— Что еще?!

— У меня квартиру взломали, — и бодрым голосом заверила, — но не обчистили!

— Аня!

— Вот на этом точно все! Больше никаких происшествий, кроме романтических. — О том, что пришлось отбиваться от сторожевых псов, выползать из-под завалов гримерки, я решила не рассказывать. — Так! А что у вас еще произошло 21 октября…?

— А романтические — связаны как-то с этим Шахом? — мое молчание для нее стало более или менее внятным ответом.

— У нас твоих приключений не было и надеюсь, не будет. Как впрочем, и у тебя, — последнее она выделила интонацией. — Я ясно выражаюсь?

Ответила, что ясно. Все равно это не от меня зависит, но ясности для меня это не убавляет. С тем же уровнем понимания выслушала, что происходило дома в это время.

Затем звонила Оле, дальше Иришке и еще кое-кому важному и нужному… их оказалось двое: Миха и Фельдмаршал. Но с ними обошлось без подробностей, хотя и не без обоюдных подколов. И если с Михой я просто отчиталась, что жива и невредима, то с Фельдмаршалом обстояло все иначе:

— Анют, я еще камеры RED One или Epic 645 не получил, и даже фильтров, но тебя уже крадут. Так нельзя деточка Деньги утром, стулья вечером. А у вас все наоборот. — Пожурил он смеясь.

— Федор, если коротко, то ты чуть было не лишился и стульев и денег. Твою деточку вчера пытались то ли украсть, то ли убрать. А узнать до конца о помыслах троицы Шах не дал.

— Аня… — обеспокоенно начал Фельдмаршал, а я уже обиделась. Не вовремя он совсем не вовремя.

— Закончим со съемками в эту неделю, вернемся все в целости и сохранности. Без паники, подробности позже.

— Я не паникую. Иришка в курсе?

— Нет. Только ты, Миха, родные и непосредственный участник разборки.

— Кстати. О Михаиле, он меня предупредил о твоем временном выходе из строя.

— В смысле? Когда?

— Не было семи.

— То есть…, — я пыталась понять происходящее и не понимала. Только что же говорила с Михой и он мне ни слова не сказал, а тут вдруг… такое открытие.

— То есть Шах твой на меня все еще зуб точит, и самостоятельно поговорить не решается. — Уверенно произнес Фельдмаршал. — Передал сообщение через Михаила.

От такого заявления я фразу «Шах твой» пропустила не заметив:

— Погоди. Мне он ничего не сказал, это что получается?

— Что тебя выдергивают из рабочего процесса и увозят в другой домик на берегу. Выходит — камер я не дождусь. — Вздохнул он.

— Ты кстати, где?

— Не знаю. У меня телефон забрали.

— Главное с клиентом. — В голосе шефа слышалась улыбка. — Смотри, чтобы он с крючка раньше времени не сорвался и хотя бы дополнительные съемки заказал.

Так как ограничивать себя, а тем более допускать ограничения со стороны не желаю, чтобы там не говорили женские психологи. Мгновенно ощетинилась:

— Боюсь, у него червячок сейчас поперек горла станет.

— А вот с этим не спеши, — Федор с опозданием понял, что я уже на взводе. Вспомнил, кто меня из этого состояния выводит на раз-два и сделал «конструктивное» предложение:

— Анют, а позвони-ка ты Михею.

— Звонила. — Буркнула я. — До связи Федор.

— До связи, — ответил как нашкодивший мальчишка, стремящийся спрятаться за дверцами в шкафу.

— Ну, Шах! Попадись мне!

* * *

Я нашла его не сразу, долго пыталась поймать кого-то из прислуги. И, в конечном счете, сама прошла с ревизией по хозяйским угодьям. Домик лишь казался маленьким, а на самом деле был большим и пустынным. Четыре спальни наверху, три внизу, кабинет, кухня-столовая, холл и еще что-то в цокольной части. Однако туда идти не пришлось. Шах обнаружился в библиотеке или кабинете на первом этаже благодаря музыке. Звучала красивая композиция «Сирелис» в исполнении трех голосов.

Вопрос: «кто поет?» остался не озвученным, я растеряла весь свой пыл от увиденного. Шах был бледен, не смотря на природную смуглость, с кругами под глазами, хотя я точно помню какую дозу обезболивающего ему дали с собой, помимо вколотого. Гипотетически он должен был смирно лежать на подушках с мученическим видом, а не что-то вдумчиво читать и одновременно что-то печатать на своем ноутбуке. Полулежа на софе, Шах меня заметил не сразу, а впрочем, и я уже не спешила с разборками. От чего высокие ноты приветствия сменились шепотом:

— А вот и вы…

— Нашла все-таки, — он оторвался от экрана, чтобы улыбнуться мне.

— Прятались? — от такой искренней радости с его стороны я оторопела, совсем забыв о профилактических разборах полета.

— Прятался. — Он отложил ноутбук и погладил место рядом с собой. Откинувшись на спинку софы, вытер взмокшее лицо. Молча, дожидался моего приближения.

