жадностью, тотчас срастаясь, впиваюсь в его губы своими сладким, взрывным, бесстыже жарким поцелуем…

* * *

(Л и л я — 5).

— Привет, родная моя.

Наклоняется, чтобы поцеловать. Живо отвечаю участием. Но еще миг — и, едва попытался отстраниться, как тотчас хватаюсь за лацканы рубашки и тяну на себя. Поддается, присаживается рядом. Все еще на расстоянии дыхания. Рычу сквозь смех:

— Шалевский, забери меня отсюда!

Печально улыбается, поджимая губы.

— Хорошая моя, солнышко, ну, ты же знаешь. Я уже говорил с врачом. Хотя бы еще одна неделя, а там и на дом переведут.

— Я уже больше не могу здесь, — сюсюкаю. — Мне тебя так не хватает.

Хмыкнул внезапно. Загадочная ухмылка проступила на устах. Неспешно отстраняется — вынуждена уступить. Движение рукой в карман — и вдруг что-то достал оттуда. Еще сомнения — и протянул мне неуверенно.

Обмерла я, не веря своим глазам. Невольно помедлить, но буквально секунды — и жадно выхватываю из рук. Смеется Гоша (не реагирую). Ошеломлено тараща очи, оглядываю подарок со всех сторон.

— Реально? — взгляд на Генриха. — Тот самый… медальон?

Пристыжено заливаясь краской, смеется.

— Да не думаю… просто, похож очень.

— Да вообще! — вскрикиваю. — И форма, и изображение, и сам лик, вид Девы Марии, да и то, что с обратной стороны она с маленьким Иисусом! — все еще не веря, ошарашено мотаю головой. — Спасибо, хороший мой!

Стремглав бросаюсь на своего мальчика и тотчас сжимаю в объятиях. Сладкий, страстный, затяжной поцелуй. А затем отстраняюсь, бесцеремонно сама пытаюсь нацепить на себя свою, нашу с ним, «клятву».

Взволнованный, радостный взгляд смущенному Шалевскому в очи.

Качает головой.

— Что? — удивилась я.

Шумный вздох, невольно выровнявшись на месте.

— Да всё еще не могу поверить, что это — правда.

Ухмыляюсь.

— О да, есть такое…

— И главное, почему… как?

— Гош… — жалобно шепчу.

— А? — удивленно вскидывает бровями. Взгляд мне в очи. — Что?

— Давай, — несмело шепчу, движение ближе. Хватаюсь за ворот его рубашки и игриво начинаю тот теребить. — Мы потом… обо всём этом поговорим. А сейчас…

Многозначительно улыбаюсь. Не сдержался и Георгий. Движение ближе и, едва уже не касаясь меня своими губами, шепнул:

— Ты думаешь, эта кровать нас двоих выдержит?

— Но уже же выдерживает?

— Я про резкие движения, — коварно смеется.

— А мы резко не будем, — словно заговор уже проговариваю.

— Ты — и не будешь? — хохочет. Поддаюсь на настроение и я, заливаясь (устыжено) звонким смехом.

— Я постараюсь. Ну? — дую губы. — Пожалуйста… — взмолившись, шепчу, вмиг уже обилась вокруг шеи и потянула на себя, укладываясь на подушку. Ведется: ловкое движение — и повис сверху.

— И всё же, — рычит, хотя и целует урывками в губы, шею, ключицу, грудь… — я бы немного подождал, пока ты окрепнешь.

— Шалевский, — болезненно тяну слова. — Я уже не могу… сколько лет уже этого жду.

Обмер, словно от выстрела. Обомлела и я, осознавая как не вовремя оговорилась.

Миг — и решается. Резвое движение вперед, повисши прямо надо мной — лицом к лицу.

— Лет? — серьезно, с опаской.

Нервически сглотнуть слюну и истерически (отчасти) коротко рассмеяться.

Кривлюсь в неловкости.

— И всё-таки… язык за зубами я не научилась держать.

Виновато поджимаю губы.

Хмурится недовольно.

Отстраняется. Садиться радом на кровати. Привстаю и я, живо притискиваюсь к его спине, обнимаю. Бормочу виновато, как дурочка:

— Ну, не злись на меня…

— За что? — удивился. Испуганный взгляд в очи.

Закусить на мгновение губу. Шумный вздох и, опасаясь взрыва негодования, но, все же, не желая врать, шепнула:

— Лиза… помнишь Лизу?

— Какую? — еще сильнее хмурится.

— Медсестру, Лизу… вы познакомились, когда ты с комы вышел.

— Пантюхова?

— Ага.

— И?

Нервно сглотнул слюну.

— Так это — я, — едва различимо, немо губами шевеля, произношу.

Обмер. Жуткие мгновения — и вдруг резво отстраняется, отодвигается на самый край. Живо следую за ним. Вновь обнимаю — и, хотел было, оттолкнуть, но сдержался.