— Может вызвать доктора, вы давно принимали анаболики?

Он ответил, не открывая глаз:

— Во-первых: на «ты» и после всего — это не обсуждается. А во-вторых: доктора не нужно, меня уже осмотрели. И в-третьих: Ань, не выходи из дома дня три. Это для твоей же безопасности.

Уловив нечто иное, чем просто любовь отдавать указы в его менторском тоне, я неосознанно согласилась:

— Хорошо. — Мой ответ повлек резкое движение с его стороны и сосредоточение внимания на моей персоне. Следующее его предложение было неожиданным:

— И я хотел попросить тебя, останься здесь на весь отпуск.

— Не поняла…

— У тебя три отпуска не закрыто за три года? — решил он уточнить, спокойным плавным движением взял меня за руку и подтянул к себе. Будучи в шоковом состоянии пересела ближе без вопросов:

— Д-да.

— Останься тут на все три отпуска.

— Почему?

— А если я просто хочу чтобы ты по-нормальному отдохнула.

— Просто так?

— Хорошо, я прошу в счет вчерашнего происшествия дать мне 90 дней. — Я недоверчиво прищурилась. Учитывая вчерашнее происшествие, я в огромном долгу. Но он сейчас шутит, да?

Шаген собирался с мыслями, прежде чем добавить:

— Те самые 90, что ты требовала от своих партнеров.

Еще до встречи с Ромой я прочитала книгу Стива Харви «Поступай как женщина, думай, как мужчина» и всех навязчивых ухажеров осаживала предложением повременить с интимом 90 дней. Их ряды значительно редели, позволив увидеть суть мужской заинтересованности. Но затем появился Рома, и я как влюбленная дуреха сама открылась и далась. Мое признание было зафиксировано. Именно ту знаменательную переписку я долгие годы сохраняла как напоминание на рабочем столе буки. Но о моем условии партнерам могут помнить лишь партнеры. Точнее — партнеры и лучшая подруга.

— Ты не…

И Шах внимательно смотрит на меня и руку не отпускает.

— Ты… Ты с Элей тогда обсуждал меня?

— Я познакомился с ней из-за тебя. — Перебирая мои пальчики. Он поднес ладошку к лицу и подул в ее середину. — Ты ведь знаешь этот метод. Хочешь познакомиться с девушкой, подойди к ее подруге.

Слов не было, я просто сидела рядом, ощущала его тепло, сухость руки, его надежность и явный интерес, и не понимала — как это возможно?

Взглянув на меня через мои же пальчики, мягко улыбнулся:

— И ты оказалась счастливо влюбленной.

— Лучше бы я была счастливо замужней.

— Будешь. — Пообещал он легко и просто, словно видел мое будущее на рисунке ладони. — Мне жаль, что ты встретилась с Шевченко, косвенно он виноват в… в произошедшем ночью…

В ответ я могла бы честно признать, что мне того прошлого — не жаль. Так бы я не разглядела самого Шаха за всеми его принципами. Но я смолчала.

Сейчас отчетливо поняла, что плевать мне на Шевченко и его разборки. Три дня в доме еще никого не убили, я за это время я точно узнаю, что на самом деле произошло. Но вот сейчас задело другое. Шаген не сказал «у клуба» и было в этом что-то застарелое и горестное, оставившее след. В прошлый раз я так же заметила его странное отношение к клубам, и не придала значения. А вот сейчас все словно становилось на свои места: и поведение Шаха и его требования и чрезмерная опека.

Я сжала ладонь, привлекая внимание:

— Как ты меня нашел? Там… меня же в подворотню затолкнули, и никто увидеть не мог. — Молчит и глаз на меня не поднимает. — Шаген, ты меня по телефону отслеживал?

— Шах? — я приблизилась и заглянула в черные глаза блестящие праведным гневом. С опозданием поняла, что сейчас будет отповедь за нехорошее поведение.

— Ты знаешь, что такое соблюдение безопасности в общественных местах? Пришла с группой, ушла с группой. Одна возле злачных мест не ходишь…

Отчитывает тихим голосом, а в глазах беспокойство и стремление втолковать свою теорию, навязать, бесспорно, полезные правила. Вот только между строк прописаны истины, о которых он не желает рассказать открыто. Меня мама ругает так же за неповиновение или очередную передрягу, потрепавшую мне нервы. Но в ее голосе нет уверенности в неизбежном, как в случившемся, нет убежденности, что произошедшее может повториться.

Я дала ему договорить прочувствованную речь «о технике безопасности для девушки», прежде чем нависла сверху, значительно сократив расстояние между нами:

— В твои семнадцать, случай заставивший уехать из Еревана… Ты не доглядел за девушкой. За своей девушкой… В клубе?

Вздрогнул. Попытался встать, не дала, толкнув его обратно на подушки. Сопротивляться он мог, но только лишь вызвав приступы резкой боли в боку. Словно смирившись с неизбежным, Шах лег обратно и совсем тихо ответил:

— Я нес за нее ответственность… И я не знал, что она ослушается.

— А винишь себя?